Свидание на Аламуте - Резун Игорь (книги полностью бесплатно TXT) 📗

А дальше был безумный секс в машине, в каком-то закоулке старого Парижа, под раскрытыми окнами, в тени старого платана. После – обед в итальянском ресторанчике, где они, хохоча, тянули в разные стороны одну спагеттину и встречались губами в поцелуе. Затем прогулки по Парижу: она бросила машину, и они, счастливые до одури, босоногие и раскованные, гуляли по теплой плитке Елисейских полей…

А потом… А потом, собственно, Медный задумался. После того как, снова очутившись в своей крохотной «студио», Лунь Ву переоделась в какой-то соблазнительный полухалатик-полуфартук и выдала гневную тираду в ответ на его предложение пойти в китайский ресторан. Из этой тирады он понял только то, что китаянка имела дома весь необходимый запас продуктов и готова была устроить ему такой ресторан на дому. Медный отдался течению событий.

Но она успевала в промежутках между приготовлениями за своей полустенкой, на фоне того самого скабрезного плаката, листать какие-то маленькие книжечки. И наконец нашла, издала торжествующий вопль и с разделочным ножом в руке прыгнула к Медному, сидящему на ковре у кровати. Она трясла книжкой. Это был франко-русский разговорник. А в нем транскрипция:

Как они друг друга понимали? Медный удивлялся сам. Лунь Ву не очень хорошо знала английский, он – в пределах общения с англоязычными программами Windows. Она совершенно не знала русский, он – французский. Но, наверно, они уже общались на другом уровне…

После роскошного ужина из чего-то острого, сладковато-кислого и пряного она прижалась к нему, облизывая свои длинные тонкие пальчики, и начала что-то шептать. Из ее слов Медный понял, что она просит увезти ее в Россию. Что ей делать в Париже? Карьерный рост для нее закрыт: комиссара-китаянку еще потерпят, но выше не пустят. Выйти замуж? Она не хочет себе в мужья китайца и еще меньше – француза. Она свободна, она может делать, что угодно…

– Ву… – тщательно подбирая слова, проговорил Медный, поглаживая ее бархатное плечико. – Но… что ты будешь делать у нас, в Сибири?

Он представил ее в образе российского мента и рассмеялся. А та, по-своему истолковав этот смех, горячо заговорила: она может готовить, быть няней, мыть полы, стирать белье…

Он понял, что она спросила, много ли в Сибири снега.

– Очень, – грустно сказал Медный.

– Тогда я буду убирать снег! – парировала она по-английски. – Я очень сильная, Эндрю…

«Она – сильная, – размышлял Медный, когда они лежали в постели, слушая любимого обоими Стинга. – Может, она станет бойцом Управления „Йот“? А что… у полковника хватит связей, чтобы оформить ей документы и увезти отсюда. И устроить. Черт подери, но все же… Неужели все так просто? Неужели можно вот так, одним движением все перевернуть?!»

С этой мыслью он заснул.

А разбудил его телефонный звонок. Медный вскочил в темноте, помня, что аппарат находится где-то со стороны Лунь Ву. Но в темноте горел экранчик трубки – рядом с его краем постели. Медный взял эту трубку, холодящую руку. В ней раздался глумливый голос Шкипера:

– Ну что, герой-любовник? Спишь?

– Ну… а что?

– Собирайся, – жестко приказал тот. – Через пять минут мы к тебе подъедем. Барахло мы уже из отеля забрали.

– Собираться… куда?

– Мы улетаем. В Египет.

– Черт! Шкипер, ты с дуба рухнул?! А пас…

– Все уже сделали за тебя. Давай, Медный, не тяни. Спускайся. Я заколебался, пока тебя нашел… у этой твоей комиссарши!

– Она не комиссарша! – с обидой возразил Медный, но Шкипер уже выключил свой телефон.

Только теперь до него дошло, что половина кровати рядом – пуста. Она еще чуть-чуть, совсем немного теплая и хранит запах тела Лунь Ву – очень женский, слегка мускусный… Медный, чертыхаясь, встал и зажег свет. Никого. На белом столике за загородкой кухни какой-то пластиковый закрытый горшочек придерживал собой записку с корявыми, с трудом выписанными по-русски буквами:

Тишина в квартире звенела, отдаваясь колокольным звоном в ушах. Медный оделся, обведя взглядом эту ставшую родной комнату, промерил ее шагами и понял, что время вышло. В окнах квартирки, выходящих на постоялый двор «социального квартала», на кирпичные стены, заметалось бледно-желтое пламя – фары.

