Царское дело - Булыга Сергей Алексеевич (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗

– Э! – гневно вскричал Параскин дядя. – Ну, вы там, в Разбойном, все злодеи! Все, как один! Пошли! Креста на тебе нет…

Сказав это, Параскин дядя резко встал, надел шапку, взял со стола плошку и пошел к двери. Маркел пошел следом за ним.

Родька жил на нижнем этаже где-то в совсем дальнем углу. Пока Маркел с Параскиным дядей дошли до него, они, наверное, раз десять свернули туда и сюда и раз пять то поднимались, то спускались по лестницам. Параскин дядя держал плошку высоко, но свету от нее все равно было немного. Зато было много теней, которые скакали как попало, и Маркел боялся оступиться. А Параскин дядя шел легко, уверенно. Ну, еще бы, сердито думал Маркел, он здесь уже, наверное, лет двадцать ходит, ему тут каждая половица знакома. И Параскин дядя и в самом деле не только быстро шел вперед, но при этом еще и рассказывал примерно вот что:

– Видишь, куда его заперли? А раньше он жил наверху, рядом с Мастерской палатой. Но потом стал выпивать. А царь пьяных очень не любил. Что это, говорил, такое, куда ни сунься, везде эта пьяная рожа. И Родьку переселили. Но он за ум так и не взялся. Так что, бывало, его собирают к царю и только розовой водой побрызжут, дадут цукату пожевать, космы расчешут и ведут. Давно бы другого взяли, да где еще такого умельца найти?! Он же и в шахматы, он и в тавлеи, он даже в чет-нечет на пальцах всегда первый. Сколько раз мы его, бывало, испытывали, а он всегда был при выигрыше. Отец Феодосий говорит, что Родька – чертов сын, и как его увидит, обязательно крестится. А вот и он!

Это Параскин дядя сказал, когда они подошли к двери, которая была закрыта на метлу.

– Что такое? – спросил Маркел. – Он что, уже ушел куда-нибудь?

– Наоборот, пришел, – сказал Параскин дядя. – Это его здешние снаружи заперли, соседи, чтобы он ночью не шастал, не мешал отдыхать.

С этими словами Параскин дядя вытащил метлу из пробоев, отставил в сторону и открыл дверь.

Когда они вошли внутрь, то стало слышно, что там кто-то тяжело сопит. Параскин дядя посветил, и Маркел увидел Родьку. Это был еще не старый человек, худой, с редкой кустистой бородой. Родька лежал на лавке и спал не разувшись.

– Родя! – сказал Параскин дядя и наклонился к нему. – Это я, Тимоха.

Родька продолжал сопеть. Он был лобастый, белобрысый.

– Родя! – еще раз сказал Параскин дядя. – Царь зовет!

Родька перестал сопеть и замер. Параскин дядя повторил:

– Родька! Царь зовет! Вставай!

Родька открыл один глаз и стал им осматриваться. После опять закрыл. Параскин дядя сел рядом с Родькой на лавку, положил ему руку на плечо и заговорил уже вот как:

– Родя, за тобой пришли. Говорят, ты царя уморил. Будут тебя казнить. Вставай!

Родька открыл оба глаза и посмотрел на Маркела. Параскин дядя продолжал:

– Видишь его? Это Маркел. Он сейчас будет тебе руки выкручивать и иголки под ногти загонять.

– Не иголки, а щепки, – поправил Маркел.

– О! – сказал Параскин дядя. – Слышишь?

Родька помолчал, потом с усилием, но и очень сердито спросил:

– Ты кто такой?!

Маркел вместо ответа показал овчинку. Родька на это только усмехнулся. Маркел убрал овчинку и сказал:

– Меня князь Семен прислал. Князь Лобанов-Ростовский, из Разбойного приказа. А я там стряпчий. И князь Семен мне сказал: сходи, стряпчий, к Родиону и скажи ему, пусть сразу во всем признается, тогда ему будет послабление. Так и сказал: послабление.

Родька в ответ только хмыкнул и посмотрел на Параскиного дядю. Тот встал, сходил за занавеску, повозился там, позвякал, а после вышел со шкаликом. Родька перестал дышать. Параскин дядя сел с ним рядом, одной рукой помог ему подняться, а второй подал шкалик. Родька его быстро выпил, отбросил на лавку, на тряпки, утерся и уже только после этого посмотрел на Маркела и спросил:

– Ну так чего тебе надо?

Голос у Родьки был хриплый, глаза у него бегали, а какие уши были у него, ого, с удивлением подумал Маркел, он таких больших ушей сроду не видывал!

