Доктор Данилов в госпитале МВД - Шляхов Андрей Левонович (книга жизни .TXT) 📗
— Что за новый вид спорта? — спросил Данилов.
— Сейчас приедет телевидение, — тоном человека, посвященного во все тайны мира, ответил сержант. — Может, пройдутся с камерой по территории, а тут — кошки. Непорядок. Вот и выпустили этих лосей на забаву. Нет, мы в армии такой фигней не занимались — кошек гонять. Мы бы их перестреляли, и все.
— Дурак ты, — коротко сказал Данилов.
— Что так? — профессионально набычился сержант.
— Ничего, — так же спокойно ответил Данилов. — Был бы умный, уже понял бы.
— Из-за кошек? — догадался сержант. — А что я такого сказал? Кошка — это просто кошка.
— А дурак — просто дурак.
Не пожелав продолжать дискуссию, сержант бросил окурок в урну и ушел на свой пост у входа.
«Если увидит кто из жильцов соседних домов, то решит, что оголодавшие солдаты ловят кошек, чтобы съесть, — подумал Данилов, глядя на двенадцатиэтажные башни, стоящие почти впритык к госпитальной ограде. — Или подумают, что они перепились с самого утра. Интересно, долго они собираются бегать за кошками? Вплоть до приезда телевидения?»
Отойдя от проходной метров на сто, Данилов увидел микроавтобус с логотипом Первого канала, ехавший ему навстречу, и улыбнулся, думая о том, как будет прикольно, если телевизионщики успеют заснять солдат, бегающих за кошками. А что, ведь и снимут, если в передачу не войдет, так на какой-нибудь юмористический конкурс можно отправить. Или же снабдить смешными комментариями и выложить в Интернет.
Созерцание жизни во всей ее красе — лучшее лекарство от мыслей о смерти. В метро Данилов немного почитал, а потом стал думать о том, куда они с Еленой и Никитой могут поехать зимой, ведь отработав шесть месяцев в госпитале, он получает право на отпуск. А если даже отпуска и не дадут, всегда можно договориться с коллегами и начальником отделения и выкроить из графика свободную неделю. С одной стороны, хотелось в Европу, а с другой — неплохо было бы для контраста махнуть куда-нибудь в Тунис, где жарко и море.
Глава двенадцатая
ОКАЯННЫЙ КАТЕТЕР
Начальник отделения анестезиологии и реанимации Павел Петрович Хренков выбился в люди благодаря двум качествам — упорству и смекалке. Ему бы еще ума — и карьеру могло занести в такие заоблачные выси, которые без бинокля и не разглядеть. Увы, с умом у Павла Петровича было как-то не очень. Он предпочитал теории практику, хорошо набил руку в своем ремесле, знал, что когда и как нужно делать, но все, что выходило за рамки привычных шаблонов, ставило его в тупик. Павел Петрович скромно говорил о себе: «Я — врач не из последних», всякий раз с сожалением добавляя в уме: «и не из первых». А ведь хотелось быть первым, когда-то очень сильно хотелось, до бессонницы.
Впрочем, Павел Петрович и так имел все основания гордиться собой. Это ж уметь надо — родиться на Дальнем Востоке, причем не во Владике, а в захолустном поселке, где даже своего кинотеатра не было, с отличием закончить школу, поступить в медицинский институт, отучиться, суметь зацепиться в Москве и сделать какую-никакую, а карьеру. Трезво оценивая свои возможности, Павел Петрович, тогда еще Паша, подал документы в Томский военно-медицинский институт, в котором был далеко не самый высокий конкурс, а осел в Москве и попал на работу в госпиталь благодаря женитьбе на дочери довольно высокопоставленного чиновника из министерства внутренних дел. Типичный случай, ничего особенного — толковый и симпатичный паренек из провинции женился на взбалмошной и избалованной столичной девице, которую родители уже и не чаяли, что называется, сбыть с рук. К истерикам супруги Павел Петрович быстро привык (да и как не привыкнуть, когда они закатывались по два раза на дню?), к пасынку, доставшемуся в «приданое», относился точно так же, как и к своему единокровному сыну, на работе очень скоро (не без помощи тестя, само собой) выдвинулся в заведующие отделением… Короче говоря, жизнь удалась — семья, работа, достаток. Нереализованным оставалось одно желание — подняться еще на ступеньку, то есть выдвинуться на сугубо административную работу, в заместители главного врача крупного учреждения, вроде родного госпиталя, или в главные врачи учреждения помельче — какой-нибудь поликлиники или медсанчасти. На тестя, увы, уже нельзя было рассчитывать — того несколько лет назад «ушли» на пенсию, но Павел Петрович не унывал. Он считал себя родившимся под счастливой звездой и верил, что его мечта непременно сбудется. А почему бы ей не сбыться, если все остальные сбылись?
