Заговор адмирала - Гавен Михель (е книги .txt) 📗

— Да, да, конечно, — Илона произнесла эти слова едва слышно — слишком уж она была изумлена. — Прошу вас…

Графиня Дьюлаи хотела добавить «ваше высочество», но слова застряли у неё в горле. Илона закашлялась, поэтому граф Эстерхази, видя её затруднение, сам отпустил испуганную горничную:

— Все хорошо, идите, Лили, — и многозначительно добавил вслед: — Потрудитесь, чтобы нам никто не мешал.

— Да, слушаюсь, ваше сиятельство, — Лили робко присела в реверансе и исчезла за дверью, после чего граф наконец смог оказать гостье достойный приём.

— Прошу вас, ваше высочество, — с поклоном произнёс Эстерхази, сам взял у неё шинель и аккуратно положил на ближайший стул.

Маренн подошла к камину и мягко улыбнулась сначала Илоне, а затем графу:

— Это не провокация и не обман.

Эстерхази пододвинул к Маренн кресло:

— Прошу вас, присаживайтесь, ваше высочество, — но тут голос предательски задрожал. — Мне странно так вас называть, — признался граф.

— В этой форме? — догадалась Маренн. — Я понимаю. Но иного выхода у меня нет, то есть не было, — она села в кресло, а Илона, вся обратившись в слух, села в соседнее.

Гостья наклонилась, подняла пяльцы, по-прежнему лежавшие на ковре, и взглянула на работу.

— Это ваше? — передала графине. — Очень красиво.

— Благодарю, — Илона ответила неуверенно, а когда взяла пяльцы из рук Маренн, то не могла унять дрожь в пальцах.

— Я числюсь в лагере, но служу хирургом в госпитале Шарите под своим американским псевдонимом, потому что только так смогла получить относительную свободу для своих детей, — пояснила Марен. — Иначе мои дети просто погибли бы в лагере. Это было ещё до начала Второй мировой войны. Меня арестовали в Берлине по доносу, и до сих пор никто не собирается освобождать, несмотря на всю пользу, которую я приношу рейху. По сути, я такая же пленница, как и вы теперь. Только все это случилось со мной намного раньше.

— Вы приехали сюда по просьбе Вальтера? — осторожно спросил Эстерхази, присев на стул.

— С его разрешения, — уточнила Маренн, — но по собственной инициативе. Кальтенбруннер подготовил обширный список фамилий, которые будут подвергнуты репрессиям. Это стало известно бригадефюреру Шелленбергу. В этом списке есть и ваше имя, граф, — она взглянула на Эстерхази. — С вами намереваются поступить как с предателем, то есть подвергнуть пыткам и, возможно, даже расстрелять.

Илона ахнула, прижав ладонь к губам, а Маренн поспешно договорила:

— Последнее ещё не решено. Все зависит от поведения регента — от того, будет ли необходимость на него надавить. Чтобы помочь вам в сложившейся ситуации, я и приехала сюда.

Несмотря на эти заверения, Эстерхази побледнел, поэтому гостья ободряюще улыбнулась:

— Мы сумеем избежать всех этих неприятностей. Будьте уверены. Я нахожусь здесь как личный представитель рейхсфюрера СС Гиммлера не только по медицинской части. Я имею расширенные полномочия. Мне поручено воспрепятствовать многому из того, что решил устроить в Будапеште Кальтенбруннер — в частности, расправе над аристократией. В сложившихся политических условиях такой инцидент крайне отрицательно сказался бы на репутации рейха в мире, а она и так хуже некуда.

Граф грустно кивнул.

— Я не оставлю вас в беде, не сомневайтесь, — заверила Марен. — Все необходимые документы, чтобы действовать от имени рейхсфюрера, у меня имеются и подписаны им лично. Этими бумагами я и воспользуюсь, так что за себя и за тех, кто вам близок, вы можете быть спокойны. Собственно, ради этого я и позволила себе потревожить вас в столь поздний час, понимая, какое огромное напряжение в связи со свершившимися событиями вы испытываете. Знайте, что ваши союзники по-прежнему на вашей стороне. Мы продолжаем борьбу всеми возможными способами, да и невозможными тоже — это мне поручил передать вам Вальтер.

С этими словами Маренн встала, невольно заставив своих собеседников тоже подняться.

— Теперь я позволю себе откланяться, — снова улыбнулась она. — Уже поздно. Встретимся завтра утром в госпитале, графиня, — Марен кивнула Илоне. — Не смею больше задерживать…

— Нет, нет, мы не отпустим вас, ваше высочество, — запротестовал Эстерхази.

