Майами - Бут Пат (список книг txt) 📗
И все время она получала от жизни почтительные уроки. Люди используют и бросают тебя, даже те, кого ты любишь. И если допустить это, мир будет причинять тебе невыразимо тяжкие вещи. Единственное средство — быть сильной. Тогда они не просто оставят тебя в покое, а станут поклоняться тебе и лизать тебе ноги. Ты сможешь ходить среди них, как божество, сможешь до дна испить чашу мести. Отчим заплатил свою цену за то, что изнасиловал ее. Мать отправилась в ад за то, что вышла за него замуж. Хосе стал соучастником убийства и потерял свой катер за то, что назвал ее крестьянкой. Теперь настал черед Джонни. О да, настал его черед.
Лайза направилась к нему.
— Спасибо, что ты приехал, — сказала она.
«Маловато благодарности», — подумал Джонни. Опять по спине Россетти забегали мурашки. Он подозрительно уставился на нее.
— Я так рад, что все благополучно закончилось. Господи, детка, ты напугала всех нас. Что за ужасная вещь… ужасное дело…
— Да, — кивнула она. — Вот уж действительно не повезло.
Она знала, что он знает. Она знала, что он знает, что она знает, что он знает.
И она знала, что он ничего не сможет доказать.
— Послушай, Лайза, я должен поговорить с тобой с глазу на глаз. Ты просто не поверишь, что случилось.
— Хорошие новости?
— Самые лучшие.
— Нет, — отрезала она. — Все лучшие уже позади.
Улыбка обнажила ее безупречные зубы. Россетти они показались надгробными камнями на могилу ее родителей.
К ним направлялся капитан. А также юрист Арагона. Россетти не мог больше ждать.
— Позвонил Дон Бланкхарт и предложил тебе двухгодичный подтвержденный контракт с фирмами Уитни. Не знаю пока точно, но он может стоить пять миллионов или даже больше.
Он остановился, чтобы поглядеть на эффект от разрыва его бомбы.
Она слегка покачнулась, приняв информацию. Ее голова склонилась набок, и она улыбнулась, обдумывая услышанное.
— Пять миллионов долларов, — вздохнула она наконец. Затем повернулась и крутанулась на каблуке, прищелкнув пальцем. — Ах! Пять миллионов долларов, — снова повторила она.
— Разве это не замечательно?
— Это замечательно, замечательно… для меня.
— Для нас, — поправил ее Россетти. Семьдесят пять процентов были лучше, чем пятнадцать, но пятнадцать лучше, чем ничего, а работать должна была она.
— Нет, нет, Джонни, это чудесно для меня, но не чудесно для тебя никоим образом.
— О чем ты говоришь?!
— Я ждала подходящего момента, чтобы кое-что сообщить тебе, Джонни, и, знаешь ли, я считаю, что момент наступил.
— Сообщить мне о чем? И что весь этот бред собачий значит?
— Сообщить, что ты уже больше не мой агент. Я ушла. Я уже история. Я уже не работаю с «Эль».
Рот Джонни исправно открылся, но слова оттуда не появлялись.
Наконец, они сложились, как чаинки на дне чашки.
— У тебя появился другой агент? — выдавил он.
— Да, — подтвердила Лайза Родригес. — Я ушла к Кристе Кенвуд.
12
— Ты работаешь, папочка?
Она стояла в распахнутых дверях, шаловливая улыбка на лице, и толкала дверь вперед и назад: ярко-розовая майка с надписью «РОЖДЕНА ДЛЯ КРАСОТЫ», черные, подрезанные снизу шорты и кремовые, полосатые теннисные туфельки. В свои пять лет она была разодета так, чтобы сразить наповал своего папу.
Питер Стайн откинулся в кресле и улыбнулся.
— О, Камилла! Нет, я особенно не работаю. — Разве сидение перед пишущей машинкой можно назвать работой? Разве он писал, когда просто думал о том, что писать? Сможет ли он, наконец, устранить этот блокирующий его сознание страх при помощи психического лота? Кто знает? В конце концов кого это интересовало? Никто не просит писателя писать, и у плотников, впрочем, тоже существуют проблемы, хотя в этот момент Питер Стайн не мог вообразить, какими они могли бы быть.
