Большая Ордынка. Прогулка по Замоскворечью - Дроздов Денис Петрович (книги бесплатно без TXT) 📗

Во время Великой Отечественной войны Пастернак остался в Москве, а его семья была эвакуирована в Чистополь на Каме. Пастернак рыл блиндажи в Переделкине, проходил курсы военного обучения и дежурил на крыше Дома писателей при бомбардировках. 24 июля 1941 года Борис Леонидович писал жене: «Третью ночь бомбят Москву. Первую я был в Переделкине, так же как и последнюю, 23 на 24-е, а вчера с 22-го на 23-е был в Москве на крыше... нашего дома вместе с Всеволодом Ивановым, Халтуриным и другими в пожарной охране... Сколько раз в теченье прошлой ночи, когда через дом-два падали и рвались фугасы и зажигательные снаряды, как по мановенью волшебного жезла, в минуту воспламеняли целые кварталы, я мысленно прощался с тобой. Спасибо тебе за все, что ты дала мне и принесла, ты была лучшей частью моей жизни, и ты и я недостаточно сознавали, до какой глубины ты жена моя и как много это значит...» [105]

В одну из ночей в дежурство Пастернака в Дом писателей попали две фугасные бомбы. Было разрушено пять квартир и половина надворного флигеля. Но Бориса Леонидовича, по его собственным слова, «все эти опасности и пугали, и опьяняли». В конце 1941 года Пастернак уезжает к семье в Чистополь. Во время воздушных тревог квартиру Пастернака стали использовать в качестве штаба охраны, в ней поселились зенитчики. В письме О.М. Фрейденберг он сообщил: «Я уезжал среди паники и хаоса октябрьской эвакуации. Мы с Шурой ходили в Третьяковскую галерею с просьбой принять на хранение отцовские папки. Никуда ничего не принимали, кроме Толстовского музея, который далеко и куда не было ни тележек, ни машин. У нас на городской квартире (восьмой и девятый этаж) поселились зенитчики. Они превратили верхний, не занятый ими этаж в проходной двор с настежь стоявшими дверьми. Можешь себе представить, в каком я виде все там нашел в те единственные 5 – 10 минут, что я там побывал».

Многие рисунки отца Пастернака Леонида Осиповича – знаменитого живописца и графика – были уничтожены сапогами зенитчиков. После возвращения из эвакуации в 1943 году Пастернаку пришлось некоторое время жить у поэта В.А. Луговского, пока в его квартире в Лаврушинском делали ремонт. Роман «Доктор Живаго», который принес Борису Леонидовичу мировое признание и Нобелевскую премию, писался тоже в Доме писателей. В 1950-х годах Пастернак часто устраивал литературные вечера, на которых читал главы «Доктора Живаго». В 1952 году Борис Леонидович сообщил грузинскому поэту С.И. Чиковани: «Из людей, читавших роман, большинство все же недовольно, называют его неудачей, говорят, что от меня они ждали большего, что это бледно, что это ниже меня, а я, узнавая все это, расплываюсь в улыбке, как будто эта ругань и осуждение – похвала» [106]. Иногда чтения устраивались в комнате младшего сына Пастернака Леонида. Четырнадцатилетнему мальчику, в отличие от взрослых, очень нравился роман, и Борис Леонидович невероятно ценил поддержку сына.

Соседом Пастернака по площадке был Ю.К. Олеша. В кругу писателей-современников его называли «королем метафор». Он всегда придумывал что-нибудь интересное и образно это описывал. Олеша вел дневник, который лег в основу автобиографической книги «Ни дня без строчки». Об этой книге нельзя рассказать – ее лучше читать. Юрий Карлович вспоминает об удивительных встречах в Лаврушинском: «Целый ряд встреч. Первая, едва выйдя из дверей, – Пастернак. Тоже вышел – из своих. В руках галоши. Надевает их, выйдя за порог, а не дома. Почему? Для чистоты? В летнем пальто – я бы сказал: узко, по-летнему одетый. Две-три реплики, и он вдруг целует меня. Я его спрашиваю, как писать – поскольку собираюсь писать о Маяковском. Как? Не боясь, не правя? Он искренне смутился – как это вам советовать! Прелестный. Говоря о чем-то, сказал:

– Я с вами говорю, как с братом.

