Кыся в Америке - Кунин Владимир Викторович (книги полностью txt) 📗
Только не воображайте, что мы такие уж маленькие. Ничего подобного! Длина – как от нашего петербургского дома до шашлычной Сурена Гургеновича. Шура говорил – там метров сто пятьдесят.
Загрузка у нас не полная. Пятьсот сорокафутовых контейнеров. С чем бы сравнить?.. Ну, как полтысячи Водилиных фургонов без колес. Кстати, все цифры со слов Капитана. Я в них – ни ухом, ни рылом. Вот эту жуткую тяжесть и волочет на себе наш глубокоуважаемый «Академик Абрам…» Ну, как его? «…Ф. Иоффе».
А над всем этим, как говорят в море, «Царь и Бог, и Воинский начальник» – КАПИТАН АЛЕКСЕЙ-ИВАНОВИЧ-КЭП-МАСТЕР. Или, как некоторые еще называют его за глаза – ПАПА.
По поводу того, как мы будем называть друг друга, мы договорились с самого начала, – как только я прикончил колбасу, паштет и разбавленную сгущенку.
Ему очень понравилось мое имя Мартын. Он сказал, что это прекрасное мужское имя и он будет меня звать только – Мартын. Никаких «Кысь»! Кыся – это что-то неопределенное, сказал он. Не то кот, не то кошка. И годится «Кыся» разве что для каких-нибудь сугубо домашних Мусек, Пусек, Мурзиков и Барсиков, а не для такого самостоятельного кота, как я.
Я ему тоже сказал, что если он не возражает, то я буду называть его – «Мастер». Ибо «Капитан» – слишком официально, я у него не служу, а всего лишь пользуюсь его гостеприимством; «Алексей Иванович» – тяжеловесно и утомительно; «Кэп» – излишне фамильярно, а «Папа», извините, звучит просто пошловато. Поэтому я считаю, что «Мастер» – в самый раз.
– Отлично. Мне «Мастер» тоже больше нравится. А вот откуда это у тебя такие отметины? – Он осторожно коснулся шрама, идущего через всю мою морду.
– От разных драк с Котами и Собаками, – ответил я. – А у вас?
– Один тоже от драки. Но очень давно. Еще когда я был курсантом мореходки. А второй – чистая случайность…
И рассказал, как несколько лет тому назад один болван вызвался буксировать его «Волгу» и тянул не плавно, как положено, а рывками. Стальной трос, конечно, лопнул, размолотил лобовое стекло «Волги» и чуть не снес полголовы Мастеру, сидевшему за рулем своей машины.
– С тех пор я больше всего на свете боюсь неквалифицированных идиотов, – сказал Мастер. – Буксируют ли они автомобили или пытаются руководить государством…
За обедом в кают-компании Мастер отрекомендовал меня команде, свободной от вахты. Остальным – после обеда, по ходу осмотра судна. Знакомил с каждым. Сначала представлял меня, затем своего подчиненного. Называл его имя и должность. И кличку.
Так, например, я узнал, что палубная команда матросов называется «рогачи» или «рогали», что радиста зовут Маркони, а старшего помощника капитана – Чиф. Боцман – Дракон, про Деда – старшего механика и его «маслопупов» я уже рассказывал. А вот матроса-токаря, в хозяйстве которого, как выяснилось, я провел всю первую ночь, звали просто и незатейливо – Точило.
Матросу-плотнику по прозвищу Колобаха было приказано соорудить для меня туалет – специальный ящик с песком, а матросу-приборщику с кличкой Кандей (от морского названия помойного ведра – «кандейка») было поручено ежедневно менять в этом ящике песок.
На капитанском мостике я был познакомлен со вторым и третьим помощниками Капитана. Там же, на мостике, мне был отведен специальный наблюдательный пункт – на главном компьютере. Оттуда я мог свободно смотреть вперед – в тревожную серую, грязно-белопенную воду, которой не было ни конца, ни краю…
Одна немаловажная деталь. Еще у себя в каюте Мастер взял с меня слово ни с кем на судне не вступать в Телепатический Контакт. Рейс ему предстоит тяжелый – их, слава богу, зафрахтовала одна западная фирма, и они будут вламывать еще месяцев пять без захода в Питер. Домой вернутся не раньше лета. А это очень тяжелая психическая нагрузка. Если же я еще выступлю со своим Телепатическим Контактом – у половины экипажа наверняка поедет крыша. А в таком рейсе каждый на вес золота. Не говоря о валютных расходах на лечение и транспортировку из собственного кармана. Потому что они теперь, после развала российского торгового флота, исключительно на самоокупаемости. Сами на Западе ищут – кому запродаться, сами заключают контракты – зачастую грабительские, где потерпевшей стороной все равно будет русское судно, меняют российский флаг на какой-нибудь либерийский, и – вперед!..