Медного не отпускало щемящее, злое чувство. Он запахнул куртку, заботливо выстиранную Лунь Ву и еще не просохшую, и уже на выходе из квартиры, на самом последнем шаге увидел лежащий под полкой с обувью, весьма немногочисленной, темно-синий шеврон с номером и надписью: «Полиция. Округ Иль-де-Франс».

Медный торопливо сунул его в карман и сбежал вниз; в руках он держал горшочек. Замок двери на площадке клацнул холодно и предостерегающе.

В темном колодце двора плавала освещенная лишь габаритами темная машина – что-то вроде микроавтобуса. Дверь отъехала, гремя. Медный забрался в салон, увидев два знакомых лица: Лис – бледная, Шкипер – ухмыляющийся

– Оба-на! Тормозок собрали тебе, да?

Медный не ответил. Он устроился в салоне на переднем сидении. Валисджанс, сидевшая на месте водителя, тронула с места. В проснувшемся гуле мотора и мелькании полос фонарного света Шкипер информировал:

– Ну что, впереди – Каир. Отступать некуда. Летим в Египет, будем семинар готовить. Ага, Медный?

И тот опять промолчал. Щемящее чувство потери заполнило его всего, без остатка, подступило к горлу, и первый раз в жизни, после детства, захотелось заплакать.

В то время как Медный, угрюмо разглядывая симпатичных девушек на таможенном посту, проходил паспортный контроль в аэропорту Орли, в четырнадцати километрах к югу от Парижа, на другом конце света, в двадцати трех километрах от Окружного бульвара, в новом аэропорту Руасси – Шаль де Голль тоже шлепала на стойку свои паспорта довольно пестрая группа народу. В сонном зале ночного аэропорта, с дремлющими в креслах индийцами и усталыми таиландскими бизнесменами, эта группа выделялась шумной бодростью, ибо по распоряжению Махаб аль-Талира накануне все отсыпались. Молодые, беспрестанно смеющиеся американцы студенческого вида; поляки, явно ожидающие тяжелых работ по разгрузке или погрузке чего-либо; два седовласых сухоньких профессора, все время спорящих о чем-то своем на безупречном английском; и с полдюжины шведов с каменными лицами, с надеждой поглядывавшие на витрины дьюти-фри: эти явно вчера нарушили распоряжение об отдыхе и перебрали с виски. Их шведские подруги, такие же огромные и рукастые, выглядели сонными. В составе Международной инспекции атомных волонтеров Майя была единственной русской. Более того, большинство народа она увидела только сейчас, в зале аэропорта, и поэтому единственным человеком, с которым она могла общаться, была Кириаки Чараламбу. Сейчас грекофранцуженка сидела на высоком стульчике бара дьюти-фри – они с Майей и арабом прошли паспортный контроль первыми – и лениво потягивала джин с содовой через соломинку. Она тоже выглядела сонной и от этого еще более красивой. Даже Майя ощущала этот импульс ее гибкого тела, налитого сексуальной силой… Черные волосы Кириаки и сейчас были закручены на маленькой головке в замысловатый узел прически, все остальное же скрывал белый брючный костюм, предмет тайной зависти Майи, а крохотные ножки были обуты в белые мокасины, доходящие до середины щиколотки. Девушка заметила, что Кириаки ни разу за несколько их встреч не расставалась с этой наглухо закрытой обувью!

Впрочем, этим странности Кириаки не исчерпывались. Тогда, в ресторане, она испугала ее. Сверля Майю черными подвижными глазищами, казавшимися еще больше за стеклышками очков, Кириаки расспросила ее об Абраксасе и, уверившись, что Майя в самом деле ничего не знает, гортанно рассмеялась.

– О, да! Детка, прости, что я тебя напугала…

– Да ничего… Но вы тогда расскажите. Об этом самом, Аб… Абра…

– Абраксас. Первопричина и первопредок, – жестко произнесла доктор физики.