Бумажные города - Грин Джон (книга регистрации txt) 📗
Я начал разворачивать ковер и нашел там кое-что еще: пустую, сплющенную коробку от энергетических батончиков. Я уже представлял себе, что Марго действительно тут живет, мысленно видел, как она сидит на этом заплесневелом ковре спиной к стене и жует свои батончики. Она одна, и есть больше нечего. Может, раз в день она выезжает в какой-нибудь магазинчик и покупает там себе сэндвич и «Маунтин дью», но большую часть дня проводит здесь, на этом самом ковре или где-то неподалеку. Какой-то слишком печальный получился образ, он не мог оказаться верным — в нем сквозило страшное одиночество, это было совершенно не в духе Марго. Но все, что я накопал за последние десять дней, приводило меня к удивительному заключению: похоже, сама Марго — хотя бы часть времени — была совсем не в духе Марго.
Я развернул ковер до конца и нашел синее вязаное одеяльце, тонкое, почти как газета. Я вцепился в него, поднес к лицу, и да, господи, да. Оно хранило ее запах. Шампунь с сиренью, миндальное молочко для тела и подо всем этим — едва заметный аромат ее кожи.
И я снова представил себе, как каждую ночь Марго разворачивает ковер наполовину и ложится набок. Укрывается одеялом, оставшийся валик ковра служит ей подушкой, и засыпает. Но почему именно здесь? Тут что, лучше, чем дома? И если уж тут так круто, почему она уехала? Каких-то вещей я представить не мог — и осознавал это, — потому что не знал ее. Я знал, как она пахнет, знал, как она ведет себя при мне и как с другими, знал, что она любит «Маунтин дью», приключения, всякие театральные выпады, знал, что она умная и прикольная, и вообще куда лучше, чем все остальные. Но я не знал, что привело ее сюда, что заставило ее тут задержаться, что вынудило ее уехать отсюда. Я не знал, почему она, имея такую кучу пластинок, никогда не говорила о своей любви к музыке. Я не знал, что она делала по ночам, закрыв жалюзи и дверь, уединившись в своей комнате, в которую никого не пускала.
Может, этим и надо заняться в первую очередь. Понять, что Марго за человек — когда она не та Марго, которую знают все.
Какое-то время я лежал, прижимая к себе пахнущее ею одеяло и глядя вверх. Сквозь щель в потолке я смотрел на небо, похожее на кусок ярко-голубого холста. Это же идеальное место для сна: и звезды видно, и дождь не попадет.
Я позвонил родителям. К телефону подошел папа, я сказал, что мы едем в машине и собираемся встретиться с Радаром и Энджелой и что спать я буду у Бена. Он велел мне не пить, я пообещал, что не буду, он сказал, что гордится моим решением все же пойти на выпускной, а я подумал, стал бы он гордиться, если бы узнал, что я делаю на самом деле.
Здесь было скучно. Ну, то есть, когда перестаешь переживать из-за крыс и таинственных стонов готового рухнуть на тебя здания, понимаешь, что делать-то тут нечего. Ни Интернета тебе, ни телика, ни музыки. Здесь было скучно даже мне, так что я совсем перестал понимать, почему она выбрала себе такое место, ведь Марго — так мне всегда казалось — скуку на дух не переносила. Может, ее привлекла идея побомжевать? Маловероятно. Она даже в «Морской Мир» полезла в дорогих джинсах.
Поскольку внешнему миру больше нечего было мне предложить, я вернулся к «Песни о себе», единственному дару от Марго, не вызывающему сомнений. Я сел на раскрашенный лужами пол под дыркой в потолке, скрестив ноги и повернувшись так, чтобы свет падал на страницы. И мне вдруг почему-то удалось, наконец, ее осилить.
