Мертвые молчат - Иваниченко Юрий Яковлевич (бесплатные версии книг .txt) 📗
А когда, на второй или третий раз, присмотрелся повнимательней, то разглядел, что фурнитура в двух ларьках и у трех частников не слишком соответствует привычным представлениям о кустарных изделиях. Во всяком случае, представлениям о наших кустарных изделиях, поскольку вроде бы еще нет информации о широкой продаже в личное пользование, например, термопласт-автоматов, высадочных машин, гальванических ванн и установок для вакуумного напыления. А уже о том, что среди продукции не только Узеньского местпрома, но и предприятий легпрома в трех близлежащих областях не водится таких заклепок, нашлепок, пряжек, застежек, пуговок, фиксаторов, черта-дьявола, — знал не только профессионал Вадик, но и множество здравомыслящих людей.
А рэкетиры, кстати, фурнитурщиков обходили — более того, прикрывали, а «налог» — не выкачивали. Во всяком случае, это происходило не на базаре.
Знакомства с личным делом и потом лично с гражданином Деркачом хватило, чтобы увериться: Жора если еще не стал, то непременно станет «командиром», «крестным отцом» Узеньского масштаба.
— Деркача в самом деле рано было арестовывать?
— Так считал, — пожал плечами Вадик, не отрывая взгляд от дороги. А потом, после паузы, добавил: — Что, в камере не могли шлепнуть?
— Так хоть бы его одного…
На первых порах дела следствие шло отлично. Прежде всего сказалась тщательная подготовка начала; и сработало то, что недавно слетел Лесовой, и его замам хватало других проблем, они дрожали и решительно отбрыкивались от первых Узеньских «радетелей». Сам же Матвей Петрович категорически не прислушался к двум телефонным звонкам, один серьезнее другого, не встал по стойке «смирно»; сообщил абонентам, что сейчас в прокуратуре работает московская комиссия (чистейшая правда), расследование Узеньского узла взято под особый контроль (преувеличение, однако совершенно непроверяемое), и лучшее, что можно сделать сейчас, — проводить там расследование показательно.
Хорошо началось расследование. Взяли на горячем, изолировали надежно, допросы вели профессионально, и выбитые из равновесия громилы и деляги, недавно еще убежденные в своей безнаказанности, от растерянности развязали языки…
Потом была пауза, и снова рывок — накрыли «черную» фурнитурную фабрику. И снова замедление, нарастающее сопротивление городских и областных власть предержащих. Конечно, сумма того, чем располагало следствие, составляла строгий секрет; но ясно было, что начисто пожар не затоптать, не те времена.
Казалось, что преступные нити сходятся в крепких лапах Жоры Деркача. Казалось, что застукали узеньский узел как раз на такой стадии, когда только начиняет увязываться мафия, сходятся каналы наживы. Формируется прикрытие. Казалось…
А теперь все запуталось, и что-то утратило значение, а вот нечто иное — не то ли, о чем молчит Вадик? — значение приобрело…
2
Как всегда в летнюю пору, трасса загружена. Закопченные громады тягачей, серебристые брусья рефрижераторов, жирные округлости автоцистерн, гладкие блестящие капли разноцветных легковушек — сплошная лента на десяток километров. Вадик дергал мощную «Волгу», с гулом выламывался из строя на каждом свободном участочке, но выигрывал немного. Пустая и опасная забава — «шахматка», если нет на самом деле крайней необходимости успеть; но Матвей Петрович не останавливал Вадика: пусть адреналинчик разгонит. Щурился Матвей Петрович, негромко хмыкал — все прикидывал, как расценивать утренний звонок.
Сам факт — неожиданность едва ли не большая, чем содержание доклада Сагайды.
Почему он позвонил? Показать, что знаком с оперативными планами облпрокуратуры? Несерьезно. И совсем не ко времени. От растерянности? Какая, к черту, растерянность: домашний телефон Матвея Петровича ни в одном справочнике не числится, из всей милиции знают его лишь семеро, и это — надежная семерка. Нет, так сгоряча не звонят. И не друзья они с майором, и по службе практически не контачат, хотя и знакомы… И незачем вообще было предупреждать Вадика — сообщил бы на месте…
Продемонстрировал Сагайда, что, несмотря на устранение Лесового, связи восстановлены, следственный отдел «под колпаком»?
