Уроки русского. Роковые силы - Кожемяко Виктор Стефанович (электронные книги бесплатно TXT) 📗
Вад. К. Защита стране, в том числе духовная, требуется всегда. Духовное разоружение грозит смертельными опасностями. А военные годы мы вспоминаем в связи с песней по абсолютно понятной причине: в такое критическое время особенно очевидными становятся ценности истинные и мнимые. Если тогда, в детстве нашем, мы даже и не думали об этом, то уж не чувствовать-то было нельзя. Потому и восхищались — настоящим, и пели — настоящее.
Я в статье вспомнил, как мы, пятиклассники московской школы № 16, едем на грузовике за дровами — и поем. Пели и по ходу этой тяжелой для нас работы…
Вик. К. У меня в рязанской деревне было точно так же!
Вад. К. Еще важнее то, что песня жила на фронте, о чем мы узнаем из множества различных военных мемуаров. У маршала Жукова были любимые песни войны. Отвечая на вопрос о наиболее ценимых из них, он назвал «Вставай, страна огромная…», «Дороги» и «Соловьи». Сказал, что это бессмертные песни, потому что в них отразилась большая душа народа. Свои любимые и самые любимые среди песенных сочинений военного времени были, я уверен, и у каждого солдата.
Вик. К. А вы какие выделяете?
Вад. К. Кроме названных Георгием Константиновичем, «В лесу прифронтовом», «Огонек» и «Враги сожгли родную хату» Михаила Исаковского, «На солнечной поляночке» и «Давно мы дома не были» Алексея Фатьянова, «В землянке» Алексея Суркова, «Случайный вальс» Евгения Долматовского, «Темная ночь» Владимира Агатова… Обратите внимание, эти песни даже не столько о войне, сколько о спасаемом ею мире, о спасаемой дорогой сердцу жизни во всей ее полноте — от родного дома и любимой жены или девушки до желтого березового листа и поющих соловьев. Для нас во время войны в полном смысле решался вопрос жизни и смерти, что нашло отражение в тех песнях.
Вик. К. По-моему, они изумительны и совершенно уникальны, несравнимы ни с какими другими…
Вад. К. Прошу заметить: у немцев, имевших, конечно, свои маршевые песни, не было таких лирических военных песен, какие были у нас. Я это знаю точно. И это говорит уже о каком-то весьма существенном качественном отличии нашего песенного искусства.
Уместно повторить, что наша песня — средоточие, то есть своего рода центр, ядро, где органически соединились ценнейшие достижения русской культуры. Такими наивысшими достижениями я считаю русское искусство слова, воплотившееся в нашей классической литературе, искусство русской классической музыки и русский театр. Вот наша песня — это именно триединство слова, музыки и певца, то есть артиста.
Могут возразить, что так обстоит везде. Однако я берусь доказать: не совсем так. Скажем, в прославленном итальянском пении, в знаменитом бельканто слово изначально отнюдь не играло ту главенствующую роль, как в песне русской, о которой Лев Толстой заметил: «…Русский мужик поет с убеждением, что главное в песне — слова, а мелодия только так, для ладу». Он так отозвался о народной песне, однако неспроста же появились и такие выражения, как «романс Пушкина» или «романс Фета», «песня Лермонтова», «песня Некрасова», «песня Есенина»… Я сам интересовался в разговоре с итальянцами, есть ли у них песни на слова выдающихся итальянских поэтов, и меня заверили, что не знают таковых.
Разумеется, Толстой полемически заострил свою мысль, сказав, будто мелодия для нас не очень важна. Нет, музыка в песне как бы дает поэтическому слову крылья, помогает ему проникнуть в самую глубь души слушателя. Поэтому вместе с поэтами — авторами наших военных песен, которых я назвал, надо называть и талантливых композиторов, сочинивших соответствующую музыку. А когда сегодня вслед за крайним снижением значения и уровня песенного слова сводится на нет и мелодия, русская песня по существу уничтожается. И завершает этот процесс уничтожения качество «певцов», которых людям приходится слушать с телеэкрана, по радио и в концертных залах. Качество, прямо скажем, ужасающее, а для русской песни — просто погибельное!
