Очаг и орел - Сетон Эни (читать книги онлайн бесплатно регистрация .TXT) 📗
Эспер вытерла слезы уголком передника и побрела домой. Большой старый дом всегда напоминал огромную симпатичную кошку. Некрашеная обшивка за два века стала серо-бурой, две большие кирпичные трубы, на старом крыле и на новом, торчали, как уши, а качавшаяся над таверной вывеска была похожа на кошачий язык. На вывеске с надписью «Очаг и Орел» когда-то была эмблема: пара каминных подставок для дров и летящая над ними птица, но вывеска давно потеряла первоначальный цвет и проржавела.
Эспер, чувствуя драматизм событий, вошла в дом не как обычно, через кухню, а через вход под вывеской. Дверь в распивочную была закрыта, но девочка слышала голос матери, говорившей медленно, с большими паузами. Ее родители закрылись там. Эспер побрела в кухню — та была еще теплая от солнца.
У большого очага в своем бостонском кресле сидела бабушка, укутанная шерстяным серым пледом. Она была похожа на старую чайку.
— Что там делают Роджер с Сьюзэн? — с любопытством спросила бабушка. — И почему он сегодня выбежал на улицу?
— С кораблями случилось что-то страшное, — сказала девочка, подражая капитану Чэдвику. — Том и Уилли никогда не вернутся. Мама рассказывает об этом папе.
Старая женщина зажмурилась, перестав качаться в кресле.
— Никогда не вернутся? — повторила она задумчиво. Открыв глаза, она посмотрела на девочку, но словно сквозь нее. — Так же, как Ричард. Он тоже не вернулся. — Она скользила взглядом по кухне, пока не увидела коврик у входа. — Вот там я стояла, когда последний раз видела Ричарда. Этот коврик я сама вязала. Мы назвали его «корабль закат».
Эспер послушно посмотрела на истоптанный и местами протертый коврик, по которому столько раз ходила.
— Он очень милый, — сказала она со вздохом, прислушиваясь к странным звукам, доносящимся из-за двери, напоминавшим сдавленные рыдания; одновременно с этим она услышала голос матери, твердый и успокаивающий. Папа плачет, в изумлении подумала девочка. А ведь он, кажется, не волновался раньше о Томе и Уилли. Эспер была испугана и озадачена, она старалась найти ответ. Дело не в том, что папа не переживал, просто он долго жил где-то далеко, не веря в реальные вещи, а когда же это случилось, не знал, что делать, и обратился за утешением к маме.
Старая Сара Ханивуд, казалось, ничего не слышала. Она все смотрела на коврик, испытывая те же чувства, что и семьдесят лет назад, с той же силой обрушившиеся на состарившуюся женщину.
Она опять видела перед собой Ричарда, стоявшего в тот летний день в военной форме, молодого и красивого. «Первый парень в графстве Эссекс», как она назвала его про себя, та полузабытая Сара Хатэвэй, когда Ричард впервые появился в доме ее отца на Каннилейн. Она повторяла, что краше его нет, обнимая его и плача. С улицы послышались крики других солдат полка Гловера. Говорили, что от генерала Вашингтона пришел приказ, предписывающий марблхедцам отправиться в Нью-Йорк. Ричарду надо было спешить, а Сара вцепилась в него, плача и умоляя остаться. Ему не хотелось с ней расставаться через восемь месяцев после свадьбы, к тому же она была беременна. Но, несмотря ни на что, он был в хорошем настроении.
— Мы покажем этим вонючим красным мундирам, как надо драться, и этим дуракам фермерам покажем, что к чему. Ну и как обращаться с кораблями, они тоже узнают, — повторял Ричард, целуя жену и в то же время пытаясь высвободиться из ее объятий. — Прощевай, Сара, вернусь к первому снегу.
Но он не вернулся. Отступая с войсками из Бруклина в Нью-Йорк после ужасной Лонг-айлендской битвы, он написал ей задиристое письмо: «Мы, марблхедцы, спасли армию и показали этим горе-морякам на их корытах, где раки зимуют. Не беспокойся, милая, до встречи».
Как давно она зашила это письмо в корсаж? Много лет назад, когда маленькому Тому исполнилось два года. Это было единственное письмо, полученное ею от Ричарда. Марблхедцы вновь вышли в рейс в ночь на двадцать пятое декабря.
