Василий Блюхер. Книга 1 - Гарин Фабиан Абрамович (читать книги полностью без сокращений бесплатно .txt) 📗
— Можешь ли толково доложить обстановку? — Желая его приободрить, он добавил: — Давай! В худших переплетах бывали, и то не терялись.
— Дутовцы одним полком с ходу ворвались в город, — сообщил Елькин. — Троицкие казаки могли им дать отпор, но у них начался разброд: одни были за то, чтобы сдаваться, другие держали нашу сторону. Началась перепалка, стрельба. Дутовцы воспользовались этой неурядицей и легко захватили город…
— Сколько человек у тебя в отряде? — перебил Блюхер.
— Осталось пятьсот, — Елькин тяжело вздохнул.
— Кошкин докладывал, что у тебя мало патронов.
— Это правда.
— Кто же должен об этом заботиться, товарищ Елькин? Я или вы? — Это было сказано с такой резкостью и прямотой, что Елькин, который был выше Блюхера на полголовы, сразу поник, словно он врос в землю, и опустил глаза. — У вас помощник, — продолжал сердиться Блюхер, — вы должны были послать его в Челябинск с приказанием доставить боеприпасы. Воевать надо с умом.
Елькин виновато молчал, он даже не удивился тому, что Блюхер, отчитывая его, говорил «вы», а не «ты». «Не до обиды сейчас».
— Кошкин! — кликнул Блюхер, приняв решение. — Скачи обратно и передай мичману Павлову: возвратиться в Кичигин, разместить матросов по избам, выставить охрану и дозоры. В четыре часа приеду проводить совещание.
Кошкин мгновенно умчался, а Елькин так удивленно посмотрел на Блюхера, что в его глазах нетрудно было прочесть упрек: «Воевать, говоришь, надо с умом, а сам созываешь какие-то совещания».
— Бойцы в окопах? — спросил Блюхер.
— Какие тут окопы, — смущенно удивился Елькин, — лежат на снегу и стреляют.
— Слушайте, Елькин! Первое — прекратить стрельбу. Казаки сейчас все равно дальше Троицка не пойдут, а если они вздумают это сделать, то тогда встретите их дружным огнем. Второе — пошлите не менее двадцати человек в ближайшую станицу и реквизируйте лопаты, ломы, топоры. Пусть бойцы расчищают снег, роют окопы, чтобы не замерзнуть ночью. Третье — курение строго запретить и огня не разводить. Четвертое — к четырем часам вам надлежит прибыть в Кичигин на совещание, оставив здесь своего помощника. Понятно?
— Понятно!
В четыре часа, когда уже смерклось, в опустевшем доме станичного правления собрались Блюхер, Павлов и Елькин. На грязном столе горела оплывшая свеча в облепленном окисью и ржавчиной медном подсвечнике. Кошкин то и дело выходил проверять посты, но прислушивался к разговорам.
— Чтобы разгромить противника, нужно иметь о нем, выражаясь военным языком, разведывательные данные, а на рожон лезть нечего. Опять же надо держать свои отряды в крепких руках, — произнес Блюхер без того волнения, которое охватило его утром. — Вам обоим не понравились мои замечания, а я буду еще строже в своих требованиях. Чем сильна армия? Дисциплиной. Командир приказывает — солдат выполняет. На фронте приказание офицера было для меня законом. Прав он или нет — другой разговор. Но в нашей армии командир бойцу друг, ведь это два крестьянина или двое рабочих, за одно дело борются, крови своей не жалеют. И я не позволю, чтобы матрос разговаривал со мной, как волжский босяк!
— Кто это? — сердито спросил Елькин, вскочив с табурета. Сейчас он понял, почему Блюхер был так резок с ним утром.
— Виноват Павлов, а не матрос. Скажите, мичман, в вашем отряде есть коммунисты?
— Не знаю, — смутился Павлов.
— Вот где собака зарыта, Елькин, — сделал вывод Блюхер. — Надо хотя бы десять коммунистов передать из твоего отряда в павловский, пусть они выявят всех коммунистов, сколотят ядро — и тогда все изменится. Вы, Павлов, заработали у ваших братишек дешевый авторитет. Вот такой, как вы есть, вы нам не нужны и можете возвратиться обратно в Питер. Я как председатель Челябинского Ревкома пошлю телеграмму Ленину и Дыбенко о ваших «заслугах».
