Ошибка молодости (сборник) - Метлицкая Мария (книги бесплатно без регистрации полные txt) 📗
Про диплом свой она и не вспоминала – понимала, что работу по специальности вряд ли найдет. Да и не для нее это: за копейки и от звонка до звонка. А там – все семейные, с детишками. Да и общаться ни с кем не хочется.
Потому что от всех тошнит. Да и от жизни тоже. Вот только ей претензии не предъявишь. Не услышит.
Зойка поняла, что так больше не выдержит. Письмо прислала Клара, рассказав, что у матери была операция, удалили желчный и что-то там по-женски. И еще – мать без зубов, вставить не на что, хлеб в чае размачивает. «А ты, Зоинька, живи и радуйся! Пусть у тебя все будет хорошо! Здоровья тебе и деткам! Вот только подумай, а что, если бы твои детки тебя на старости лет забросили? Представь, включи воображение! А Райка, дура, тебе ни про что не пишет. Боится жизнь твою сладкую подсолить. А тянула она тебя одна – на свои копейки. Это к тому, если ты совсем память потеряла. Если у тебя от счастья и сытости мозг твой нехитрый жиром заплыл.
И пенсии Раисиной – только на квартплату, лекарства и молоко с хлебом. Счастья тебе! С приветом. Клара Мироновна».
Зойка рыдала весь день. Так нарыдалась, что с сердцем стало плохо. Примчался с работы муж, и вызвали врача. Никто не понимал, что произошло.
Врач объявил семье, что у госпожи нервный срыв. Нужны больница, лечение и отдых. И никаких забот – ни-ни!
Зойка лежала на кровати, отвернувшись к стене. Муж сидел рядом и гладил ее по руке. Он пытался понять, что же случилось с любимой женой.
Зойка, не повернувшись, протянула ему письмо.
Билеты в Москву были заказаны на следующий день. Отъезд через две недели. Ехать Зойке в таком состоянии врач запретил категорически.
Через три дня она, ожившая и повеселевшая, встала с кровати и начала собирать чемодан.
А в России между тем стало совсем плохо. В стране неразбериха и переполох. Все боятся перемен и денежной реформы. Люди напуганы и, как всегда, не доверяют власти. Ходят разговоры, что рубль рухнет и нужно покупать доллары.
Тома сдала в ломбард оставшиеся непроеденные украшения. Решила купить валюту. У вагончика, в котором находился обменник, терся высокий тощий парень – подошел сзади и шепнул, что обменяет рубли по выгодному курсу. Тома посмотрела на длинную очередь и решилась:
– Ну идем.
Зашли в ближайший двор, под детский деревянный грибок. Тома вынула деньги, парень громко втянул носом воздух и пересчитал их. Потом достал пачку долларов, перетянутую аптечной резинкой.
– Считай! – сказал он и огляделся по сторонам.
Тома начала считать:
– Не хватает двух сотен! – сказала она.
Парень удивился:
– Просчитался, наверно.
Она протянула ему пачку. Тот быстро зашелестел купюрами и кивнул:
– Ты права, извини.
Достал из кармана две стодолларовые бумажки и помахал ими перед Томиным лицом.
Раздался громкий крик. Тома обернулась. Парень сунул ей в руки пачку банкнот, крикнул:
– Бывай! – И рванул с места.
Тома растерянно оглянулась. Закричала какая-то женщина. Парня и след простыл. Тома положила деньги на дно сумочки, подняла воротник и быстро пошла прочь.
Дома она достала деньги, решив разложить их по пачкам и спрятать в разные места – под подоконник (приклеить скотчем), в морозильник (в коробку из-под пельменей) и в карман старой драной отцовской куртки.
Тома стянула с пачки черную аптечную резинку, взвесила в руке – тяжесть и увесистость пачки обрадовали. Она сняла с нее резинку и остолбенела: с середины там лежала бумага зеленого цвета. Доллары были только сверху и снизу.
«Кукла, – вспомнила Тома. – Это же называется кукла!» Хромой Лео рассказывал ей про такие аферы! Как она могла забыть? Так лопухнуться! Потерять все и сразу, в одну минуту! В очереди стоять не захотела! Дождь и ветер, противно, видите ли! Курс ей, дуре, предложили повыгодней! Вот и получи, жадная идиотка! Все. Ничего у нее больше нет, кроме нескольких жалких бумажек.
