Путь на Грумант. Чужие паруса - Бадигин Константин Сергеевич (читать книги онлайн бесплатно серию книг txt) 📗
Мальчик смутился.
— Торопился я, отец. Гору на берегу смерил, а.
— Тогда молодцом, — перебил его отец. — Больше нам ничего и не нужно, раз высоту острова знаем. Два ремня, говоришь, гора–то? Ну–ко, Степан, смеряй ремень…
В ремне оказалось двадцать семь саженей. Значит, высота острова составляла пятьдесят четыре сажени.
Химков остругал щепочку и нанес на ней несколько четвертьдюймовых делений. Подойдя к берегу и вытянув руку, он навел свой дальномер на остров. Гора заняла на щепке почти точно одно деление.
— Значит, одна четверть дюйма, — вслух стал вычислять Алексей. — Гора в дюймах — четыре тысячи пятьсот тридцать шесть; от глаза до щепки — тридцать дюймов… — Он составил несложную пропорцию и тут же багром начертил на песке ее решение.
Как решил задачу Химков? Высота горы относится к расстоянию до острова, как отметка по дальномеру относится к длине руки. Таким образом, расстояние до острова равнялось:
высота горы * длина руки
отметка по дальномеру
или —
4536 *30 4 = 4536 120 = 544320 дюймов.
— Шесть тысяч четыреста восемьдесят саженей — тринадцать верст до твоего острова, Ваня.
Мальчик был прямо в восторге, что отец так быстро, не сходя с места, измерил ширину пролива. Как ни торопились поморы, Ваня все же упросил отца объяснить, как это он сделал.
— Тут геометрию надо знать, задачи с треугольниками решать. Сделав для наглядности чертеж на песке, Химков растолковал сыну несложный способ определения неизвестного расстояния с помощью простейшего дальномера.
Погода благоприятствовала мореходам, и часа через три они стояли перед остовом лодьи. Алексей, взяв топор, направился к судну первым. Попробовав дерево в нескольких местах, он с радостью заметил:
— Ребятушки, а доски и впрямь могут в дело пойти. Передохнем, закусим, да и за работу. Ты, Ваня, костер разжигай, обед готовь, а мы пока лодью оглядим.
По–хозяйски осматривая каждый гвоздь, каждую скобу, охотники дошли до приказного люка и спустились внутрь судна.
Перерыв все в каюте, Алексей вдруг остановился и ударил себя по лбу, как будто что–то вспомнив:
— Вот запамятовал, ведь в лодьях из этой каюты люк вниз должен быть, в малую кладовую. — Он стал на колени, обшаривая каждый вершок палубы.
— Вот люк, смотри, Алексей! — закричал Федор, нащупав почти незаметную под мусором крышку.
Крышку быстро подняли, в кладовую спустился Шарапов. В этом небольшом помещении было гораздо темнее, чем наверху, — нижний пояс лодьи был обшит самыми толстыми досками и щелей тут было меньше. Пошарив вокруг, Шарапов крикнул:
— Бочка какая–то, ну–ка, принимай, Алексей. Тяжелая — страсть!
Химков выбил днище бочки. В ней оказался вар для осмолки кораблей. Эта находка была настолько важной, что Алексей долго не хотел верить своим глазам.
— Да это, братцы, счастье ведь, — говорил он, разминая в пальцах черную вязкую массу и с наслаждением вдыхая смоляной запах. — Теперь мы карбас сладим, а то я сомневался, что конопать плохая будет. — Алексей, — снова раздался голос Шарапова, — топор держи, будто годен еще, да якорь большой тут лежит, да веревки смоленой спуск целый.
Радости поморов не было конца. Они осторожно, как самое драгоценное сокровище, перенесли свои находки на берег.
— Видишь, Ваня, какое добро упустил, не досмотрел! — шутил Степан.
Весело застучали топоры, работа шла споро и дружно. Доски и брусья сбрасывали прямо в воду, где Степан мостил плот. Ваня выбирал на лодье меньше других поржавевшие блоки и скобы.
Лазая по всему судну, мальчик успел заглянуть еще раз в каюту кормщика и принес оттуда потемневший металлический предмет, напоминавший глубокую чашу с заострением, и выпуклую овальную доску с обрывками толстой кожи. По краю доски шел рядок бронзовых, покрытых зеленой окисью гвоздей с большими шляпками. Посреди доски был укреплен круглый диск с остатками позолоты.
— Вот, отец, посмотри, и ты не заметил, — хвалился Ваня. — Доска на стене висела, а это вот в самом углу под щепками валялось.
Алексей повертел находки в руках, подумал.
