Боевой выход - Гончар Анатолий Михайлович (бесплатные версии книг TXT) 📗
Глава 7
Дела «мирские»
Басаев не то чтобы пребывал в плохом настроении – отнюдь, просто кое-что в его планах пришлось срочно менять, и это ему не нравилось. Подрядившийся обеспечивать охрану (а по большей части, как надеялся сам Шамиль, все должно было ограничиться наблюдением), главарь…кого отряда Трехпалый Ильяс, вместе со своими людьми попал в засаду и был убит. Теперь нужно было срочно найти ему замену. Лежа на расстеленном прямо на полу ковре, Басаев перебирал в уме все известные ему банды, «работающие» поблизости от нужного района. И не находил ничего подходящего. Ни одного отряда, в надежности которого он был бы уверен полностью, не было. А ведь всего-то и требовалось, что вести разведку и в случае появления русского спецназа в определенный день и час отвлечь их внимание на себя, увести в сторону, тем самым предоставив его людям полную свободу действий. В конце концов, Шамиль остановился на хорошо себя зарекомендовавшем отряде братьев Келоевых и в тот же день отправил к ним своего нарочного.
Старшине первой роты Петру Васильевичу Косыгину было далеко за сорок, коренастый, еще вполне крепкий, с огромными черными усами, он больше всего напоминал портретного буденновца начала тридцатых. Ему бы буденовку на голову, шашку в руки и… Впрочем, лошадей Васильевич не любил с детства.
Старшина он был хороший, всем старшинам старшина, вот только с одним небольшим недостатком – когда ротный уходил на БЗ, старшина уходил в «синьку». Дважды (обессилев в попытках справиться с этой злостной старшинской привычкой собственными силами) комбат – подполковник Трясунов отправлял Васильевича на кичку – гаупвахту соседнего пехотного полка, и оба раза старшина после трехдневной отсидки возвращался довольный, веселый и еще более «синий», чем при отправке на губу. В конце концов комбат плюнул и оставил Васильевича в покое.
Неожиданно похолодало, подувший с запада ветер натянул тучи и принес необычный для этого времени года холод. Но, тем не менее, несмотря на закрывающую небо черноту, дождя не было. Последний день боевого задания закончился, как обычно, эвакуацией, и довольные его окончанием, но слегка окоченевшие разведчики, готовясь к бане, поспешно сдавали оружие и полученное перед заданием имущество. Ефимов сунул свой автомат на отведенное ему место в самодельной пирамиде и, расстегивая на ходу разгрузку, прошел в офицерский кубрик.
В печи полыхал огонь, наполняя палатку теплом и странным, чем-то знакомым запахом.
– Тротил, – гордо заявил старшина, увидев водящего носом Ефимова. – Отлично горит! – Он кивнул на стоящий под кроватью и уже наполовину опустошенный ящик.
– Ну-ну, – медленно процедил Сергей, не зная, что лучше: сразу сделать ноги или сперва объяснить Василичу все тонкости горения данного взрывчатого вещества в замкнутом пространстве.
Поколебавшись, выбрал второе.
– Василич, тебе никто не говорил, что вот в такой кубышке, – взгляд Ефимова уперся в прямоугольник самодельной буржуйки, – тротил запросто может рвануть?
– А, – небрежно отмахнулся тот, подбрасывая очередную шашку, – второй день топлю…
– Ну-ну… – снова проговорил Ефимов. Переубеждать Васильевича, что-то уже единожды вбившего себе в голову, – напрасный труд.
Бросив на кровать разгрузку и стараясь не думать о горящем за спиной «топливе», Сергей взял полотенце, умывательные принадлежности и как можно скорее выбрался из столь взрывоопасного места. Подойдя к рукомойнику, он стал нарочито неспешно намыливать уже пятые сутки не видевшие мыла руки – по крайней мере, еще несколько минут жизни ему было обеспечено.
Старшине повезло: тротил кончился, так и не разворотив печи, а заодно и бессменно дежурившего около нее старшину на мелкие кусочки, и за отсутствием дров Васильевич перешел на обувь. Сперва он бросал в печь старые берцы (проваксенная кожа горела хорошо, с гудом), затем добрался до брошенных кем-то кроссовок, а следом, как ему показалось, до не нужных никому резиновых сапог. На вонь сжигаемой резины с улицы прибежал ничего не понимающий ротный.
– Василич! – взревел он, от самого порога видя в старшинской руке вторую половину резинового изделия. – Василич, ты что с моим сапогом собрался делать?