Господи! Как жить? Или нет, не жить – выжить?
Не раздеваясь, не снимая пальто и сапоги, она упала на диван и разревелась.
Ну почему все это ей? Что она сделала плохого? Да, не ангел, не ангел, сама понимает. Но и не сволочь же! Есть на свете люди пострашней!
Ничего у нее нет: ни денег, ни тряпок, ни посуды, ни золота. Только эта квартира – с желтым ворованным линолеумом, ржавым и скрипучим холодильником, телевизором, взятым напрокат, треснувшим унитазом.
Тома пролежала почти сутки. Потом столько же просидела на кухне, вглядываясь в темную и дождливую позднюю осень, которая не обещала ничего хорошего.
Через три дня она работала диспетчером в ЖЭКе. Рядом с домом, сутки через двое. Зарплата маленькая, диспетчерская узкая. Лампа дневного света невыносимо жужжала и моргала на потолке. В комнатухе было холодно и дуло из-под рассохшихся дверных проемов и от рам. Тома сидела в старых валенках, оставленных кем-то из бывших работниц, и грелась у рефлектора.
Молодые, веселые, вечно поддатые электрики и водопроводчики развлекали ее сальными анекдотами и приглашали «весело посидеть» после работы. Тома окатывала их ледяным взглядом и посылала ко всем чертям. А через два месяца, под Новый год, выпив молдавского портвейна и закусив любительской колбасой, она привела к себе в квартиру электрика Вову, двадцатипятилетнего оболтуса из Верхних Лук. Вова, здоровый и крепкий детина, оглядев Томину квартиру, подумал, что попал в рай: три комнаты, отдельная ванная и туалет, а еще телевизор и двуспальная кровать. В ванной висело большое махровое полотенце и приятно пахло земляничным мылом.
Правда, при ближайшем рассмотрении все оказалось старым, ветхим, разваливающимся. Но здесь было куда лучше, чем в комнате в общаге (десять коек, сортир на другом этаже, на кухне мыши и тараканы).
Перекантоваться – самое то. Бабец, конечно, не Софи Лорен и не Ирина Алферова (любимая актриса кино): старовата, страшновата и тощевата. Но на безрыбье – и Томка баба. Ха-ха! А там – как фишка ляжет.
«Будем посмотреть», – как говорит инженер Петрович. Умный человек, между прочим.
Тома про Вовку все понимала: и что не любит ее, что пользуется, что из-за квартиры ее убогой прилепился. Как выпадет ему удача – видала она его, как же.
Все понимала, и было противно. От всего противно: от шуточек его дебильных, от запаха ног, от того, как он ест по-свински – жадно и второпях. Как спичкой в зубах ковыряется. Но терпела. Все мужик под боком. Все не одна. Да и часть зарплаты отдает – «на харчи». Кран починил, галошницу. Набойки на сапоги поставил.
Хозяин, мать его…
Обижалась, конечно. Ни в кино, ни в Парк Горького. В выходной – лежит у телевизора и пиво сосет. На день рождения Томин принес бутылку водки и кулек пастилы. На три цветочка не разорился. Сволочь тупорылая, деревенская.
Вова прожил у Томы около года, а потом слинял – только его и видели. Свалил, когда она дежурила. Вещички собрал и был таков. Даже записки не оставил. Сволочь приблудная, чтоб он сдох.
Раису Тома встретила в булочной. Отвернулась, думала, не заметит. Заметила, старая карга. Разохалась:
– Ой, Томка! Мне сказали, что ты в диспетчерской сидишь! На моем, Томка, месте!
Сказали ей! Радуется, поди!
Нет, Рая не радовалась:
– Как же так, Томка? Ведь институт закончила, образование получила! И в ЖЭКе сидишь, алкашню нюхаешь!
Посочувствовала! Пожалела, блин. Знаем мы вашу жалость! А сама небось радуешься и дочке своей тупой толстожопой в письмах докладываешь: Томка, мол, подружка твоя закадычная, в обносках ходит и слесарюг строит. А ведь как жила! Как сыр в масле каталась! В доме всего полно! Тряпки заграничные носила, в лаковых сапожках и дубленке в институт бегала – с маникюрчиком и причесочкой.
Вот она, жизнь! Сегодня – полянка солнечная с травкой зеленой, с цветами да ягодами. А завтра – болото стылое и вонючее.