Вик. К. Вы называете в своей статье имена нескольких поистине всенародно любимых певцов, которых, кстати, во время войны мы с вами тоже постоянно слышали из радиотарелок: Козловский, Лемешев, Максим Дормидонтович Михайлов, Надежда Обухова, Мария Максакова… Они пели арии из опер, но вместе с тем русские народные песни, пели классические романсы, но в то же время лучшие песни советских композиторов и поэтов, рождавшиеся во время войны и затем в послевоенный период. Наверное, потому, что эти песни были любимы, хотя, конечно, у таких певцов всегда был особенно взыскательный отбор. Если уж пели, значит достойно было их пения. А можно ли нынче говорить о каких-то истинно качественных критериях у современных певцов?
Вад. К. Если вы имеете в виду тех, которые, что называется, на слуху, — безусловно, ни о каких качественных критериях речи не может идти. Причем ни по отношению к тому, что исполняется, ни к тому, как исполняется. Все это ниже самого низкого уровня, какой только можно себе представить.
Вик. К. Вот ваши определения: «выкрики, завывания, взвизги, хрипение, пускание слюней в микрофон и т. п., но не пение».
Вад. К. Да, да, я это подтверждаю, если иметь в виду именно тех распространившихся, невероятно распространившихся персон, которых сегодня почему-то называют — и они сами себя называют — певцами.
Вик. К. У вас-то это слово несет высокий смысл. Вы даже различаете: «певец» и «исполнитель».
Вад. К. Да, я считаю, что «исполнитель» выступает как бы не от себя лично, а просто повторяет тех, кто когда-то эти песни уже пел. Певец же совершает чудо воскрешения песни. Он не «исполняет», реконструируя некое прошлое, а именно поет — от себя, здесь и сегодня. Это я открыл, например, в замечательном певце Николае Александровиче Тюрине или вот теперь — в более молодом Александре Васине…
Вик. К. Вы вспомнили в своей статье рассказ Бунина «Косцы» — о том, как пели рязанские мужики на покосе. А я вспоминаю тургеневский рассказ «Певцы»: пожалуй, невозможно заменить здесь название на «Исполнители»… Но давайте перейдем к важнейшему вопросу: почему же этих, названных вами, и других замечательных певцов Россия сегодня не слышит? Талантов меньше стало? Вряд ли. Иногда в электричке я слышу такие прекрасные голоса и такую душу в пении совсем никому неизвестных молодых людей! И каждый раз думаю: вот их бы на телевидение… Увы, на телевидении господствуют другие.
Вад. К. Вопрос, который вы, Виктор Стефанович, ставите, меня тоже мучает. На телевидении нет ни Тюрина, ни Васина, ни такой современной великой русской певицы как Татьяна Юрьевна Петрова. Когда-то я восхищался выступлениями вокального ансамбля «Русская песня» под руководством выдающегося музыканта Анатолия Ивановича Полетаева. Но теперь его сменила небезызвестная Надежда Бабкина, и ансамбль этот мне уже не хочется ни слушать, ни видеть. Однако именно теперь у него и появился широкий доступ на телеэкран!
Какой вывод следует? Чтобы в нынешних условиях «пробиться» на телевидение, русское пение должно настолько трансформироваться, настолько по существу извратиться, что в нем уже совершенно исчезает самое основное и ценное.
Словом, ситуация тяжелая, и особенно горька она для молодых, лишающихся возможности приобщения к отечественной культуре в лучших ее образцах. Когда я спросил Анатолия Ивановича Полетаева, можно ли каким-то образом «пробить» широкий выход на телеэкран дорогого для меня Николая Тюрина, в ответ услышал: для этого надо сломать всю систему. И, видимо, многоопытный Анатолий Иванович прав.
Я и сам по конкретным поводам не раз мог убедиться, что телеэкраном, откуда в основном получает сегодня «духовную пищу» большинство населения России, управляют лица, которые прямо-таки на дух не переносят русской песни. А между тем от них всецело зависит, что слушают каждодневно в своих квартирах миллионы людей, что им преподносят как настоящее и подлинно прекрасное, выдавая за него всевозможные безобразия.