Но хоть есть работа! Хотя бы есть на что жить…
А если капитан не только приличный судоводитель, но еще и толково шевелит мозгами, и обладает четкой деловой хваткой – тогда можно вывернуться из любого положения.
Например: не попадать в идиотские ситуации, как попали две трети российских грузовых и торговых судов, арестованных во всех иностранных портах мировой акватории за неуплату долгов. И помощи им ждать неоткуда. Нашему правительству на них насрать со Спасской башни…
Я честно признался Мастеру, что почти ни хрена из всего этого не понял, за исключением того, что наш флот сегодня в полном говне, и пообещал ни с кем из членов экипажа в Контакт не вступать.
А потом вспомнил, что по совершенно иным причинам, но об этом же меня просили уже несколько человек. И тот оттобрунновский добрый жулик-кошколов, ветеринар-недоучка Эрих Шрёдер, и мой сердечный друг из Грюнвальда Фридрих фон Тифенбах. И даже Водила, помню, сказал мне при подъезде к Мюнхену:
– Ты, Кыся, со своими талантами сильно на людях-то не высовывайся. А то вмиг хвост оборвут. Счас народ знаешь какой пошел?..
И только Шура Плоткин никогда меня ни о чем подобном не просил.
Наоборот, в каком-нибудь очередном интеллигентно-пьяненьком кухонном споре, отчаявшись в чем-то убедить своего собеседника, кричал мне на весь дом:
– Мартын! Мартышка!.. Сукин кот, мать твою за ногу! Что ты сидишь и ухом не ведешь?! Ты что, не слышишь, какую херню он несет? Ты-то хоть скажи ему!..
И иногда, когда я был согласен с Шурой, я говорил.
Если, конечно, мне удавалось достучаться до хмельного рассудка Шуриного оппонента.
Почти весь вечер и часть ночи я проторчал с Мастером на вахте, на капитанском мостике.
Мастеру и штурманам буфетчица Люся пару раз приносила на мостик крепчайший чай и бутерброды. А мне вдруг неожиданно притащила… Что бы вы подумали?! Несколько увесистых кусков настоящего, сырого, размороженного хека, о котором я так мечтал последние несколько месяцев!..
Я птичкой слетел с главного компьютера, благодарно потерся о Люсины ноги, ласково коснулся ее хвостом и уже в который раз убедился, что женщины гораздо более тонко организованы, чем мужики.
Естественно, я не имею в виду Шуру Плоткина, Водилу, Фридриха фон Тифенбаха… Или того же Мастера. Тот просто вылитый Кот! Эти ребята, с моей точки зрения, – уникальны.
Стал я наворачивать этот хек, попутно размышляя о благодарности всем представительницам женского пола – от Кошек, Собачек, Лисичек и Женщин, которые в моей жизни сыграли хоть небольшую, но положительную роль. Как говорил Водила: «От половухи до бытовухи…»
Однако на втором куске хека я слегка застопорился. Второй кусок как-то уже не лез в глотку. И я понял, что со мной произошло то, что обычно происходит со всеми, кто однажды во что-то влюбился, это что-то оставило в его душе неизгладимый след, а потом было утеряно. И долгие месяцы, а может быть, и годы ты только и жил надеждой на то, что это что-то тебе встретится снова…
И наконец – встреча! Казалось бы – ура!..
Но тут с грустью выясняется, что это ЧТО-ТО совершенно не стоило тех радужных и трепетных воспоминаний, которые преследовали тебя все это время.
Особенно после того, как ты уже попробовал и форель, и угря, и севрюгу, и свежего лосося.
Господи… Да, не дай бог, чтобы такое перешло в область ЖИВОТНО-ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ отношений!..
Вот я сейчас плыву через моря и океаны к Шуре в Америку, стремлюсь к нему всей душой и телом, а вдруг с ним там произойдет в отношении меня все то, что со мной произошло в отношении хека?! Да я же умру с горя…