Повинуясь какому-то импульсу, старушка побрела в свою комнатку, теплую, обогреваемую большой трубой. В нижнем ящике комода, среди всякого хлама, она нашла старую чайную коробку. Там лежало письмо Ричарда, перевязанное черно-красной лентой. Но не его она искала. Сара продолжала рыться в ящике, пока не нашла старую пожелтевшую газетную вырезку. Статья называлась «Речь генерала Нокса», и старушка, щурясь, принялась читать ее: «Я хотел бы, чтобы здесь знали о людях из Марблхеда так же хорошо, как я сам. Я хотел бы, чтобы они стояли в ту горькую ночь на берегах Делавэра, когда был дан приказ главнокомандующего пересечь эту реку. Мощное течение несло огромные массы льда, которые угрожали сокрушить всех, кто осмелился бы...»
Сара вспомнила, как тогда, в те далекие годы, острая боль ее сменилась гордостью. Боль переносят в одиночку, но чувство гордости полагалось разделить.
— Хэсси, — позвала она, — поди сюда на минуточку.
Эспер, недовольная, подчинилась неохотно. Странные звуки в распивочной прекратились, и девочка с интересом смотрела в очаг — воображение рисовало ей диковинные картины: красные замки, населенные маленькими золотистыми человечками.
— Я хочу, чтобы ты послушала. Садись, детка.
Дрожащим голосом Сара прочла первый абзац и продолжила дальше: «...и я хотел бы, чтобы, когда нависла угроза над всей кампанией, вы слышали, как вопросил славный воин: «Кто поведет нас дальше?»... Это, — пояснила старушка, — говорил генерал Вашингтон, Хэсси.
Девочка снова сосредоточила внимание на бабушке и вежливо кивнула. Газета дрожала в руке старой женщины.
— И послушай, что генерал Нокс написал дальше: «И вперед пошли именно марблхедцы, чтобы вести армию по опасным тропам славы к успеху; именно эти рыбаки из Марблхеда, мужественные патриоты, на воде и на суше высоко несшие знамя страны...»
Слова эти ничего не значили для девочки, но она с изумлением заметила, что бабушка прямо-таки светилась, когда читала эти строки.
— Ричард был первым гребцом у Вашингтона. Билл Блэклер командовал судном. Потом Джон Орн мне об этом рассказывал. Он говорил, что лицо Ричарда было страшным и он ужасно ругался, но старался сдерживать свой язык в отношении генерала Вашингтона. — Сара вдруг рассмеялась. — Ричард был мастером по части ругани. Чуть что не по нем, кричит: «К черту в задницу!» Я уж просила его быть повежливее, да ему все нипочем. — Сара вздохнула. — Но он был хороший парень.
Эспер задумалась. Бабушка часто рассказывала всякие истории и была то веселой, то грустной при этом.
— Бабушка, а кто такой был Ричард? — спросила она.
Старушка покачала головой: и почему людям каждый раз все надо объяснять? Почему они не могут запомнить?..
— Он был твой... прапрадед, кажется. И он пал в Трентонской битве.
Пал, подумала Эспер. Странное слово. Короткое и не очень страшное. Не то что «утонули» — тяжелое и темное.
Сара снова предалась воспоминаниям, как она боролась некогда за жизнь Тома, а потом он сам, сорок лет спустя, продолжил эту борьбу. Она вспоминала также, как налаживалась работа таверны, как Том подрос и сам стал плавать на рыбацких судах. И наступивший новый черед в веренице рождений и смертей, когда здесь родился Роджер. Вспоминала невестку, «кисейную барышню», которая плакала, что «не выдержит». И не выдержала. Новая смерть. То открывалась, то закрывалась дверь комнаты. Хорошо бы, она открылась передо мной, я все больше устаю, подумала Сара. Старая женщина поглядела на свою каталку, стоящую в углу. Она была сделана лет двести назад для Марка, первого из Ханивудов, у которого что-то было с позвоночником. Ритмические движения, говорят, успокаивали его, успокоят они и меня, думала Сара. Там на нее снисходило прекрасное состояние покоя. Под этот ритм можно вспомнить и материнскую песню, и голос Ричарда, певшего песню моряков на палубе.
— Как хорошо он пел, — сказала Сара и затянула:
«Красотка гуляла в саду,
А мимо моряк проходил.
Сказал он: я к вам зайду,
И руку он ей предложил...»
