Хуан Дьявол (ЛП) - Адамс Браво Каридад (читать бесплатно полные книги txt) 📗
- Почему ты не ушла, Моника?
Лежа на узком и твердом ложе, похожем на носилки, Хуан спрашивал, глядя в лицо Моники, которая приближалась, чувствуя, что ее ноги подкашиваются. Словно неживые из-за худобы, щеки Хуана были белыми и холодными, виднелись промокшие от крови бинты, покрывавшие плечо и грудь, но интонация голоса прозвучала спокойно и твердо:
- Наша ситуация критичная, Моника. Ты упустила шанс выйти…
- Как ты узнал…? Колибри?
- Колибри ничего не сказал. Несмотря на мои советы и нотации, в решающий час он был на твоей стороне, а не на моей. Полагаю, бедняжка – еще одна жертва твоего неминуемого влияния. Большую часть людей, которую я знаю, перестали убивать из-за тебя.
- Дело в том, что я…
- Я слышал, все, что сказал Колибри, когда зашел и позвал тебя. Затем я сделал усилие, выглянув в окно, и увидел вашу встречу. Конечно же, я решил, что ты не вернешься.
- Неужели, Хуан? – опечалилась Моника. – Ты бы хотел…?
- Меня раздражала мысль, что ты с ним; но в любом случае, это был выход, и на этот раз кабальеро Д`Отремон вел себя искренне, как мужчина, не соглашаясь оставлять тебя в этом месте.
- Это все, что пришло тебе в голову?
- Если бы я понял, что кричал этот идиот, когда подошел к столбу. Я бы дал тебе уйти.
Моника приблизилась и села у узкой кровати из досок, заставив его склонить голову на подушку, пристально глядя на него пламенным и пытливым взглядом, будто гналась за волнением, которое тот скрывал, будто подглядывала за чувством сквозь бронзовое лицо.
- Ты в самом деле не понял, чего он хотел?
- Возможно понял, но в тот момент ослеп от гнева. Я бы предпочел убить его и тебя, прежде чем позволил…
- Ты дошел бы до этого, Хуан? – спросила Моника, чувствуя какую-то радость.
- Да! Какая глупость, да? В конце концов, я такой же до дурости высокомерный, как если бы был законным Д`Отремон. Иногда я испытываю отвращение и раздражение от приступа гордыни и самолюбия, которое мне уверенно передал дон Франсиско Д`Отремон, который по грустной случайности был моим отцом.
Моника еще сильнее наклонилась к раненому, взяла белыми руками большие, загорелые и суровые ладони. Она чувствовала, что душа наполняется пониманием и нежностью; и всеми силами пыталась сдержаться, чтобы не переполниться ими, не сдаться устало и побеждено. Одновременно боясь, что его выдаст свет во взгляде, Хуан закрыл черные итальянские глаза.
- Ты бы правда хотел, чтобы я ушла, Хуан?
Моника волновалась, ожидая ответа, чувствуя, что ускоряется биение пульса Хуана под ее красивыми пальцами, но вечная недоверчивость и ожесточенность охватили сердце мужчины, и вместо ответа, он спросил:
- А почему ты не ушла? Какая причина, какой мотив у тебя оставаться здесь?
- Мне нравится платить по счетам, – заявила гордая Моника де Мольнар с легкой улыбкой на губах. – Я ничего не забываю. Я помню такую же кровать. Помню, что была больна, лишена сил, безнадежная, ждала смерть, а человек, которого я считала главным врагом, сидел у изголовья такой же кровати, состязаясь со смертью моей грустной жизни. Теперь мы поменялись ролями, и, хотя ситуация другая, мы можем их сравнивать. Ты загнан в угол и ранен, как я была больна и безнадежна. И, как ты не бросил меня тогда, так и я не брошу тебя, Хуан, не дам умереть…!
Моника говорила, пряча за теплой улыбкой волну нежности, которая затопляла душу, вверяя себя не всецело, защищаясь, но уже почти без сил отдаваясь чувству, которое наполняло ее жизнь, а Хуан смаковал каждое слово, словно горькую и желанную сладость. Хуан Дьявол, вечно недоверчивый, несогласный со своей участью и судьбой, ожесточенный против всего мира, не умевший протягивать руки, чтобы взять счастье. И пока он закрыл глаза, рука Моники прошлась по его лбу как нежнейшая ласка. Если бы он открыл глаза, то выдал бы взглядом все, что бурлило в его сердце. Человек, который не дрожал перед бурями, дрожал перед голубыми глазами, боясь найти их насмешливыми и холодными, и говорил, не глядя, с упрямством ребенка:
- Думаю, ты преувеличиваешь. Это не то же самое. Из-за того, что ты ухаживаешь немного за мной, я не смогу избежать опасности.
