Весло невесты (СИ) - Дорош Лина (бесплатные серии книг TXT) 📗
— Амалия Львовна, — отвар специй уже настаивался, а я чистила фрукты, — получится самый настоящий, правильный глинтвейн! Поверьте — это лучшее лекарство и самое вкусное.
— Чем помочь?
— Ничем, магическим этот напиток становится не всегда. Польза от нагретого вина, конечно, есть в любом случае, но польза! А не магия!
— А магия откуда появляется? — Амалия Львовна следила за моими движениями.
— От сочетания научного подхода и интуиции.
— А поподробнее?
— Нужно ли вино кипятить? — глазами я искала штопор.
— Думаю, нет, только довести до кипения, но не кипятить — алкоголь же разрушается. А штопор в верхнем ящичке.
— А специи успеют раскрыться в нагретом, но не кипящем вине? — с хлопком пробка вышла из бутылки.
— Сомнительно, — Амалия Львовна налила по чуть-чуть в бокалы, чтобы снять пробу вина.
— Тогда, какой смысл класть специи в вино? Тем более, что его нельзя даже до кипения доводить — градусов до семидесяти, не больше. И пить сразу, не давая остывать. А нагревать повторно — так и вовсе преступление, — я выложила фрукты на дно кастрюльки, положила мед и медленно залила всё вином.
— Именно поэтому ты кипятила специи в турке? — Амалия Львовна сняла блюдце с турки, — какой яркий аромат!
— Именно! И вкус будет изумительный, потому что и вино не пострадает, и специи раскроются полностью, — отвар специй отправился в слегка подогретое вино, — без термометра трудно отследить температуру до градуса, поэтому, лучше я не догрею, чем перегрею.
— Ложки нам нужны?
— Конечно! Апельсины и яблоки горячо есть руками, — я разливала глинтвейн в кружки.
Амалия Львовна сделала небольшой глоток:
— Очень вкусно, и так хорошо согревает, — она с аппетитом ела фрукты.
— У Вас одноразовые платки есть? — я разливала по кружкам остатки глинтвейна.
— Что такое? Есть салфетки, — Амалия Львовна достала их из буфета.
— После правильного глинтвейна обязательно придется прочищать нос и поправлять макияж.
— Уже чувствую.
— Вы заметили, что перестали кашлять?
— Спасибо, девочка. Про бизнес-план мы после поговорим, я еще не все посмотрела, не просчитала — сразу ответа не дам. Мне другое интересно: зачем ты сюда приехала?
— Могу с ходу сочинить что-нибудь, но лукавить с Вами не хочется.
— Вот и не лукавь.
— Если честно, сама ответ ищу. Знаете, есть такое выражение: «Уйти, чтобы вернуться».
— Знаю.
— Вот я и решила опытным путем проверить его справедливость.
— Только уходить надо всерьез, и не всегда получается вернуться — ты в курсе?
— Догадываюсь.
— Ну и как — получилось всерьез?
— Определенно. Я ж без фена уехала — а это очень серьезно.
— Да уж, веселый ты человек.
— Мужчина бы не понял. А шутка это только отчасти. Правда-правда! Когда не берешь с собой фен, то очень многое пересматриваешь в жизни. Оценивать начинаешь по-другому. Хотя бы тот же фен. Еще недели две назад без него ни дня не могла обойтись, а сейчас живу без него — и ничего. Волосы самостоятельно высыхать могут, оказывается! Начинаешь с фена, а в результате всю жизнь пересматриваешь.
— Может быть, может быть… — она смотрела куда-то в себя, потом что-то вспомнила и посмотрела на часы, — ты спешишь куда-нибудь?
— Нет.
— Тогда приглашаю тебя на концерт — дети выступать будут, а потом еще посидим где-нибудь, пообщаемся, если ты не против, конечно, — Амалия Львовна говорила не как начальник.
— С удовольствием.
Концерт, как положено, проходил во Дворце культуры. Мы пришли буквально в последний момент, почти опоздали. Мужчина в костюме и шляпе сильно нервничал. Появление Амалии Львовны сделало его счастливым, он начал что-то щебетать. Я не слушала, всё как-то проходило мимо меня. Важным было другое, но его щебетание не давало сосредоточиться на этом важном. Амалия Львовна тоже была не особенно с ним любезна. Она слушала и иногда кивала головой. Она опять выглядела как руководитель. Мы стремительно зашли в зрительный зал, сели на огороженные места, и свет погас.
