Энн в бухте Четырех Ветров - Монтгомери Люси Мод (читать книги онлайн .txt) 📗
Глава двадцать девятая
ДЖИЛЬБЕРТ И ЭНН РАСХОДЯТСЯ ВО МНЕНИЯХ
Джильберт положил на стол толстый медицинский труд, который прилежно изучал, пока сгустившиеся мартовские сумерки не заставили его бросить это занятие. Он откинулся в кресле и задумчиво поглядел в окно. Стояла ранняя весна — самое малопривлекательное время года. Даже оранжевый закат был не в силах украсить мертвые раскисшие поля и почерневший лед в бухте. Лишь большой черный ворон медленно летел над свин-цово-серым полем. Интересно, лениво подумал Джильберт, куда летит этот ворон? Есть ли у него черная, милая его сердцу жена, которая ждет его в роще за Гленом? Или он молодой ворон и только собирается заняться поисками подруги? Или закоренелый старый холостяк, который считает, что не стоит связывать себя семьей? Кем бы он ни был, ворон скоро скрылся из виду в надвигающейся темноте, и Джильберт отвернулся от окна.
Языки пламени бросали блики на бело-зеленых Гога и Магога, на блестящую коричневую голову красавца сеттера, растянувшегося перед камином, на вазу с нарциссами, которые расцвели у Энн в ящике на подоконнике, и на саму Энн, сидящую за своим маленьким столиком с шитьем в руках. Однако она не шила, а мечтательно смотрела в огонь, ибо опять жила счастливой надеждой, стараясь не давать волю не покидающему ее ни днем ни ночью страху.
Джильберт, который называл себя «старым женатиком», по-прежнему глядел на Энн влюбленными глазами. Он до сих пор не мог до конца поверить, что она его жена. А вдруг ему это только снится?
— Энн, послушай меня, — начал Джильберт. — Я хочу с тобой поговорить.
— О чем? — весело спросила Энн. — У тебя необыкновенно серьезный вид, Джильберт. Честное слово, я сегодня ни разу тебя не ослушалась. Можешь спросить Сьюзен.
— Нет, я хотел поговорить не о тебе и не о нас. Это касается Дика Мора.
— Дика Мора? — насторожилась миссис Блайт. — Что ты можешь такого мне сообщить о Дике Море?
— Последнее время я много о нем думал. Помнишь, я осенью лечил у него фурункулы?
— Да, помню.
— Я тогда внимательно осмотрел шрамы у него на голове. Я всегда считал, что Дик Мор очень интересный медицинский случай. А последнее время я изучал историю трепанации и различные случаи ее применения. Энн, я пришел к выводу, что если Дика Мора положить в хорошую больницу и сделать трепанацию черепа, к нему может вернуться память и все его умственные способности.
— Джильберт! — протестующе воскликнула Энн. — Неужели ты это всерьез?
— Вполне. И я решил, что мой долг сообщить об этом Лесли.
— Не надо, не говори! — пылко вскричала Энн. — Джильберт, пожалуйста — пожалуйста! — не надо этого делать! Это жестоко! Обещай мне, что не скажешь!
— Но почему, Энн? Я не предполагал, что ты так к этому отнесешься. Будь же благоразумна…
— Я не хочу быть благоразумной… я не могу быть благоразумной… да, я и так благоразумна! Это ты хочешь поступить неблагоразумно. Джильберт, ты хоть на секунду задумался над тем, каково будет Лесли, если к Дику Мору вернутся его умственные способности? Ну подумай хорошенько! Она и так несчастна, но ей в тысячу раз легче быть нянькой Дика, чем его женой. Я это точно знаю! Не надо, Джильберт. Пусть все остается как есть.
— Я думал об этом, Энн. Но я считаю, что для врача превыше всего телесное и душевное здоровье пациента. Если есть хоть малейшая надежда вернуть человеку здоровье и умственные способности, врач обязан это сделать. А все остальные соображения отходят на второй план.
— Но Дик в этом смысле вовсе не твой пациент, — убеждала его Энн. — Если бы Лесли спросила тебя, можно ли для него что-нибудь сделать, — это было бы другое дело. Тогда твоим долгом было бы сказать, что ты об этом думаешь. Но ты не имеешь права вмешиваться в ее жизнь.
— Я не считаю это вмешательством. Дядя Дэйв сказал Лесли двенадцать лет назад, что Дику помочь нельзя. И она, конечно, в это верит.
