Пасодобль — танец парный - Кисельгоф Ирина (читать полную версию книги TXT) 📗
Мой муж круто развернулся и пошел на кухню.
— Настоящий мужик — это не только секс! Это много чего другого! — Я хохотала ему вслед. — Но тебе не понять! Ты не мужик! Ты ничто! Ничто! Ничто!
Я легла спать не раздеваясь. Выпила больше, чем следует. Когда он пришел? Пришел ли? Утром его уже не было.
Не знаю, кто из нас был быком, а кто тем, кто убивает. Мы примерялись друг к другу, как боксеры на ринге в первых раундах. Как два стада футбольных фанатов, разделенных ОМОНом. Как уличная шпана. Мы ходили кругами, друг против друга, принюхиваясь, как дикие звери. Не доверяя, не плача, не боясь, не прося. Мы сходились в одном. В сексе. Если я не уступала, он шел в туалет, я смеялась. Или я уступала. Чаще, чем мне хотелось. Наверное, нормальные люди разошлись бы. Но у него и у меня была ахиллесова пята — сказать последнее слово последним. Выиграть престижный чемпионский титул, выйти в премьер-лигу, набрать больше очков. Припечатать соперника к стенке завоеванными кубками и медалями. Мы знали, что загнанных лошадей пристреливают, но это было неважно. Важен азарт, взлетевший до игромании.
Или дело заключалось в другом… Но это было неважно.
Муж протянул ко мне руку, я ее вежливо отодвинула.
— Что опять не так?
— У меня болит голова.
— У тебя каждый день болит голова!
— Ночь, — вежливо поправила я. — Днем у меня голова не болит.
Он рассмеялся:
— Понятно. Мы теперь не муж и жена. Не любовники. Мы соседи по кровати.
Я промолчала. Вежливо и отстраненно.
— Зачем тогда жить вместе? Может, объяснишь?
На это у меня был готов ответ. Заранее. Я учла очень существенное обстоятельство. Мой муж обожал дочь.
— Странный вопрос. У ребенка должен быть отец. Рядом. Если ты считаешь иначе, подавай на развод. Сам!
— Логично. Только у мужа должна быть жена. Не рядом, а вместе. Если ты считаешь иначе, подавай на развод. Сама!
— А как же Марина? — невинно спросила я. — Побоку?
— Дрянь!
— Если тебе нужен секс, я буду тебе давать. Время от времени мне он самой нужен.
— Подачек не беру!
Он вскинулся с кровати, я рассмеялась. Он схватил мои щеки и губы щепотью. До боли. И посмотрел на меня сужеными щелями глаз. Знакомыми с детства. Как у отца.
— Сейчас дашь!
Его ногти впились мне в лицо. Это было так знакомо. Дежавю сказочной страны. Его оловянный солдат в бычьей коже вытянулся во фрунт. Так бывает у мужчин, охваченных яростью. И я почувствовала жаркую, волглую тяжесть внизу живота. Я сдалась без боя. Легко. Пропустила слишком близко быка от собственного тела. И он меня задел. Мы оба друг друга задели до ран с кровью из жестокого секса в душной, перегретой солнцем комнате без кондиционера. Внутри жаркой, кипящей волны из пота. Его и моего. Волны, которая сделала наши тела скользкими, распаленными, жадными, беспощадными. Волны безжалостного секса, чтобы захлебнуться от изнурения. Как тогда. В те времена.
Днем я одевалась на день рождения папы. Купила новое платье. Специально. У нас всегда было много гостей. Папины друзья хорошо пели, под нашими окнами даже собирались соседи. Просто так. От нечего делать. Песни послушать. Почему нет? У нас всегда весело. Я ждала семейных праздников с нетерпением. В доме моего мужа я дичала, засыхала, рассыпалась от ветхости, пропитывалась затхлостью. У мужа имелся единственный друг Радислав, я его не терпела. А больше никого. Муж был одиночкой. Только полевые выезды на нелепые раскопки со случайными приятелями по интересам. Он никогда не приглашал их к себе даже до женитьбы. Я спрашивала.
Отражение моего мужа появилось за моим.
— Готовишься к очередному великому собранию?
— У папы день рождения, — ответила я.
Мне не хотелось портить настроение перед праздником.
— Ты никуда не пойдешь!
Господи! Что приключилось? Бешеный бык сбежал из загона?
— Я не могу не пойти на день рождения родного отца. Мариша, собирайся!
— Если меня туда не зовут, то и ты не пойдешь!
Наши глаза встретились в глади зеркала. Мы пробуравили друг друга взглядом до трепанации костей черепа.
— Мариша! Скорей! Надевай платье.
