P.S. Я тебя ненавижу! - Усачева Елена Александровна (читать книги онлайн бесплатно полные версии .txt) 📗
— Да ты оптимист! — радостно прокомментировал Алька. — Только я не понял, что там случилось с парнем и твоим падением?
— Он меня бросил! — Эля злилась сама на себя — к чему рассказала? Что она хочет от Альки? Какого понимания? У него пустые, ничего не выражающие глаза. Он никогда не поймет.
— И правильно сделал, — пробормотал Овсянкин, закапываясь в сено.
— С чего вдруг? — обиделась Эля.
Она ему, можно сказать, самое сокровенное открыла, а он смеется.
— Если бы он тебя тогда не бросил, ты бы не была со мной.
— Я не с тобой! Что ты на меня все время уздечку навешиваешь?
Алька смутился. Каждый раз, когда Эля ставила его на место, Овсянкин как будто задумывался, что-то для себя решал, и снова начинал говорить. Как будто бы за ненадобностью, стирал предыдущий файл с информацией и принимался заново настаивать на особых отношениях с Элей.
Весь вечер они ругались. Цеплялись друг к другу по мелочам. Алька потащил Элю в зоомагазин, где купил три килограмма овса, утверждая, что призраков лошадей только на овес и можно ловить. Удивительно, что их не услышал сторож — они так громко препирались, пока пробирались через территорию! Решили, что ближе к полуночи спустятся на конюшню и по проходам сделают дорожки из овса. Если Кутузов придет, оставит след. Хотелось призрака задержать. Что будут делать дальше и будут ли вообще что-то делать — об этом-то и ругались.
— Поймаешь ты его, как же, — ворчал Овсянкин. — Если дух разозлить, он знаешь как может напакостить!
— С чего вдруг напакостить-то? — вскрикивала Эля. — Если я его любила.
— Мне девчонка рассказывала, — шептал Алька, дергая Элю к себе, на сено. — Реальный случай. Она на конюшню ходила, и там конь был. Ее любимый. Звездочка звали. А потом родители переехали, и она стала ходить на другую конюшню. Но по коню очень скучала. Как-то вечером идет вдоль денников и видит, что в одном чужая лошадь стоит. Там никого и быть-то не должно, а стоит. Она заходит, а перед ней Звездочка. Грустный такой. Посмотрел на нее. Она испугалась и бежать. А утром узнала, что ее любимый конь вчера умер. Это он так прощаться приходил.
— Чего ты сказки рассказываешь? — отпихнула его от себя Эля. — Никто ни к кому не приходит!
— Не, ты послушай! — полез к ней ближе Овсянкин. — Вот еще история. Поехали трое в командировку. Женщина и два мужика. А у женщины еще сережки такие красивые были. И вот как-то ночью слышат в гостинице шум. Прибегают — женщина застрелилась. По всему выходило, что самоубийство. Пистолет в руке, предсмертная записка на столике. Сережки только пропали. Стали следователи искать и арестовали одного из тех двух мужиков. Он кричал, что ни в чем не виноват, но ему не поверили. А потом привели его на следственный эксперимент в тот же самый номер в гостинице. Только стали все расставлять так, как было в день убийства, как вдруг призрак той женщины появился. Она замотала головой и ушла в стенку. А в соседнем номере все еще жил другой мужик. Следователи заглянули под матрас, и нашли ее сережки. Тогда все и поняли, что убийца был другой. Они его арестовали, и настоящий убийца в первую же ночь в тюрьме умер. От сердечного приступа. Говорят, кричал громко — это она его так наказала.
Эля поежилась. Вот зачем он ей все это сейчас рассказал? На ночь глядя, к темноте поближе.
— Не люблю я все эти страшилки, — возилась в сене Эля.
— Ничего! Со мной можешь не бояться, — заявил Алька, закидывая руку Эле на плечо.
Это уже была наглость. Эля оттолкнула Овсянкина, тот пропал за тюками.
— Ну почему? — обиженно отозвался он из темноты. — Может, ты мне нравишься? Общие интересы должны соединять людей.
— Считай, что нас отталкивают, — проворчала Эля.
Лучше бы она сюда одна пришла. Замучил ее уже Алька со своими приставаниями.
— Ну почему нет? Почему? — допытывался Овсянкин с настойчивостью долота. — Может, я в тебя влюблен. А ты пихаешься.