— Но почему дядя Дэйв стал бы так говорить, если бы это не было правдой? Разве он хуже тебя разбирается в этом вопросе?
— Хуже, хотя ты, может быть, сочтешь, что я чересчур самонадеян. Но ты же знаешь, что дядя Дэйв отрицательно относится ко «всей этой новомодной резне», как он называет хирургические способы лечения. Он даже против операции при аппендиците.
— И правильно, — заявила Энн. — Я тоже считаю, что современные врачи чересчур увлекаются экспериментами над человеческим телом.
— Если бы я побоялся провести эксперимент, миссис Аллонби не было бы в живых, — возразил Джильберт. — Я пошел на риск и спас ей жизнь.
— Мне надоело без конца слушать про Роду Аллонби! — воскликнула Энн. В этом она была несправедлива: Джильберт ни разу не упомянул миссис Аллонби с того дня, как сказал Энн, что операция прошла успешно. А в том, что «чудесное» излечение миссис Аллонби без конца обсуждали в деревне, не было его вины.
Джильберт обиделся.
— Я не ожидал, что ты займешь такую позицию, Энн, — холодно сказал он, направляясь к двери своего кабинета. В первый раз Джильберт и Энн были на грани ссоры.
Но Энн бросилась за Джильбертом и затащила его обратно в гостиную.
— Джильберт, только не надо на меня сердиться. Садись. Я сейчас буду просить у тебя прощения. Я напрасно это сказала. Но если бы ты только знал…
Энн осеклась. Она не имеет права выдавать секрет Лесли.
— …если бы ты мог поставить себя на ее место, — закончила она фразу.
— Я постарался это сделать. Я обдумал этот вопрос и пришел к выводу: мой долг — сказать Лесли, что Дика, вероятно, можно вылечить. На этом моя ответственность кончается. Пусть она сама решает, как ей следует поступить.
— Ты не имеешь права взваливать на нее такую ответственность. Ей и так тяжело. Кроме того, Лесли бедна — ей просто нечем заплатить за операцию.
— Это тоже она должна решить сама, — упорствовал Джильберт.
— Гы говоришь, что Дика, может быть, удастся вылечить. А ты в этом уверен?
— Разумеется, нет. В таком случае не может быть уверенности. Если поражен сам мозг, нарушены его функции, тогда он может не поддаться лечению. Но если, как я считаю, потеря памяти и умственных способностей вызвана давлением вмятин в черепе на мозговые центры, тогда Дик, возможно, будет полностью излечен.
— Возможно! — воскликнула Энн. — Представь себе, что ты скажешь Лесли и она решится на операцию. Стоить эта операция будет очень дорого. Ей придется занять денег или продать ферму. А потом операция окажется безрезультатной, и Дик останется каким был. Как она сможет расплатиться с долгами, на что она будет жить и содержать этого беспомощного большого ребенка, если продаст ферму?
— Все это я понимаю. Но я убежден, что мой долг — сказать ей.
— Ты просто проявляешь знаменитое блайтовское упрямство, — простонала Энн. — Ну хоть не бери на себя всю ответственность. Посоветуйся с доктором Дэйвом.
— Я уже советовался, — неохотно пробурчал Джильберт.
— Ну и что он сказал?
— Вкратце то же, что и ты: оставь все как есть. Кроме его нелюбви к хирургии, боюсь, что он подходит к этому так же, как и ты: надо пожалеть Лесли.
— Ну вот! — торжествующе воскликнула Энн. — Джильберт, ты должен прислушаться к мнению человека, которому почти восемьдесят лет, который много видел и сам спас десятки жизней! Он гораздо опытней, чем ты!
— Спасибо.
— Не смейся. Это слишком серьезно.
— Вот и я то же самое говорю: это слишком серьезно. Человек превратился в беспомощное животное. А его можно вернуть к полезной жизни…
— Много от него раньше было пользы, — презрительно бросила Энн.
— У него есть возможность исправиться и искупить свою вину. Его жена этого не знает. А я знаю. Поэтому мой долг — сказать ей, что такая возможность существует. Таково мое решение.
— Не говори «решение», Джильберт. Посоветуйся с кем-нибудь еще. Спроси, что об этом думает капитан Джим.
— Хорошо. Но я не обещаю, что его мнение будет решающим. В таких вопросах человек должен решать сам за себя. Если я ничего не скажу Лесли, меня всю жизнь будет мучить совесть.