Проблема заключалась в том, что начало у этой поэмы было очень тягомотное — эдакое затянутое введение, но где-то на девяностой строке начиналось некое подобие повествования, и на этом моменте я втянулся. Уитмен сидит (как он говорит, праздно) на траве:
Это была та самая надежда, о которой говорила доктор Холден — трава была метафорой надежды. Но и это еще не все, вот он продолжает:
То есть получается, что трава — это еще и метафора благодати Божьей или вроде того…
И еще там же:
Может быть, трава — это еще и метафора нашего равенства и взаимосвязи всех людей, как и говорила доктор Холден. И вот что еще он говорит о траве:
Так что трава — это еще и смерть, она ведь вырастает из наших, закопанных в землю, тел. Трава оказалась одновременно очень многим, и меня это ошеломило. Она — метафора и жизни, и смерти, и равенства, и взаимосвязи, и детей, и Бога, и надежды.
Мне не удавалось понять, какая из этих идей была в стихотворении основной, хотя, может, таковой не являлась ни одна из них. Но, размышляя о траве, о том, сколько всего в ней можно увидеть, я задумался о том, как я смотрел на Марго и чего недосмотрел. А смотреть на нее можно было очень по-разному. Раньше я фокусировался на том, что с ней стало, но теперь, пытаясь осознать всю многогранность травы и вдыхая аромат Марго с одеяльца, я понял, что главный вопрос заключается в том, кого я разыскиваю. Если ответ на вопрос: «Что такое трава?» — оказался таким сложным, думал я, то и ответ на вопрос: «Кто такая Марго Рот Шпигельман?» — окажется не проще. Как и в любой метафоре, непостижимой из-за своей многогранности, в том, что она мне оставила, был огромный простор для бесконечных фантазий, для бесчисленного множества Марго.
Мне надо было как-то сузить эту неизведанность Марго, и я подумал, что здесь наверняка есть что-то, что я как-то неправильно трактовал или вообще не увидел. Мне хотелось сорвать крышу, чтобы увидеть все сразу, а не только то, что попадает в узкий луч фонаря. Я отложил одеяльце Марго в сторону и закричал: «Я тут непременно что-нибудь найду!»
Я снова осмотрел столы в офисе, но, по-моему, все указывало на то, что она сама сидела только там, где на календаре был июнь и где я нашел ее лак для ногтей.
Нырнув в Нору Тролля, я снова вышел в библиотеку, снова пошел вдоль заброшенных металлических полок. Я искал участки без пыли, чтобы понять, что Марго тут делала, но ни одного не нашел. А потом луч моего фонаря случайно наткнулся на какой-то предмет на самом верху полки, находившейся в углу около заколоченного фанерой окна. Это был корешок книги.
Книга оказалась путеводителем «По дорогам Америки» издания 1998 года, то есть она появилась здесь после того, как торговый центр забросили. Я зажал фонарь между шеей и плечом и принялся листать книгу. Там описывались сотни интереснейших туристических мест, от городка Дарвина, Миннесота, с самым большим на свете веревочным клубком, до Омахи, Небраска, с самым большим шаром из марок. Кто-то загнул уголки нескольких страниц, между которыми не прослеживалось очевидной связи. Книга была не слишком пыльной. Может, «Морской Мир» являлся лишь первым пунктом в ее безумной программе аттракционов. Да. Вот это казалось похожим на правду. Это было вполне в ее духе. Она каким-то образом разузнала об этом торговом центре, провела тут пару дней, собираясь в путешествие, а потом двинулась в путь. Я вполне мог себе представить, как Марго гоняет по туристическим местам подобно шарику в пинболе. В свете последних лучей предзакатного солнца я нашел на верхних полках еще несколько книг: «Краткий путеводитель по Непалу», «Интереснейшие места Канады», «По Америке на машине», «Путеводитель Фоудор'с по Багамам», «Поехали в Бутан». Между этими книгами я никакой связи не увидел, кроме того, что все они — для путешественников и изданы после того, как это место забросили. Зажав фонарь под подбородком, я собрал все книги в стопку и потащил их в пустую комнату, которую уже начал считать спальней.
