Арестант - Константинов Андрей Дмитриевич (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации TXT) 📗
Бабуин излагал свою версию. Виктор Палыч мрачнел все больше. Три месяца, думал он. Всего три месяца! А если бы упаковали на год? За это время его место успел бы занять другой… трон пустовать не должен.
К шести часам вечера, когда собрался круг приближенных, Антибиотик уже имел представление о том криминальном раскладе, который лег на карту Санкт-Петербурга. И этот расклад Палычу сильно не нравился. Еще меньше он стал нравиться после доклада министра финансов — Моисея Лазаревича Гутмана. Дела-то, оказывается, обстоят еще хуже, чем изложил Валера Ледогоров. А отвечать придется за все ему, Виктору Палычу. Большие люди с него спросят. Не с Бабуина, не с Гутмана — с него!
Опыт подсказывал — порядок нужно наводить немедленно и железной рукой. Только так можно восстановить утраченные позиции и вернуть уплывающие на сторону деньги.
Трем отколовшимся бригадирам были назначены стрелки.
Для большинства жителей Санкт-Петербурга арест Антибиотика прошел почти незамеченным.
Обыватели посудачили об этом, решили: все равно выпустят, — и забыли. Когда городские средства массовой информации сообщили о выходе Палыча на свободу, об этом в очередной раз посудачили (А? Что я говорил?) — и снова забыли.
Но информированные сотрудники правоохранительной системы рассматривали этот факт по-другому. Они понимали, что освобождение Палыча повлечет за собой много событий, иные из которых можно спрогнозировать, иные — нет… В питерской криминальной колоде Виктор Палыч Говоров был, несомненно, козырным тузом.
Но больше всех и арест, и освобождение Антибиотика касались того самого криминального мира, о котором сейчас так часто говорят и пишут. Так вот, братва была обеспокоена. Не те рядовые быки, которые ездят на ржавых ведрах и понтуют золотыми цепями да отключенными за неуплату сотовыми телефонами. Их мнение, собственно, никого и не интересовало… Напряг и беспокойство царили в среде серьезных людей. Авторитетов. Многие предполагали, что в самое ближайшее время в городе начнется война, мочилово на бандитском жаргоне, передел сфер влияния — на официальном. Бойня — на обычном человеческом. Все притихли в ожидании.
Ждать пришлось недолго. Пятого сентября, в понедельник вечером, трем пожелавшим самостоятельности бригадирам были назначены стрелки. Первая произошла ранним утром во вторник, шестого сентября.
Четыре автомобиля съехались на северной окраине города, в районе метро «Девяткино». Место было глухое — с одной стороны тянулись поля совхоза Бугры, с другой раскинулся целый гаражный город. Тысячи унылых бетонных и металлических коробок, построенных вдоль железной дороги, видом своим навевали тоску. В семь утра было уже светло. Плыл над полем туман, пасмурное небо сочилось мелким дождиком. На горизонте высились уродливые контуры башен-градирен. В жидких кустах у назначенного места стрелки затаились двое молодых мужчин в камуфляже. У каждого было по помповому ружью и паре гранат Ф-1.
В 6.58 на левой обочине остановились две темные девятки с тонированными стеклами. Прогрохотала электричка. Спустя минуту напротив, на правой обочине, встали БМВ-725 и девятка. Стекла этих машин тоже были тонированы.
Ровно в 7.00 дверцы всех автомобилей почти синхронно распахнулись. Точность при проведении стрелки — обязательное условие, своеобразный бандитский этикет.
Дверцы машин распахнулись, и двенадцать мужчин — по шесть с каждой стороны — ступили на плотно укатанную грунтовку. Водители остались в машинах.
Провести стрелку Антибиотик поручил Кащею. Бывший офицер-пограничник был умен, хладнокровен и жесток. Стрелка изначально планировалась кровавая, и Кашей для показательной акции устрашения подходил как нельзя лучше.
Они стоят — шесть против шести. Противники внимательно ощупывали взглядами друг друга, пытаясь определить наличие стволов и бронежилетов… Шел мелкий дождь, стояли на обочинах четыре темных автомобиля. Из салона БМВ доносился голос Пугачевой. Старый добрый Арлекино заливался страшненьким смехом… умирать не хотелось. А семизарядные помповые ремингтоны в придорожных кустах уже приготовились к работе. На вороненых стволах конденсировалась влага, оседали дождинки… Противники по-прежнему не сводили друг с друга глаз. Высматривали оружие. В том, что оно есть, никто не сомневался. И время, и место стрелки предполагали жесткий вариант. Ремингтоны в кустах озябли… хотели огня.