Он обернулся к Илоне, надеясь найти в ней поддержку, но графиня нашла в себе силы лишь красноречиво взглянуть на Марен, подтверждая его намерения.

— Ваш дом здесь, — горячо продолжил граф. — Здесь, в Гёдёллё. Во всяком случае, вы можете располагать здесь всем. Мне помнится, вы говорили, ваше высочество, что никогда не были в этом замке. Это дом вашей прабабушки, — он показал на портрет Зизи над камином. — Здесь все связано с ней, и это мы должны спрашивать у вас позволение остаться.

— Об этом даже не может быть и речи, граф, — решительно возразила Маренн и, подойдя к стулу, взяла шинель. — Сейчас хозяин в замке — господин регент. Значит, это дом его семьи и друзей, а я всего лишь гостья. Единственная причина, по которой я сочла бы разумным всё-таки здесь задержаться на первое время, это ваша безопасность. Там, где остановился специальный уполномоченный рейхсфюрера, почти наверняка не станут проводить никаких обысков и арестов.

Илона и граф Эстерхази не скрывали своей радости по поводу того, что «её высочество» останется, какой бы ни была причина, поэтому Маренн, чтобы поддержать наметившееся улучшение в их настроении, позволила себе пошутить:

— Пожалуй, это неплохой выбор резиденции.

Все улыбнулись, а гостья уже серьёзно добавила:

— Благодаря моему присутствию вы хотя бы будете избавлены от общения с неприятными вам посетителями. Есть только одно но, — она обратилась к Илоне. — Со мной приехали мои помощники. Это сотрудники клиники Шарите в Берлине — врачи и сёстры — весьма приличные люди, и никаких гестаповцев среди них нет. Их надо бы разместить на ночлег.

— О, да, конечно. Я распоряжусь, — графиня Дьюлаи поспешно поднялась с кресла и вышла. В коридоре было слышно, как Илона, окликнув горничную, начала отдавать ей какие-то распоряжения. Голос звучал уверенно и чётко, ведь когда дело касалось заботы о других, графиня становилась собранной и спокойной. Она уже не производила впечатления слабой впечатлительной женщины, как это было только что.

На некоторое время Маренн и граф Эстерхази остались вдвоем. Граф подошел к камину и, подняв голову, несколько мгновений смотрел на изображение Зизи, а затем повернулся к Маренн.

— Одно лицо! — сказал он восхищенно. — И одна душа, это ясно! Никогда бы не подумал, что правнучка императрицы Зизи будет вынуждена носить этот мундир, — граф показал взглядом на её эсэсовское обмундирование.

— Я и сама бы не подумала ничего подобного, — призналась Маренн. — В юности, например, ничто этого не предвещало, но жизнь порой непредсказуема, согласитесь.

Дверь снова открылась. Илона вернулась в столовую:

— Ваши люди будут устроены с удобством, ваше высочество. Им предложат ужин и подготовят ночлег. Однако наш ужин почти остыл, — графиня подошла к накрытому столу и растерянно смотрела на него.

— Я распоряжусь, чтобы его подогрели, — тут же решила она. — Признаться, я проголодалась.

— Признаться, я тоже, — добавил Эстерхази, а Илона застенчиво улыбнулась и спросила, взглянув на Маренн: — Ваше высочество не откажется разделить с нами скромную венгерскую трапезу? Посуда не габсбургская, конечно. Да и сервировка не по императорскому протоколу. Мы не трогаем то, что принадлежало императорской семье. Свёкор категорически запретил делать это с самого начала. Он всегда говорит, что надо помнить, кто мы, и не позволять себе лишнего, так что вся посуда из личного имущества его высокопревосходительства. Если вы сочтете возможным, ваше высочество…

— Я не привередлива, — мягко ответила Маренн. — Мне часто приходится есть из солдатской миски, и я благодарна судьбе даже за это. Всё лучше, чем лагерь, так что ваш ужин — для меня роскошь. Благодарю, графиня. Поужинаю с удовольствием. Путешествие сюда было довольно долгим. Хоть я прилетела специальным самолетом, но от границы с Австрией ехали на машинах, потому что ни один венгерский аэродром ещё не готов был принять нас — мы опередили германские войска. К тому же у меня был длинный день. Утром я ещё оперировала в клинике, после чего успела только выпить кофе в коротком перерыве, а дальше — перелёт, переезд. Сказать по правде, я утомилась, и тоже испытываю голод.