— Уймись! — зевала жена, когда Павел Петрович заводил речь о шансах и раскладах. — И так хорошо…
— Пойми, Светик, — каждый раз отвечал он, — для меня так будет лучше. Мое призвание — руководить, а не возиться с больными. Там хоть знаешь, где споткнешься, а заведовать таким отделением, как мое, — это ж танцы на минном поле! Одно расхождение диагнозов третьей категории, и придется на старости лет идти на «Скорую», по этажам бегать и носилки таскать. И то если возьмут.
Руководить — оно, конечно, проще. Если знаешь свое место, оказываешь требуемое уважение руководству и можешь правильно организовать подчиненных, то больше ничего не надо. Это не на обходе голову ломать, пытаясь понять, почему это пациент, которого уже собрались переводить в отделение, вдруг собрался помирать? В сложных случаях Павел Петрович играл в демократа — устраивал «мозговые штурмы», предоставляя подчиненным возможность свободно высказывать свое мнение и поддерживая ту точку зрения, у которой оказывалось больше сторонников. Это называлось «я учу вас мыслить», хотя если кому и следовало этому научиться, то самому учителю.
Павел Петрович боялся споткнуться о «расхождение диагнозов третьей категории», то есть о то, когда больного доблестно лечат от одного заболевания, а он умирает от совершенно другого. Врачам обычных отделений работать немного проще — в подавляющем большинстве случаев они имеют возможность переводить тяжелых больных в реанимацию. Реаниматологи же — вроде вратарей, последний бастион медицины. Удачно поймал мяч (то есть «вытянул» пациента, стабилизировал его состояние) — можно передавать его своим (переводить в отделение). Не поймал — мяч попал в сетку. Иначе говоря — пациент угодил на вскрытие.
Человек предполагает, а высшие силы смеются над его предположениями и перекраивают все по-своему. Концом карьеры Павла Петровича стало не расхождение диагнозов третьей категории, а обломок подключичного катетера, оставленный в вене.
Катетеризация периферических вен одновременно и проста, и сложна. Проста — потому что при умении делается быстро, за минуту-другую. Сложна — потому что чревата серьезными осложнениями, порой фатальными.
Случайное повреждение органов и тканей, риск воздушной эмболии вследствие просачивания воздуха в вену, попадание части катетера в сосудистое русло… Из какого крепкого полимера ни делай катетер, он всегда сможет переломиться, или же его случайно перережут. Катетер, «ушедший» в вену, представляет собой огромную опасность для своего «хозяина». Он может закупорить просвет сосуда, может вызывать инфекционные осложнения или образование тромбов с риском тромбоэмболии. Особенно крупный и «богатый» осложнениями тромб может образоваться в полости правого предсердия, если обломок сможет «дойти» с током крови до сердца.
Для того чтобы катетер не «убежал», его фиксируют при помощи лейкопластыря или кожного шва. Лейкопластырем фиксировать проще, но из-за того что он недолго сохраняет свои клейкие свойства, этот метод используется для фиксации катетера на короткое время, чаще всего — на время операции, когда «над душой» у больного постоянно находятся анестезиолог с медсестрой. Гораздо надежнее фиксировать катетер кожными швами. Для этого кожу и подкожную клетчатку прошивают крепкой шелковой нитью, концами которой обвязывают катетер.
Чего-чего, а пофигизма в отделении у Павла Петровича не было нисколько. Пофигизму нет места там, где любят порядок и четко выполняют инструкции. Начальник отделения анестезиологии и реанимации мог «показательно отыметь» сотрудника и за гораздо более мелкую провинность, чем незафиксированный катетер. Тех, на кого нельзя было положиться, Павел Петрович увольнял. Обычно вызывал в кабинет и предлагал уволиться тихо, по собственному желанию, если не понимали — подводил под статью. В основном понимали, сразу же писали заявление и уходили. Как и положено по закону, уходили с отработкой двух недель, давая возможность начальнику отделения найти замену. Знал бы Павел Петрович, чем закончатся для него лично эти отработки, — увольнял бы всех сразу, затыкая дыры в графике теми, кто остался. Но недаром говорят французы: «Если бы молодость знала, если бы старость могла…»