Павлову, молчавшему все время, хотелось ответить, но Блюхер остановил его поднятой рукой:
— Мне ваши оправдания не нужны. Я вас проверю в бою и тогда приму решение, а Ревком меня поддержит.
— Можешь не сомневаться, — утвердительно закивал головой Елькин.
— Теперь я изложу свой план, — продолжал Блюхер. — Дутовцы считают, что мы слабы. Днем как-никак еще постреливали, а ночью — нам не по силам. Так вот, в пять часов утра, когда казаки будут спать, мы тихо подойдем к Троицку и с двух сторон ворвемся в город. Сейчас вы вернетесь в отряды и расскажете всем красногвардейцам и матросам, как будем наступать.
Блюхер долго и настойчиво растолковывал Елькину, как надо действовать. Сверили часы и разошлись.
…В пять утра матросы, заняв позицию на правом фланге, рассыпались цепью и двинулись на город. Они шли, проваливаясь в снегу, но не останавливались. Их вел Павлов, он знал, что ему надо вернуть доверие Блюхера.
Дутовцы не ожидали внезапного нападения. Появившийся чуть ли не первым в городе Блюхер приказал матросам захватить казачьих лошадей, оседлать их и отвести к северной окраине города.
В одном из сараев Елькин с красногвардейцами обнаружили сотню казаков. Они спали на соломе без оружия.
— Выходи, бандиты! — закричал Елькин, не выпуская из рук гранату.
— Сам ты бандюга, сукин сын, — проворчал хриплым голосом казак со спустившимся до мочки уха чубом.
— Дутову служили, верноподданные, — продолжал с издевкой Елькин.
Казак бросил на него презрительный взгляд:
— Я Дутова, пропади он пропадом, в глаза не видел и видеть не хочу.
— Зачем же служил ему?
— Кто служил? Нас обманом разоружили и в сарай заперли, как телят. Я первый присягал верой и правдой служить советской власти, а ты меня Дутовым попрекаешь. За такие речи тебя бы разорвать от головы до…
Елькин растерялся, но его выручил подъехавший в эту минуту Блюхер. Узнав Шарапова, он приветливо крикнул с коня:
— Здорово, папаша!
Казак сурово посмотрел на Блюхера и строго сказал:
— А ну-ка спешься! Подойди ко мне!
Блюхер сразу понял, что произошло, но не высказал своей догадки. Он послушно спешился, подошел к Шарапову и протянул руку. Казак стоял, расставив ноги, упершись руками в бока.
— Не хочешь здороваться? — усмехнулся Блюхер.
— Это твой человек? — Шарапов ткнул пальцем в грудь Елькина.
— Мой!
— За что обижает нас?
— Гранаты испугался? — подзадорил Блюхер.
— Я гранату съем, и ни хрена со мной не будет, а обзывать меня дутовцем и бандитом не позволю.
— Помиритесь! Ты как попал сюда?
— Гуторил я тебе, Василий Константинович, что промеж нас есть косоглазые. Как дутовцы на город напали, так они к нему и переметнулись, а нас разоружили, коней поотбирали и в сарай под замок посадили. Ох и времечко!
— Много вас?
— Сотня.
— Скажи хлопцам, чтобы о конях и оружии не пеклись. Через полчаса все будут сидеть в седлах.
— Ты правду гуторишь аль байку сказываешь?
— Коммунисты не врут, папаша, запомни это на всю жизнь. Сейчас подам команду. Кошкин, сто коней пригнать сюда!
В полдень, когда солнце, пробившись сквозь тучи, взошло над Троицком, Ревком уже работал, матросы и красногвардейцы спали в домах, а по городу патрулировала сотня со своим командиром Шараповым.
К Павлову пришел крестьянин.
— Я из села Николаевки, — сказал он, — у нас граф Мордвинов мужикам морду бил да скулы сворачивал. Терпели, потому как николаевский режим был. А теперь за что терпеть?
— Ты меня не агитируй, а говори, чего хочешь? — недоумевая спросил мичман.
— Правды.
— Мы за эту правду и боремся, голубчик.
— А ты мне, командир, зубы не заговаривай. — Он подбоченился и задорно поднял голову. — Почему при советском режиме опять морду бьют?
— Это кто ж тебя побил?
— Не меня, а соседа. Побил твой братишка с ленточками за то, что сосед уберег дочку от насильника.
Павлов сразу посуровел:
— Ты его в лицо узнаешь?
— Узна?ю, потому я ему сдачи дал в ухо, а он пригрозил, что убьет меня.
— Пойдем со мной!
