Перст судьбы - Дворецкая Елизавета Алексеевна (электронную книгу бесплатно без регистрации .txt) 📗

Затаив дыхание, все домочадцы следили за клубком, который качался от глины к углю и опять к глине. Ответ был «да»!

— Пусть скажут мне глина и уголь, пусть скажут мне хлеб и соль! — продолжала Суксу-эмаг. — Пусть скажут: знаем ли мы имя врага, что наслал на нас злого мес-ижанда? Хлеб и соль скажут мне «да», глина и уголь скажут мне «нет».

Клубок стал качаться в другом направлении, поперек стола, указывая на хлеб и соль. Имя врага было известно родичам покойного Кульво.

— Пусть скажут мне глина и уголь, пусть скажут мне хлеб и соль! — задала новый вопрос гадальщица. — Пусть скажут: бывал ли враг в нашем доме? Глина и уголь скажут мне «да», хлеб и соль скажут мне «нет».

Клубок указал на глину и уголь — враг здесь бывал.

— Спроси: это Тарвитта? — не выдержав, крикнул Пето, хотя знал, что мешать гаданию никак нельзя.

Мать гневно глянула на него, нахмурила брови и знаком велела молчать. Но ее нетерпеливый сын лишь сказал вслух то, о чем подумали все. Она задала вопрос, и хлеб и соль сказали ей: да, этот враг — Тарвитта!

Скорее, конечно, не он сам, а Хаттара, его дядя по матери, знатный нойд. Прежде чем пытаться убить медведя, следовало расправиться с колдуном, иначе три человека, из которых один раненый, а двое других — неопытные отроки, не одолеют «хозяина леса», движимого злым колдовством. Но род из Ротко был слишком могуч и многочислен. Люди из Юрканне могли ему противопоставить только одного мужчину, двоих парней, четырех девушек, одну молодую вдову и двух старых женщин. Суксу-эмаг предложила поискать помощи у ее родни, но Лохи-ижанд решил по-другому.

— Мы должны найти более весомую помощь, чем могут нам предложить тягелажет, [22] — сказал он. — Мы попросим помощи у «волков»-охотников из Альдоги. Их много, это сильные парни, а главное, они имеют надежную защиту от своих богов и не подвластны колдовству наших нойдов. Их оружие обладает особой силой, и колдовство Хаттары на них не подействует.

Среди чуди мало где ковали свое железо, а если и ковали, то изделия значительно уступали по качеству словенским. Поэтому чудины издавна возили в Ладогу меха, чтобы обменять их на копья, наконечники стрел, топоры, серпы и ножи.

— И вот я здесь, — завершил свой длинный рассказ Пето. — Если вы одолеете мес-ижанда, то вам достанется его мясо, шкура и великая слава на всей Сясийоки. Мы даже можем добавить мехов… но мало, потому что отца и Сампи больше нет, в эту зиму мы почти ничего не добыли, а нам ведь теперь надо как-то раздобыть корову и собак. Но если вы назначите свою цену, мы сможем расплатиться в следующие года. А иначе останется бежать из Юрканне и просить приюта у родичей матери… Если мес-ижанд не прикончит нас по пути всех до одного.

— Что скажете, братия? — Селяня обвел глазами своих «волков», когда передал им по-словенски рассказ Пето и его просьбу.

— А что, я пошел бы! — тут же откликнулся Радобож, а Справень и Терпень дружно закивали. — Нас пятнадцать рыл — неужели одного «дедушку» не завалим?

— Кто ж мы после этого — не «волки», а выдры мокрые! — поддержал его Смолян.

— Вы как? — Селяня посмотрел на Стейна, который обычно отвечал за всех шестерых варягов.

— Мы скажем, что это великий подвиг — убить оборотня-людоеда, и нам будет большая честь, если мы это сделаем! — без раздумий ответил тот. Он рассказал Велемиле множество таких баек — так неужели упустит случай поучаствовать в чем-то подобном? — И ждет нас несмываемый позор, если мы струсим и уклонимся от этого дела!

— Это ты, Кремень, правду сказал! — с удовлетворением воскликнул Селяня и хлопнул себя по коленям. — Хювя он! [23] Мы согласны.

— Эй, попроси его, пусть он про своих сестер расскажет! — кивая на Пето, подбивали Веденя и Бежан Терпеня, который понимал чудскую речь. — Хороши ли собой? Взрослые уже или так, девчонки?