– Ну, – опять спросил Родька, – чего?!

Маркел сказал:

– Люди стали разное брехать. Одни даже брешут, что это ты царя сгубил. Но князь им не верит. Иди, он сказал мне, и расспроси у Родьки сам. И как он скажет, так и запишем.

– А! – сказал Родька. – Вот как…

И опять стал смотреть на Маркела. Маркел заговорил:

– Люди говорят, к тебе пришли и повели к царю. Ты пришел, а царь уже сидит, и уже доска готова, и даже Бельский уже шахматы достал, расставил, и царь уже ждет. Так было?

– Нет, – с трудом ответил Родька и облизал губы. После вдохнул побольше воздуха и так же с трудом стал продолжать: – Я пришел, а государь сидит. Смотрит на меня, усмехается. Говорит: чего ты такой красный? Тоже в бане был? Я молчу. А он тогда: давай.

И Родька замолчал. Маркел спросил:

– А дальше что?

– А дальше Бельский дает короб.

– Бельский дает? – переспросил Маркел.

Но Родька, как будто не слыша его, продолжал уже бойчее:

– И я лезу в короб, беру двух пешцев, белого и черного, быстро беру, чтобы государь не рассмотрел, зажимаю в кулаках, прячу за спину, после опять сую вперед. Он тогда хлоп меня по левой руке! Я разжимаю, а там белый пешец. Значит, государю играть белыми. И мы с ним тогда оба сразу лезем в короб и начинаем доставать – он белых, а я черных. И тут он вдруг как охнет, вдруг захрипит – и упал! И шахмата с ним на пол тоже.

– Какая шахмата? – быстро спросил Маркел.

Родька вместо ответа посмотрел на Параскиного дядю. Тот поднял с лавки шкалик и ушел за занавеску. Пока он ходил, Родька молча смотрел в сторону.

Дядя вернулся, Родька выпил и сказал:

– Белый цесарь была эта шахмата.

– И что? – спросил Маркел.

– И ничего! – сердито сказал Родька. – Цесарь упал, и государь сразу за ним. Ух, я тогда напугался! Отскочил к стене, стою, трясусь и думаю, сейчас государь поднимется и грозно скажет: «Это все ты, Родька, виноват, фу, как от тебя разит, я аж чуть не задохнулся насмерть!» И я стою, трясусь. А он не поднимается. Тут Бельский вдруг кричит: «Попа зовите! Где Федоска?!» Вбегает Федоска, государев духовник, и сразу к государю, руку ему вот так поднял и говорит: «Чего же вы, псы?!» Ну, и еще прибавил всяко.

– А шахмата? – спросил Маркел.

– Какая шахмата?

– Белый цесарь. Она что?

– Так она упала вместе с государем! – сердито сказал Родька. – Я же говорил!

– И там так до сих пор валяется?

– Нет, не валяется, – ответил Родька. – Я после приходил, смотрел. И даже рукой пощупал. Нет там ничего!

– Так, может, Спирька подобрал? – спросил Параскин дядя.

– Может, и Спирька, – сказал Родька. – А может, и кто другой. Да только я здесь при чем? Иди к Спирьке и у него спрашивай. Он там сторож, а не я.

– Та-ак! – сказал Параскин дядя. – Понятно…

И посмотрел на Маркела. Маркел смотрел на Родьку. Родька опять лег на лавку и закрыл глаза.

– Родя! – сказал Параскин дядя. – Родя! – И стал трясти его за плечо. – Как тебе, Родя, не совестно! Чьи это шахматы, твои или его?!

Но Родька уже опять лежал, как мертвый. Параскин дядя оставил его в покое, посидел, подумал и сказал:

– Ну, что, может, и вправду сходить к Спирьке?

Маркел согласно кивнул.

Параскин дядя взял со стола свою плошку, они вышли, Маркел опять закрыл дверь на метлу, и они пошли к Спирьке. Параскин дядя сразу стал о нем рассказывать, и из его слов получалась, что Спирька, или Спиридон Фомич, комнатный государев сторож, был человек богатый. Государь же часто его жаловал, вот и была у Спирьки деревенька под Смоленском, и там жили его домашние. А сам Спирька безвыездно жил здесь, в царском дворце, в тесной каморке, кормился впроголодь, одевался как попало, и из-за этого все его звали Старый Жила.

– Да ты сам это сейчас увидишь, – продолжал Параскин дядя. – Бывают же такие люди! А вот государь его любил. Такой, говорил, не продаст, поскупится.