Потом Билль-Белоцерковский с неожиданно тонким замечанием в связи с тем, что у Мольера длинные монологи и странно, что актеры «Комеди Франсэз», которых он видел вчера по телевизору, не разбивают их между несколькими действующими лицами. Долгий монолог его самого по поводу того, ложиться ему на операцию или не ложиться. Потом Всеволод Иванов. (Это все происходит перед воротами дома.) Молодой. Я думал, что он в настоящее время старше. Нет, молодой, в шляпе. Сказал, что написал пьесу в стихах. Как называется, почему-то не сказал» [107].

В квартире литературоведа В.Б. Шкловского во времена гонений находили приют поэт Осип Эмильевич Мандельштам и его жена Надежда Яковлевна. Поэт признавался в том, что он не любил Замоскворечье с его патриархальными особняками и барским крепостным прошлым. В очерке «Путешествие в Армению» Мандельштам говорит: «И я благодарил свое рождение за то, что я лишь случайный гость Замоскворечья и в нем не проведу лучших своих лет. Нигде и никогда я не чувствовал с такой силой арбузную пустоту России; кирпичный колорит москворецких закатов, цвет плиточного чая приводил мне на память красную пыль Араратской долины» [108]. Осенью 1937 года в Лаврушинском в квартире писателя В.П. Катаева состоялась встреча Мандельштама с А.А. Фадеевым – в то время заместителем председателя оргкомитета Союза писателей СССР. После этой встречи Осип Эмильевич получил от Литфонда путевку в дом отдыха в Саматиху. Вернуться в Москву Мандельштаму было не суждено. В Саматихе начался путь поэта в лагерный пункт Вторая речка под Владивостоком, где он скончался в декабре 1938 года.

В Доме писателей селились не только литераторы. Например, в квартире № 39 жил генерал-лейтенант В.В. Крюков со своей женой известной певицей Л.А. Руслановой. В 1948 году Крюкова арестовали за «грабеж и присвоение трофейного имущества в больших масштабах» и из Лаврушинского переулка увезли на Лубянку. Следом была арестована и Русланова, находившаяся на гастролях в Казани. Обвинение, предъявленное ей, – «антисоветская деятельность и буржуазное разложение». Никто тогда не вспомнил, как с самых первых дней Великой Отечественной войны Лидия Андреевна выезжала на фронт в составе концертной бригады, как пела своим необычайным голосом, заставлявшим самого Шаляпина плакать, перед солдатами свои знаменитые «Валенки». В 1953 году Крюков и Русланова были реабилитированы.

История русской литературы XX века неразрывно связана с Домом писателя. Я ни словом не обмолвился об А.Л. Барто, И.А. Ильфе, Е.П. Петрове, К.Г. Паустовском и других славных писателях. Да простят меня их почитатели, но нам нужно двигаться дальше. Закончить же о «доме-каланче» хочется словами непревзойденного Ю.К. Олеши: «Если Вам захочется, напишите мне по адресу: Москва, Лаврушинский переулок, 17, кв. 73, – а не захочется, не напишите, но вспомните обо мне! Ваш Юрий Олеша. 1958 – 3 января» [109].

ТРЕТЬЯКОВСКАЯ ГАЛЕРЕЯ

(Лаврушинский переулок, № 10)

Путеводитель братьев Сабашниковых 1917 года «По Москве. Прогулки по Москве и ея художественным и просветительным учреждениям» дает следующую характеристику Лаврушинскому переулку: «Как и параллельный ему Малый Толмачевский, Лаврушинский сохранил еще кое-какие черты замоскворецкого провинциализма: много зелени, дома в садах, за высокими глухими деревянными заборами. Как раз такую картину имеем мы в угловых владениях Лаврушинского переулка. А по левой его стороне мы увидим ряд покосившихся кирпичных амбаров с железными решетками и ставнями, такие же покосившиеся ворота, – типичное владение большой купеческой фирмы со складами тут же при доме. Сделаем несколько шагов и за амбарами увидим… Фасад Третьяковской галереи!» [110] С самого момента открытия музея о Третьяковской галерее не перестают говорить, Павлом Михайловичем Третьяковым не перестают восхищаться.