Понятно, что парней отчаянно тянуло хотя бы поговорить о девушках, если нет возможности с ними видеться. Но Селяня прервал эти увлекательные разговоры: перед важным охотничьим делом нельзя было рассуждать о женщинах и тем рисковать спугнуть удачу. Идти было решено прямо утром, а пока все завалились спать.

Но Веденя и прочие потеряли немного, потому что сестер Пето они своими глазами увидели уже на следующий день, точнее, поздно вечером, когда пойг [24] привел их в Юрканне, свое родовое гнездо. Над высоким обрывистым берегом Сяси стояло три «перти», иначе — избы. От словенской чудскую избу отличало в основном то, что стол стоял в другом углу и вместо печки помещение отапливалось, а заодно и освещалось открытым очагом посередине, обложенным камнями. Еду готовили в котлах, которые вешали над пламенем, — именно эти клепаные котлы покупали за такое количество куньих шкурок, сколько поместится внутри, — а разогревали в горшках, поставленных прямо в угли. Глиняной утвари было меньше, чем у словен, зато поражала изобилием и искусством отделки деревянная посуда и, по большей части, берестяная. Из бересты чудины делали все — и ковши, и миски, и туески разного размера и вида, даже походные котелки. В бересту же они заворачивали и кости умерших, собранные на погребальном костре, — человек, по их преданиям, был сделан богами из березы, и в березу превращался после смерти.

В самой большой перти жил когда-то Кульво, но теперь там осталась только Суксу-эмаг, Пето и две его сестры, Ильве и Леммикки. Лохи-ижанд с семьей жил отдельно, и для покойного Сампи тоже ставили перть, но теперь его молодая вдова, Хелля, с новорожденным ребенком перебралась к большухе. Хлев был общим, и свежие плахи на двери, недавно выломанной медведем, сразу бросались в глаза. Стояла также клеть для припасов. Собачий лай не встречал чужаков, и эта тишина была первым признаком беды, постигшей Юрканне.

Зато с приходом ладожских «волков» здесь сразу стало оживленно и шумно, да и собаки залаяли — троих выученных охотничьих псов они привели с собой. Гости заняли осиротевшую избу Сампи, но все туда не поместились, и по нескольку человек приняли к себе Лохи и Суксу-эмаг. За то, чтобы поселиться под кровом у хозяйки, чуть не вышла драка: всем хотелось, пусть ненадолго, оказаться в одном доме с двумя девушками. Младшая, Леммикки, правда, ходила еще в недоросточках — ей было лет двенадцать. Зато средняя, Ильве, своим видом вполне оправдывала настойчивость Тарвитты. Ей было уже лет шестнадцать, готовая невеста. Невысокая, как все чудины, она была очень миловидна, а ее веселые изжелта-зеленые глаза и бойкость, проявлявшаяся в каждом движении, объясняли, почему ей дали имя лесной красавицы рыси. [25] Две дочери Лохи, лет четырнадцати-пятнадцати, да и Хелля, тоже были приятны на вид, но вокруг Ильве, которую главным образом нужно было спасти от злобного женишка, ладожские парни сразу принялись ходить венком. Здесь их никакие запреты не удерживали, кроме уважения гостей к хозяевам, и уже на следующее утро бойкая Ильве отходила веником Смоляна, который пытался обнять подметающую девушку.

— Заслужи сперва! — осадил его Селяня под хохот товарищей. — Не уловил еще «дедушку», а уже к пустоголовке руки тянешь! Вот привезем тушу — тогда проси чего хочешь.

— Да известно, чего он хочет! — смеялся Веденя.

— А ты, что ли, нет?

Селяня был прав: они пришли сюда не глазеть на девушек и не есть хозяйкины сканцы из кислого ржаного теста с начинкой из ячменной каши — для долгожданных помощников Суксу-эмаг не жалела припасов. Сначала нужно было найти медведя, и тот же Пето отправился показывать дорогу к озеру и острову, который теперь назывался Конди-саари — Медвежий остров.

— Ярки ходил вчера искать следы, — рассказывал по дороге Пето. — Нашей собаки ему надолго не хватит, и мы боялись, что нынче ночью или прошлой он опять придет. Но он нашел труп лося, которого волки загнали. Они не все доели, и он уволок его к себе. Видно, объедками и питался в эти две ночи, потому не приходил.