Ах, Маня - Щербакова Галина Николаевна (серия книг txt) 📗
И тут Лидия услышала вой. Она вскочила и повернулась в сторону воя, не зная, что и подумать. Потом сообразила, что звук был оттуда, куда ушла Женя, поэтому она выскочила из оградки и побежала. Женя металась на крохотном пятачке старых осевших могил.
– Я не могу ее найти! – выла она. – Не могу! – По красному, воспаленному лицу бежали слезы, а рука беспокойно дергала повизгивающую молнию. – 1де-то тут, тут! Но нет никаких надписей. Кто здесь лежит? Кто? У мамы был крест, я хорошо помню… Металлический… Две трубы… И деревянная бирка… Хорошая такая, квадратная…
– Когда ты была здесь в последний раз? – спросила Лидия.
– Я? Когда была? – Женя вдруг замерла, а Лидия "Испугалась: она поняла вдруг, что значит выражение – человек потерял лицо.
Пылающе-вопящая Женя с красным носом и текущими слезами все-таки оставалась той самой Женей, что делает стойку на руках, бегает по утрам трусцой и пишет в журналы на все темы. А теперь, на глазах Лидии, сквозь этот оптимистически-напористый образ проступала иссиня-желтая бледность, западали глаза, острился нос, и Лидия подумала, что Женя сейчас умрет тут, на чужом могильном холмике, потому что с виду она таки умирала.
– Женя! – закричала Лидия и схватила ее за руки. – Давай присядем! Тебе плохо?
– Что ты меня спросила? – чужим, каким-то уходящим голосом спросила Женя. – Что ты меня спросила?
Но Лидия забыла, о чем она спросила Женю. Она обо всем забыла, кроме того, что не дай бог, сейчас что-нибудь случится с Женей, а близко никого, а до города километра три, а на сторожке – она видела! – замок, а при ней ни валидола, ни ношпы. Да что там лекарства? Воды нет. Надо найти водопровод, он, конечно, есть, чтоб цветы поливать. Но где? Где? Надо все-таки бежать к сторожке. Она держала Женю, уже боясь смотреть ей в лицо, боясь признаков, которые так властно и вдруг могут проявиться сквозь такую могучую, здоровую силу, которой пять минут тому была Женя.
– Я не была здесь, – сказала Женя, – со дня похорон. С тысяча девятьсот сорок седьмого года.
– Но ты ж скоро уехала, – залепетала Лидия, – тебя тут не было… Ты не виновата…
– Я была, – ответила Женя. – И сто раз проезжала мимо… Мне в голову не пришло – зайти. Объясни, почему мне это не пришло в голову?
– Я не знаю, – ответила Лидия. – Но в конце концов не в этом дело… Ты успокойся.
Но уже было видно, что Женя не умрет. Она оставалась такой же бледной, но поперечная складка прорезала ей лоб, выдавая проклюнувшееся биение мысли… «Слава богу, – про себя пошутила Лидия. – Мыслит – значит, существует. Мысли, дорогая Женечка, мысли. Существуй!»
– Это ты здорово мне устроила, – сказала Женя. – Это ты мне выдала по первое число… – Она еще раз оглядела место. Потом резко повернулась и пошла. Лидия шла следом, лихорадочно соображая, что сказать и обижаться ли на это «выдала и устроила».
Они шли молча. Постепенно Женя обрела прежний вид и цвет, вот только складка на лбу не пропадала.
– А я ведь не сволочь, – говорила она. – Я сто раз писала про то, что могилы надо помнить. Понимаешь, писала в убеждении, что раз я это пишу и знаю, то у меня самой все в порядке. Это какая-то жуткая аберрация. Я теперь всегда буду думать что, если еще покопаться в себе? Может, я вообще – не то?
– Не преувеличивай, – мягко сказала Лидия. – Надо прийти на кладбище, когда там будет сторож, все у него разузнать и все потом сделать как надо. И ты сразу успокоишься… Поверь…
– Я теперь не успокоюсь никогда, – сказала Женя. – Я теперь знаю, кто я…
– Ты замотанная женщина, у которой семья, работа, отношения с людьми, командировки… Не казни себя очень… В конце концов…
Лидия не закончила, потому что сказать хотела вот что: в конце концов, не будь здесь Мани, еще неизвестно, как вела бы себя я. «Она обеспечила мне чистую совесть», – подумала Лидия. И такая нежность охватила ее, такая любовь к Мане, что даже в сердце закололо. Этот свежий дерн, и эти такие красивые цветы, и вымытый белый некрест, и свежепокрашенная оградка – все это тетка. За все годы не было необходимости
прийти и что-то поправить. Всегда все было в порядке, и это казалось естественным.
У входа в поселок они встретили Москаленко. Он с удивлением посмотрел на женщин, уважительно поклонился и пошел своей дорогой, и Лидия ему тоже вежливо ответила, а Женя просто не обратила внимания. Они уже разошлись, как вдруг Лидия услышала: «Позвольте вас на минуточку!» Она обернулась. Москаленко просил ее остановиться.
– Я хочу вам сказать, – очень серьезно сказал Москаленко, – чтоб вы не беспокоились за Марию Григорьевну. Одна она не останется, у нее есть друзья, которые всегда будут при ней.
– Спасибо вам! – Лидия чуть ему на грудь не бросилась за такие слова. Совсем неплохой человек, хоть и ходит пешком по двадцать километров.
– А я всегда приду, – закреплял позицию Москаленко, – и по хозяйству помогу, и в чем будет потребность. Для меня Мария Григорьевна – первый здесь человек, а может, и первый человек в жизни.
Москаленко еще ничего не сказал Мане о своих намерениях, но сказать Лидии, которая сегодня уедет, счел должным. Это неожиданное наступление на цель с тыла показалось ему таким гениальным, что он чуть не заплясал на этой ранней улице. Как ему вовремя пришло это в голову! Теперь племянница наверняка скажет доброе слово о нем Мане, и тогда он более уверенно начнет главный разговор. Дело в том, что Москаленко боялся Мани, но чем сильнее был страх, тем желаннее была перспектива провести именно с ней остаток дней. Москаленко в молодости любил сильные чувства и пряные ощущения, а завоевание Мани наполняло жизнь страстями периода художественной самодеятельности. Он степенно поклонился Лидии, а та, благодарная за тетку, протянула ему руку. И Москаленко – сам потрясенный деянием, обалдевший от такого уровня отношений – поцеловал Лидии руку. Это случилось с ним первый раз в жизни. Лидия смутилась. Все было несколько не в фокусе; и раннее утро после кладбища, и руки не самые чистые, и Женя все еще желто-синего цвета, а у Москаленко мокрые губы, не станешь же вытирать руку, неудобно, зачем обижать человека, в сущности, хорошего человека. Сделали они в сторону друг друга полупоклоны и разошлись. Москаленко думал: «Поженимся с Маней, съездим в Москву. Наверное, остановимся у этой. Надо будет купить костюм. Продают румынские, недорогие и с жилеткой. А бабочка муаровая у меня сохранилась».