— Хорошо, — сказала она. — Я вхожу. — Она подбежала к нему, а он крутнулся в кресле и обхватил ее руками, когда она прижалась, положив голову к нему на колени. На несколько секунд они замерли, наслаждаясь своей любовью друг к другу, однако он знал, что долго это не продлится. Камилла была непоседой, она всегда спрашивала о чем-то, всегда чего-то хотела… это, правда, немного напоминало его самого, но в ребенке это было так восхитительно.
— Ты пишешь книгу? — спросила она. Для Питера это прозвучало обвинением.
— Да, пишу, и это очень трудно.
— А я не задерживаю твою книгу, а?
— Нет, моя хорошая, я сам ее задерживаю.
Она захихикала.
— Ты не можешь сам себя задерживать. Это неправда.
— Да, это неправда. Ты права.
— Ты какой-то глупый, папка, — сказала она, но уткнулась в него носом, показывая, что она не думает, что он совсем уж глупый, что на самом деле он самый чудесный папа на свете.
— А Луиза позволила тебе прийти сюда? — спросил Питер с хитрецой. Громадная, толстая нэнни всегда старалась улучить немножко лишнего времени для дневных мыльных опер. Если Камилла сумела пробраться в его кабинет, строго запретную территорию, то ее обаяние могло смело гарантировать, что здесь она проведет все время, пока по телевизору идет «Санта-Барбара» и большая часть «Дней наших жизней».
— Нет, она смотрит телевизор, а там все так скучно, что я поднялась наверх к тебе. Папочка, можно мне поиграть с твоей пишущей машинкой?
«Можно я попиликаю на твоем „Страдивариусе“? Можно мне побарабанить по твоему „Стейнвею“? Можно мне поиграть в дартинг твоими скальпелями, папочка?..»
— Да, моя хорошая. Только будь осторожней. Папочка очень сильно любит свою пишущую машинку.
— Так же сильно, как и меня? — Обвинение.
— Нет, моя хорошая. Папочка любит тебя больше всего на свете. — Это было верно, но не до конца. Потому что внутри сидела книга, которая не хотела появляться на свет, книга, которая рождалась два мучительных года. Он тоже любил ее и ненавидел за боль, которую она причиняла и будет причинять, пока какая-нибудь следующая книга начисто не смоет память о ней.
Она сидела на его колене и молотила по клавишам.
«краивмслпрятть267крмтабсломанвдчбитдэшзщобманкдвь»
— Посмотри, это тебе, папочка, письмо.
Она вытащила бумагу из машинки и вручила ему с гордой улыбкой.
Он сделал вид, что читает.
— Что там написано, папочка? Прочти мне.
— Тут очень интересно написано, дочка. Я могу разобрать два слова, почти три. Это в два с лишним раза больше, чем я написал сегодня за весь день, и я думаю, какие это хорошие слова. Прятать и обман. Вот о чем сейчас все пишут.
— Что? — Она откинула головку в сторону, ее панамка съехала и едва не упала на пол. Он не мог не поцеловать ее. Господи, она была божественна.
Она вытерла щечку после поцелуя ладошкой, но была довольна таким проявлением отцовской нежности.
— А ты прячешь и обманываешь, папочка?
— Да, я сижу тут весь день многие годы, а потом иногда выбираюсь в такие места, как Майами, и все устраивают вокруг меня шумиху, а я разъезжаю на длинных автомобилях, пью шампанское, и все мне говорят, какой я умный.
Она проникла в самую суть.
— Это не твои слова. Это луизины слова.
— Но это и мои слова, а также и слова Луизы, мне кажется, — Он засмеялся, вспоминая жабообразную служанку.
— А ты мне не мог бы почитать свою книжку, когда я лягу в кроватку? В ней написано что-нибудь про животных?
Она схватилась за отвороты его рубашки и глубоко заглянула ему в глаза, размягчая его сердце.
— Ох, моя хорошая, как бы мне хотелось это сделать, но я думаю, что она покажется тебе очень скучной.
— Как луизины фильмы по телевизору?
— Нет, не как луизины телепередачи. Скучные в другом смысле. Скучные для маленьких девочек, но не для взрослых.
Господи, беседы с маленькими детьми всегда так пугают. Они проливают истинный свет на значение вещей. А может, его книга должна быть скучной для взрослых и захватывающей для детей? Это зависело от взрослого. Это зависело от ребенка. Дьявол, а есть ли какая-нибудь разница между ними вообще, за исключением опыта, то есть названия, которое люди дают своим ошибкам?