Но зачем такая демонстрация?
Элементарная тактика борьбы: использовать разведданные, но ни в коем случае не засвечивать свои каналы, свою осведомленность. Сагайда-то совсем не дурак. Из числа лучших в своем ведомстве, насколько помнил Матвей Петрович. Деркач, кстати, был тоже не дурак, знал его Шеремет; мужик сообразительный и достаточно гибкий — вот только безнадежно испорченный атмосферой вседозволенности… А Сагайда — расчетчик, «шахматист», на три хода вперед смотрит; есть авантюрная жилка, но зато — никакого паникерства…
А это значит, что утренний звонок — жест. Расчетливо яркий, необычный — и адресованный лично М. П. Шеремету.
Предупреждение?
Нет. Жест доброй воли.
С тем, что если Шеремет не поймет приглашения или даже просьбы, то вполне могут обойтись и без него. Могут, но не хотят.
— Черт возьми, — сказал Матвей Петрович вслух, — а ведь он меня «купил»!
Вадик чуть руль не выпустил:
— Кто? Деркач?
— Еще чего? — поднял брови Шеремет, — этого бы только не хватало!
Жест доброй воли. И очень своевременный жест. Раз уже пошла стрельба, надо четко различать, где свои. Без опоры в Узени не обойтись — но и Сагайде нужна опора. И если Коля Сагайда и в самом деле «свой» — вместе они пробьются.
В Узени — самое меньшее двадцать тысяч взрослых честных граждан, готовых помочь, граждан, понимающих, что организованная преступность лишь на первый взгляд кормится за счет мелкой преступности, а на самом деле — за счет их труда. Но как воспользоваться их помощью? С чем к ним обращаться? О чем просить? И сможет ли кто помочь так, как майор Сагайда, — если Шеремет правильно понял жест?
…Вадик в очередной раз попытался пойти на обгон, но тут же сбросил газ и, втискиваясь вновь в колонну, негромко выругался.
Нервничает.
И нервничает больше, чем можно было предположить по формальным данным дела. Значит, знает больше, чем записал…
— Видимо, свои подстрелили, — обронил Шеремет, искоса наблюдая за помощником.
— Кто же еще? — охотно подхватил Вадик. — Знать бы только, какие это «свои»!
— Ты же допрашивал Деркача, — не то спросил, не то констатировал Матвей Петрович, — неужели никаких намеков не было? Прокрути-ка в памяти еще раз: может, говорил что? Вспоминал? Пробалтывал?
Вадик помолчал, проскочил на две машины вперед, а потом все-таки выдавил:
— В том-то и дело, что говорил…
…Первый допрос был сразу после операции на рынке. Как и следовало ожидать, поначалу Деркач вовсю пошел разливаться насчет и я не я, и хата не моя, и на базаре он-де очутился случайно, и в драке не участвовал, разве что дал кому-то сдачи, а оказывал сопротивление и пытался бежать, так потому что милиции с самого малолетства боится.
На допросе присутствовал милицейский лейтенантик из бывших Деркачевых служащих; он и вида не подал, что экс-капитан гонит тюльку, а Вадим — Вадим тоже не стал демонстрировать свою осведомленность. Просто сунул Деркача на законный срок в изолятор и лично проследил на предмет отсутствия контактов с внешним миром и обитателями соседних камер. А потом поговорил с Деркачом, когда уже набралось. И видеоленту показал, ту, что засняли в ходе операции. Допросил — и выпустил, взяв подписку о невыезде.
Потом спецбригада «тряханула» фурнитурную фабрику местпрома и нашла (знали, где искать) небольшую, отлично оборудованную мини-фабричку. Такой себе участок, отгороженный от всех остальных.
Тамошние рабочие были шокированы, когда узнали, что по документам спецучасток попросту не существует. Молоденькая технологиня, приличный вроде специалист, но с кругозором не обширнее своего милого носика, только рот раскрыла и, кажется, не закрыла до сих пор. Ну, бог ей судья; а вот к кое-кому из администрации судьи будут намного реальнее… Но об этом в другой раз. Выяснилось, формально, что с Деркачом рабочие знакомы и знают не по милицейскому прошлому, а по еженедельному настоящему — Жора руководил вывозом готовой продукции…