Кашей сделал шаг вперед. Навстречу ему двинулся Илья-Счетчик, один из трех мятежных бригадиров. Арлекино хохотал. Что-то жуткое было в этом смехе.
Лидеры сошлись посредине дороги, сдержанно поздоровались. На секунду повисло молчание, только смеялся Арлекин.
— Ну? — негромко сказал Счетчик. — Какие проблемы?
— Предъява вам, — так же негромко ответил Кащей. — Палыч велел передать: от чужого откусываешь. Не по понятиям живешь, Илья.
— Какая предъява, Валера? Чужого не брали, никому не должны. Просто жить хотим самостоятельно.
— Предъява вам, — повторил Кащей. Он стоял, широко расставив ноги, руки — в карманах черной кожанки. — За фирму «Тревел». Тебя ведь, Счетчик, к ней Палыч подвел… Считай — подарил. Год назад ты с голой жопой бегал, на убитой шестерке катался. А теперь, значит, заматерел? Ответил борзотой Палычу на заботу отеческую.
— Не пойму, Валера, что мы перетираем? «Тревел»? Это наша была тема, тут предъяв нет никаких и быть не может.
— Зря так думаешь, — сказал Кащей. — Палыч велел передать: хотите жить сами — живите, а за «Тревел» придется отстегнуть сорок тонн отступного.
Это была провокация, откровенный вызов. Дело даже не в том, что цифра сорок тонн завышена многократно. Просто условия выдвигались заведомо унизительные, неприемлемые. Обозначался некий край, после которого либо — война, либо — безоговорочная капитуляция. Формальность, конечно, соблюдалась: тему перетирали, пытались со Счетчиком найти компромисс… да он борзонулся.
— …сорок тонн отступного, — сказал Кащей. И повисла тишина. Только хохотал Арлекино, да нарастал шум поезда вдали. Умирать страшно не хотелось. А край уже обозначился.
— А я не считаю нужным Палычу отстегивать, — хрипло сказал Счетчик. Этими словами он подписал свой приговор.
Шум поезда нарастал.
— Значит, за братанскую идею пострадать хочешь? — ухмыляясь произнес Кащей. В его голосе почти не слышалось вопросительной интонации. Он, скорее, утверждал. — Ну что ж, твое право.
Правая пола его кожанки полыхнула желтым огнем. Толстая кожа смягчила звук выстрела… Счетчик ощутил сильный толчок в левый бок. Снова вспыхнул огонек. Вторая пуля попала в грудь. Счетчик упал на спину. Мгновенно все пришло в движение.
Шансы противников изначально были не равны хотя бы потому, что люди Антибиотика заранее настроились на бойню. Но самым серьезным фактором стали два стрелка в засаде. Выстрелы Кащея послужили сигналом, и ремингтоны заработали, выплевывая горячую картечь. Звуки выстрелов, лязг передергиваемых ружейных механизмов растворялся, тонул в грохоте движения груженного цементом товарняка. Выстрел — и опрокидывается на землю здоровенный бугай по кличке Мясник, и рассыпается на куски боковое стекло бээмвухи за его спиной. Выстрел! Вскидывает руки, хочет схватиться за пробитое горло другой боец… но не успевает — вторая порция картечи попадает ему в голову. Пытается выхватить пистолет третий, но свинцовые шарики вспарывают в нескольких местах его кожаную куртку, и он валится на тело Мясника.
Девятка, на которой приехали бойцы Счетчика, резко рвет с места, задевает левое заднее крыло БМВ, и очередная порция картечи попадает в лобовое стекло. Изрешеченный триплекс покрывается густой сетью трещин. Хлещет горячий тосол из пробитого радиатора. Грохочет товарняк.
На дороге беззвучно кричит раненый. Один из стрелков — крепкий мужик с неестественно большими зрачками — азартно передергивает цевье и стреляет ему в голову. Кащей и Петруха шмаляют из двух ТТ.
Только один из людей Счетчика успел выхватить пистолет. Выстрелил, но в следующий момент в него попали заряд картечи и пистолетная пуля.