— Потому! — бесилась Эля. — Не нужны мне никакие привязанности! Понял? Я и без них хорошо проживу! И вообще — любви не существует!
— Как это — не существует? А что тогда существует?
— Ничего. Может быть, дружба.
— Только что рассказывала, что влюблялась.
— Не влюблялась я. И никогда ни в кого не влюблюсь. Глупость это. Для малолеток.
— Да ладно!
Алька держался на приличном расстоянии, чтобы Эля не могла его достать. Второй раз падать между тюками не хотелось.
— Не нужна никому эта любовь, от нее одно вранье и предательство.
— А как же лошади?
— Лошади — тоже предают.
— Они-то чем тебя обидели? Сиди крепче в седле — падать не будешь.
— Они умирают.
— Ты совсем свихнулась? Разве они виноваты в смерти?
— Виноваты!
— Не ори! — возмутился Алька и снова зашуршал сеном — то ли подползал, то ли отползал. Сено и шуршание заполнило все вокруг, было уже непонятно, кто и где находится. — Лошади у нее предают, люди… Одна ты ангел.
— Да, ангел! Я никого не предала и не обманула. А они все — предатели.
— Да с чего предатели-то? С чего?
— С того! Они уходят.
— Кто?
— Все!
Она лезла через бесконечные тюки с сеном — хотелось свежего воздуха, а не этой душной головокружительной пыли. Ладони болели от уколов, удачно подвернувшейся соломинкой чуть не ткнула себе в глаз. В конце концов она провалилась между тюками и застряла.
— Ты не человек, а терминатор какой-то! — вздохнул Алька.
— Это ты не человек, а робот. Любовь у него есть! Любовь есть только в книжках. И у роботов.
— У роботов никаких чувств нет, — не сдавался Овсянкин. — Ты на всю голову больная.
Он выудил ее из очередной расселины.
— Со мной-то как раз все в порядке, — отбивалась Эля.
— Какое в порядке, если ты ничего не помнишь.
— А что я должна помнить? И главное — зачем?
— Вот это заява! — Алька привстал и снова провалился. — На нее человек кидается с кулаками, а она не помнит, кто это и что произошло.
— Два года прошло! Чего там помнить?
— Я, например, очень хорошо помню, что было два года назад.
— Ну и что было два года назад?
— Я пришел на конюшню.
— Великое открытие!
Она снова затерялась между тюками и поняла, что дальше лезть не в силах.
— Надо было взять фонарик. Чего мы как кроты ползаем?
Все бесило. И сено, и Овсянкин со своей добротой и любовью. Зачем они ночью заявились на конюшню? Вот два идиота.
— Все, уже пришли.
Пришли — это было громко сказано. Просто в сене наметилось долгожданное завершение, тюки пошли под уклон, а значит, чердак должен был вот-вот закончиться.
— А я никогда ни с кем не целовался, — сообщил Алька из темноты.
— Иди с Потерей поцелуйся, ей понравится.
— Злая ты.
— Нормальная. Это люди вокруг злые.
Алька прошуршал сеном, но промолчал. Удивляло, что темнота не была абсолютной. Она делилась на более темные пятна и более светлые, заставляла сочинять из получившихся теней монстров, ожидать, что они шевельнутся, попробуют напасть, зарычат. Сумрак был полон шорохами, сонным движением коней, шуршанием ветра по крыше, вздохами деревьев.
— Слышишь? Лошадь?
Эля приподнялась на локте. На какую-то долю секунды ей отказал вестибулярный аппарат, и она перепутала, где верх, а где низ.
— Где? — издалека отозвался Алька.
— Копыта. Слышишь?
— Здесь? На чердаке?
Прежде чем пришло осознание бредовости предположения (ну какая лошадь, вышагивающая среди наваленных тюков с сеном?), она успела это представить. Кутузов. Высоченный, с опущенной головой, с чуть провалившейся спиной, шагает на длиннющих тонких ногах, осторожно прощупывая перед собой путь.
Она шевельнулась.
— Это внизу?
— Петрович?
Алька пополз вдаль, обвалился тюк. Шаги стихли. Все звуки перекрыло назойливое шуршание.
— Ты можешь не шевелиться? — прошипела Эля.
— Я пакет потерял.
— Кто бы сомневался!
Шуршание было в ушах, в исколотых ладонях, в зудящем теле.