Концерт художественной самодеятельности начался. На сцену вышли дети. Было видно, что мамы очень старались. Лучший тюль ушел на костюмы маленьких лебедей и фей… Потом вышли другие дети с «народными» номерами, об этом гордо сказал ведущий, закончив громогласно:
— «Заплетися, мой плетень»!
Я приготовилась слушать песню. Жду-жду, а они всё танцуют и танцуют. Петь про «заплетися» никак не начинают. Оказалось, что это совсем не песня, а просто танец. Хотя название почему-то обещало и песню тоже. Мамочки, сидящие в зале, так восторженно принимали каждый номер, что стало неловко — меня-то искусство не тронуло. В целом трогательно, так трогательно, что сердце, чтобы разобраться в ненахлынувших эмоциях, попросило несколько капель лечебного коньяку. Я шепнула Амалии Львовне:
— Фляжку с коньяком с собой не держите?
— Нет, а что?
— Детские воспоминания нахлынули — пойду в буфет на разведку.
— Скоро концерт закончится, цветы вручу и тоже подойду.
Я тихонько выскользнула из зала. В буфете аншлага не было. За барной стойкой сидел единственный посетитель и пил водку. Было очевидно, что я прервала очень личный разговор, но возвращаться в зал не хотелось. Коньяк мне налили стремительно, а дальний столик находился на вежливом от прерванного разговора расстоянии. Я села спиной к возобновившейся «беседе по обе стороны рюмки».
Вид из окна был хорош: окна буфета выходили на парк. Закат начинался. Коньяк согревал. Уже что-то хорошее стало рождаться в теле, как над ухом раздалось мужское:
— Не помешаю?
Бывает, выхлоп бьет так сильно, что парализует речь. Еще инстинкт самосохранения срабатывает, потому что не знаешь, чего ждать от человека не очень высокого, но очень плотного. У моего нежданного собеседника кулак был размером с пол моей головы. Глаз не видно, когда смотришь на него снизу, из-под подбородка. А подбородку навскидку лет сорок пять. Не меньше. На эти же года намекают кулаки. И шея чуть тоньше моей талии. И всё это подкатило не просто так, потому что было уже сильно не трезво. А раз не трезво, то эмоционально может среагировать даже на самую невинную малость. И, по закону подлости, не промазать.
— Мне всегда рады, — он сел за столик и поставил свою рюмку водки.
— Уникальный талант, — я старалась не перечить и надеялась, что тонкую иронию он не распознает.
— Да, такая у меня фортуна — женщины мне всегда рады. Любят они меня, — он постарался мягко положить руку на стол — стол пошатнулся.
— Безответно?
— Почему, а я — их. Полная взаимность.
— Вы с буфетчицей тему взаимности обсуждали?
— А что?
— Мне кажется, Вы уж извините, что она более заинтересованный собеседник.
— Не понял.
— Слава Богу. Вам домой не пора?
— Пошли к тебе?
— Это Вы мне?
— Тебе. Пошли. Ты мне нравишься, — он потянул руку ко мне.
Я так резко отклонилась, что чуть не слетела со стула:
— Какое несчастье.
— Конечно, если бы брякнулась, то было бы несчастье — ты уж поаккуратней давай. А то видишь, как повезло тебе! Еще как повезло! Вон, у Милки спроси, — он кивнул в сторону буфетчицы.
Буфетчица Мила сверкала в нашу сторону глазами.
— Боюсь, мне этого разговора не пережить — весовые категории у нас разные.
— Не боись, в обиду тебя не дам.
— Спасибо, неужели пошли хорошие новости?
— Понял, сейчас всё будет — что ты там пьешь?
— Кофе с пирожным.
Он залез носом в мой бокал и пошел к покинутой собой же пассии. Недолго позвенела посуда. И на столик приземлились бутылка коньяку, чашка кофе, бутерброды и пирожные — все виды, какие были в наличии. То есть два.
— Однако, Вы не жадный, — сама не поняла: то ли комплимент сделала, то ли съязвила.
— Да я вообще отличный — говорю тебе, а ты не веришь!
— Я верю!
— Любишь меня?
— Любовь обычно после пирожных приходит, извините.
— Ешь! — он пододвинул ко мне всю еду.