— Это шелом русского воина. А это щит, Ванюха. Шелом–то богатый, видать, у знатного человека на голове был. Да и щит не простой, убранство с золотом, да дерево, смотри, какое… Вяз это: в таком дереве меч увязнет, а щит цел будет. Не иначе, боярин владел этим щитом и шеломом… Нам–то на Груманте они ни к чему…
Бегая около лодьи, Ваня обнаружил совсем неподалеку удобную, защищенную большими камнями, гавань для «Чайки» и показал отцу. Алексей, осмотрев маленькое «становище», велел мальчику пригнать сюда осиновку, чтоб была поближе.
Лихо подойдя к старому кораблю, Ваня стал разворачивать «Чайку», чтобы войти в «порт». Осторожно лавируя между камней, он случайно бросил взгляд на корму лодьи: там, под косыми лучами солнца, сверкали какие–то золотистые блестки. Подойдя ближе, он увидел, что блестки играют на темно–красных полосках, похожих на буквы.
«Да ведь на этом месте прозвище лодьи пишется», — вспомнил Ваня. Вглядевшись, он постепенно различил полу стершиеся буквы: СВ..ОЙ АРХ.Н..Л МИХ..Л. — «Святой архангел Михаил», — догадался мальчик.
Торопливо поставив «Чайку», он побежал поделиться своим открытием.
— Ну–к что ж, Ваня, еще раз поздравленье, морские глаза у тебя, не то что наши, стариковские, — весело откликнулся Степан.
— А мы вот с Федором две бочки из–под ворвани сыскали, — довольный, сообщил Алексей. — На карбасе, как в море выйдем, понадобятся.
— Отец, а у нас кожи на паруса хватит? Сколь ровдуги–то на парус пойдет?
Алексей что–то подсчитал в уме, шевеля губами.
— Да по бедности нашей… квадратов футовых… уж две–то сотни нужно бы.
— Это сколь же оленей надо! — изумился мальчик.
— Ежели два паруса обряжать будем — сто оленей, не меньше.
— А сколь тогда парусины на лодью пойдет, ежели все паруса поставить?
— Смотря на какую. Поменьше которая — три тысячи квадратов футовых. Побольше — четыре, а как наш «Ростислав» был — ему и четыре с половиной тысячи мало.
— Слышишь, Степан, много тебе, кожемяке, работы на зиму будет, ровдужину мять, — пошутил Федор.
— Все мять будем. Справим паруса. Лишь бы карбас обладить. — Сказав это, Алексей снова взялся за топор.
Остатки лодьи быстро исчезали, превращаясь в бесформенную груду обломков, а на воде уже покачивался большой плот. Алексей, все время посматривая на доски и брусья, подсчитывал, хватит ли леса на постройку судна. Его планы шли далеко. Он уже видел перед собой хороший, крепкий карбас, способный на переход до Мурмана.
Внезапно мысли Алексея прервал грохот, донесшийся с Ледяного берега. Вдруг появившаяся высокая волна чуть не разрушила наскоро сбитый плот. Подбросив несколько раз на своем гребне сплоченные доски и брусья, зыбь понемногу успокоилась, и море превратилось снова в тихую заводь.
Ваня с любопытством обернулся к отцу.
— Вот чудно–то: и ветра нет, а волны какие разгулялись. Отчего это, отец, не знаешь?
— Да чего тут знать–то: кусок льда матерого — падун — отвалился да в море упал, море и зашумело. А льдина большая, гора целая, когда ломается, громом гремит. Ты, Ванюха, немало их видел, да и сейчас погляди: вон одна виднеется, недвижимо стоит, обмелела.
— Посмотреть бы поближе гору ледяную, — просительно сказал Ваня.
— Опять загорелось, невтерпеж, — притворно хмурясь, ответил Алексей. — разве что Федор согласие даст… И то, Федор, отдохни, — смотрю я, неможется тебе, устаешь сильно. Немного и дела–то осталось. Мы тут без тебя вдвоем со Степаном управимся. Вот и садись на «Чайку», ежели охота есть. Ваня грести будет, а ты направляй; близко к падунам не подходите: беда может случиться. Да ты знаешь, сам ученый.
Не успел Алексей закончить, как Ваня уже сидел в лодке и упрашивал своего крестного.
Федор, ничего не ответив, прекратил работу. Он снял шапку, вытер пот со лба и медленно, прихрамывая, пошел к Ване.
За последние дни Федор как–то особенно изменился. Лицо его приняло землистый оттенок, десны вспухли и кровоточили. Зубы шатались. Есть он стал мало. Несмотря на богатырское здоровье, Федор не мог побороть болезнь и с каждым днем все слабел и слабел. В то время как Алексей и Степан с наступлением лета совершенно оправились от цинги, Федор упорно отказывался пить кровь, свежего мяса почти не ел, питаясь исключительно вяленым и копченым. Салату, правда, он употреблял в большом количестве, но, видимо, одна трава не могла ему помочь. Он быстро уставал и, хватаясь рукой за спину, жаловался на колющую боль. Все же и больной, Федор старался не отставать в работе от товарищей. На уговоры отдохнуть он обычно отвечал отказом.