– Твоим? А я и не знал! – нисколько не чувствуя себя виноватым, старшина удивленно пожал плечами. – Гляжу – лежит один под кроватью, думаю, никому не нужен, валяется, значит. Один сжег, смотрю – второй нашелся.
– Василич! – ротный схватился за голову. – Тарандыка ты гребаный, сейчас дожди зарядят, я в чем ходить буду?
– Да у тебя что, берцев нету, вон две пары под кроватью валяются… или одна… – На этой фразе старшина крепко задумался.
– Василич! – уже буквально взревел ротный. – Если ты и берцы мои сжег!..
С этими словами Фадеев встал на одно колено и попытался заглянуть под кровать. Когда он с перекошенным от ярости лицом повернулся в сторону по-прежнему чадящей печки, Васильевича возле нее уже не было.
На этот раз боевое распоряжение на вторую группу не приходило на удивление долго. Сергей успел и отдохнуть, и погонять личный состав, повышая общую физическую выносливость, и на дне щебеночного карьера пристрелять по три раза оружие, и отработать несколько дополнительных тактических приемов. Одним словом, сделать все и даже больше, чтобы невольное безделье не превратилось в томительное занудство и не вылезло боком в виде какого-нибудь тупого чрезвычайного происшествия. И все же рядовой Гаврилюк, так ни разу на деле не применивший свои великие потенциальные снайперские задатки, в отсутствие находящегося на излечении Шадрина напился водяры, за что и был посажен на двое суток в зиндан, находящийся сразу же за машинами связистов. Глубокий, накрытый стальной, закрываемой на замок решеткой, находясь в тени, на задворках, он обладал одной неприятной особенностью: любое чмо, ни разу не ходившее на боевое задание, могло под покровом ночи подобраться к решетке и запросто, причем совершенно безнаказанно, помочиться на «героического» и, конечно же, совершенно случайно попавшего туда разведчика. Чем чмо обычно и пользовалось; да и, чего греха таить, шутки ради, чтобы только поржать, грешили этим и сами разведчики. Хотя вполне может статься, что только они этим и занимались, спихивая собственные «преступления» на своих менее боевых собратьев по службе.
Гаврилюку повезло: то ли ночи оказались слишком холодными и никому не захотелось тащиться на самые задворки, то ли такова была его счастливая звезда, но, вылезая на вторые сутки по сброшенной вниз веревке, он хоть и выглядел голодным, злым, до бесконечности продрогшим, пропахшим миазмами своих и чужих испарений, но одежда на нем оказалась совершенно сухой.
Скептически осмотрев своего бойца, Ефимов не нашел на его лице явных психических расстройств и, махнув рукой, отправил в баню – отмываться.
Раздосадованный на долгое отсутствие сколь бы то ни было значимых результатов, подполковник Трясунов начал использовать старый, но давно не применявшийся метод, заключавшийся в том, что когда одна группа эвакуировалась, ей на смену тут же высаживалась другая. Правда, пока и он не принес желаемого, но подполковник продолжал надеяться.
Шамиль слегка нервничал: его человек в Ханкале был временно откомандирован куда-то наверх, и сведения, до этого непрерывным потоком поступавшие в ставку Басаева, превратились в узкий и мутный ручеек слухов и всевозможных сплетен. Казалось, удача, неотступно следовавшая за ним, в самый неподходящий момент отвернулась в сторону. Шамиль нервничал, но не настолько, чтобы изменить или отложить так тщательно расписанные планы. И пусть у него не оставалось сведений из первых рук, зато под рукой имелся отряд братьев Келоевых, последнюю неделю денно и нощно следивших за подъездными путями, граничащими со столь важным для планов Шамиля районом. А времени оставалось совсем мало. Источник из Большого города подтвердил свою прежде уже переданную информацию. Все шло по графику, а значит, по его, Басаева, плану, и он не видел причин, по которым этот план мог сорваться. Конечно, оставались две группы спецназа, работавшие как раз в том самом районе, но шли уже пятые сутки их пребывания в лесу, и, по всему, им пора было возвратиться в пункт временной дислокации. «В крайнем случае, Келоевы отвлекут их на себя, свяжут боем, – рассуждал Шамиль, разравнивая разложенную на колене карту. Все, что ему было нужно – отвлечь русских на один час, всего на один час в рамках определенного временного периода, а там «пусть что хотят, то и делают»! Ради успеха дела он был готов пожертвовать и отрядом Келоевых, и даже всеми непосредственными исполнителями его плана. Был бы жив он, Шамиль, а исполнители его планов всегда найдутся!