— Я без папы не пойду! — сказала моя дочь.
Она смотрела на меня исподлобья, насупившись, как молодой бычок.
— Мариша, так нельзя, — сказала я. — Дедушка обидится. Он ждет тебя. Без тебя праздник — не праздник.
— Я без папы не пойду! — повторила моя дочь. Жестко, как ее отец.
— Не ерунди! — Я наклонилась и стала надевать на нее праздничное платье.
— Я не пойду! — со злобой крикнула она и стукнула меня кулаками в грудь. — Сама иди!
Так больно. До слез. Так неожиданно. До слез, которых не удержать никакой силой.
Я ушла на кухню. У меня лились слезы рекой. Неудержимо. Я слышала мягкий, увещевающий голос моего мужа. Он учил своего детеныша правильно себя вести. Как бы поступил мой отец, если бы я так сделала с мамой? Убил бы!
— Я хочу, чтобы она умерла! — крикнула моя дочь.
Я вымыла лицо холодной водой на кухне и ушла. Родителям я сказала, что Мариша недомогает. Папа похмурился и отвлекся на гостей. На дне рождения папы никто ничего не заметил. Всем было весело. Мне говорили: подыграй на фоно этой песне, я подыгрывала. Мне говорили: подбери музыку к этой песне, я подбирала. За мной ухаживали, я улыбалась. Танцевали со мной, я танцевала с кем-то, чьих лиц не помнила. Мне говорили: помоги, я помогала. Я делала все, что мне скажут. На автомате. И думала, когда же все уберутся. Они разошлись в три часа утра.
— Я останусь? — спросила я. — Уже совсем поздно.
— Конечно! — воскликнула мама. — Зачем ты спрашиваешь?
— Красавица моя, — папа меня обнял. — Я скучаю. Сильно скучаю по тебе.
Он ничего не заметил.
Я легла в гостиной, у стола, заставленного недопитыми бокалами с вином и тарелками с остатками еды. В моей бывшей комнате было нельзя. Там детская.
— Что случилось? — испуганно спросила мама.
Она не зажгла свет. И слава богу. Хорошо, что она не видела моего лица.
— Ничего. Все в порядке. Не волнуйся.
Мама стояла в ночной рубашке рядом с диваном и не уходила.
— Все в порядке, — мягче сказала я. — Я устала.
Она еще постояла и ушла.
В моей семье я всегда нападала, мой муж играл роль трепетной лани. На глазах у ребенка. Я забыла простую вещь. Дети обычно на стороне несправедливо обиженных. Валетом. Дочери жалеют отцов, сыновья — матерей. Чаще всего так. Я попалась в собственный капкан. Мне пожелал смерти мой родной ребенок.
Зачем я не умерла? Им хорошо было бы вдвоем.
Я представила, что я умерла, и решила, что умерла.
К утру я упала в сон под навязчивый бой множества барабанов. Низкий, бесконечный, страшный звук. Монотонный и вязкий стук до самых костей. До гвоздей в голову из беспощадных, безжалостных слов. Длинных гвоздей с широким болтом в середине, чтобы не ушли слишком далеко. Ведь пытка еще не закончилась.
Папа ушел на работу, пока я спала. Я осталась дома у родителей. Я была взрослая девочка, а хотелось к маме. Она ничего не спрашивала, у меня деликатная мама.
Мне позвонил муж, мама принесла трубку. У нее почему-то было испуганное лицо.
— Возвращайся. Мариша плачет, — сказал он.
— Мы не будем мужем и женой в прямом смысле, — без выражения сказала я.
Что я могла объяснить? Что он снова предал меня?
— А как же наша дочь? Она не спала всю ночь! Дети часто говорят, о чем не думают на самом деле.
— Дети чаще говорят то, о чем думают на самом деле.
Он молчал, и я молчала.
— Ты вернешься? — с нажимом спросил он.
— Нет.
Я положила трубку. Я не хотела возвращаться. Я не могла возвратиться. Я боялась. У меня всегда были завышенные ожидания, они не оправдались, и я сбилась с маршрута. У меня не было дороги, по которой можно идти. Я все делала не так. Нелепая свадьба, нелепая коррида, нелепое замужество. Война, война и война вместо мира. И я не знала, что делать с детьми. Даже с родным ребенком. Я вырастила родного ребенка в нелюбви ко мне. Собственными руками. Очень старалась, и у меня получилось. Мой ребенок говорил обо мне в третьем лице. Обезличенно и просто — «она». Пять слов моей дочери взмахом волшебной палочки превратили меня в кучу камней. В три каменные террасы пирамидой вверх — голова, сердце, душа.