- Заражение. Моя лихорадка была заразная, и ты знал. Ты видел, как я давала лекарства в хижинах. Чудо, что никто на Люцифере не заболел, кроме меня. Любой на твоем месте оставил бы меня в первом же порту.
- На Мари Галант, да? С твоим доктором Фабером. Этого бы ты хотела. – упрекнул Хуан с неподдельным недовольством.
- Возможно, и ты хотел бы этой ночью освободиться от меня.
Волнуясь и сдерживаясь, Моника вновь ждала ответа, но Хуан еще оборонялся, искал неясное выражение, выход, чтобы не признаться:
- Я говорю не из-за себя. Я думаю, что ты в опасности, из-за тебя, ради тебя…
- Ты никогда не говоришь прямо, Хуан?
- Иногда, но не с тобой, – Хуан не решался. – Не думаешь, что достаточно вопросов для раненого?
- Возможно. Но у тебя вид не слишком больной. Я ошиблась. Насчет тебя… Думала, что ты без сознания, а тем не менее ты слышал все, до самого последнего слова, сказанного вполголоса. Думала, у тебя нет сил открыть глаза, а ты подходил к окну. Я воображала, что ты нуждаешься в моих заботах, и вероятно, решительно отрицаешь случайность, которая привела меня сюда.
- Не отрицаю…
- В таком случае, что с тобой? Говори…!
- Просто ты подавляешь меня, Моника. Ты всегда берешь путь самый суровый, тернистый, самый трудный, и когда кто-то думает, что у тебя есть какая-то личная причина, чтобы делать это, как происходит на белом свете, то оказывается, что ты действуешь лишь в согласии со своей совестью, чтобы полностью исполнить долг. Понятно, почему ты хотела спрятаться в монастыре. Он такой совершенный для нашей печальной и грубой жизни.
- Почему ты так говоришь? Твои похвалы знают только сарказм, Хуан Дьявол!
- Вот ты и сказала: Хуан Дьявол. Сказала так, что мне приходится сожалеть об этом имени…
- Если я скажу Хуан Бога, то ответишь то же самое. С тобой не угадаешь. Так или иначе, ты все равно возражаешь…
- Почему ты должна говорить Бога или Дьявола? Зови Хуан и все. Тебя это будет мало утруждать…
- И будет более точным. Думаю, ты прав. Ты не Бога и не Дьявола. Ты такой, какой есть. Суровый, закрытый, такой же эгоистичный, как эти скалы, которые неподвижно стоят под ударами моря тысячи лет. Ладно. Что будем делать? Полагаю, так лучше…
- Куда ты, Моника?
- Позвать Сегундо, чтобы остался с тобой. Что с тобой? Чего ты хочешь?
- Не уходи так. Посиди еще. Я хочу сказать кое-что, но… у меня не слишком много сил, знаешь?
- Полагаю, ты притворяешься слабым, чтобы снова посмеяться…
Несмотря на свои слова, она заботливо подошла, потрогала его лоб, пульс; с беспокойством посмотрела на кровь, пропитавшую бинты, и заметила:
- Нужно сменить повязки. Рана опять кровоточит. Конечно, если бы ты лежал тихо. Какая нужда приподниматься и выглядывать везде? Ты хуже ребенка. В сотни раз хуже…
- Уже прошло, не беспокойся. На самом деле, я хочу, чтобы ты осталась. Ты не ответила, о чем я спросил тебя…
- Не говори пока ничего. Думаю, ты на самом деле ослаб… – и отойдя немного, она открыла дверь и позвала: – Колибри… Колибри…! Поищи Сегундо. Скажи, чтобы принес горячей воды и повязки, которые я дала ему раньше, которые уже просохли. Иди. Беги… – она закрыла дверь и подойдя к кровати, предложила: – Вот немного вина. Выпей глоток… единственное, чем мы располагаем…
Она поддержала темную голову на коленях, заставляя выпить немного вина из стакана, которое вновь окрасило загорелые щеки. Мягко она отодвинула влажные и вьющиеся волосы ото лба и вытерла пот своим платком, и неизведанное чувство, как огромное счастье, почти ослабило его:
- Моника, я должен сказать тебе кое-что, и не прошу твоего ответа. Мне нужно сказать… О, Моника! Ты плачешь?
- Плачу я? – пыталась отрицать Моника, скрывая нежность. – Какая глупость! Почему я должна плакать…?
