Пусть простить меня невозможно (Пусть меня осудят 3) - Соболева Ульяна "ramzena" (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации .TXT) 📗
В глаза ее смотрю, а сердце где-то вне тела орет и с ума сходит. Вокруг люди исчезли. Нет никого. Тихо стало. Ни одного звука. Пустой вагон. Только я и она. У меня тот самый шрам болит, незатянувшийся, а внутри ощущение, что сейчас пришивать себя к ней иголкой, ржавой и мокрой. Без наркоза. На живую. Больно будет обоим…но она этого хочет. В глазах расширенных вижу, что хочет. Плачет. Без слез. Только взгляд затуманенный.
Не помню, что я ей говорил. Что-то настолько глупое, идиотское, совершенно пустое. У взглядов совсем иной диалог. Свой собственный. Только когда обнял, застонал вслух и к себе так сильно прижал, что хруст ее костей услышал, и только сейчас понял, насколько она хрупкая, худенькая. Раньше ее больше было. Лицо мое гладит. Как безумная. И взгляд ее потерял. В себя смотрит и трогает, трогает меня. В каком-то исступлении, а я ту самую боль чувствую, как прирастаю к ней заново.
Кружится все вокруг, вертится. Когда первый раз поцеловал, думал разорвет всего на хрен. Я не помню, куда мы пошли. Ходили по городу. Не разговаривали. Просто вместе, куда глаза глядят. Пальцы с ее пальцами сплел и жду. Сам не знаю чего. Наверное, когда прорвет плотину. Когда она скажет все, что там наболело внутри. Надо нам это. Чтоб прорвало и порвало обоих на куски. Чтоб заново возродиться.
Только молчит она, и я молчу. В кафе молчим, на улице молчим. Смотрим иногда в глаза и опять идем куда-то.
Под вечер домой привела. Не просился, не торопил. Два года – это не пару дней. За два года люди меняются, жизнь меняется. Это я все это время жил ею, затормозив в нашем прошлом, а она вперед шла. Уже без меня. Ей принять надо или не принять. Если бы прогнала, я бы понял. Ушел. Пришел бы еще и еще. Завтра, послезавтра. Не торопил бы её. Но она сама домой позвала. Точнее такси вызвала и адрес назвала. Руку мою так и не выпустила.
Потом я понял, почему так долго гуляли, чтоб дети спали уже. Чтоб мать меня пока не видела, чтоб вопросов избежать лишних. Ненужных нам сейчас.
Оксана меня в спальню к детям проводила, а сама ушла к себе. Оставила меня с ними. Как в воду кинула со связанными руками. Плыви теперь, как хочешь. Разгребай все дерьмо, что наворотил.
Я тогда думал, что голос потерял. Смотрел на них, и в горле драло, как после долгого крика. К каждой кровати подошел. Трогал волосы. К запаху принюхивался и глаза закрывал. Выросли, изменились. Взрослые такие. Словно меня не два года не было, а жизнь целую. Да и в возрасте таком каждый день – целая жизнь. Пару дней пропустил, а ребенок другим становится. Руся на себя не похожа, оставил почти младенцем, а сейчас уже принцесса взрослая. Локон ее на палец наматываю, а самому реветь, как бабе, хочется. Нет не стыдно. Реветь не стыдно. Стыдно, что отказался. Стыдно, что мысль допустил жить без них. А сейчас только разбудить боюсь. Я сам еще не готов к этому.
К малышу подошел. Долго смотрел. Знакомился. Внутри черте что творилось. Разрывалось там все. На части. На ошметки. Прижать к себе хочется и разбудить нельзя, и страшно мне, что проснутся и шарахнутся, как от чужого. Не примут обратно. Это мы, взрослые, через себя переступить можем, а дети слишком честные, чтобы играть те эмоции, которых нет. Они многое не прощают и никогда этого не скрывают. Я ладошку сына погладил, а он мой палец сжал крепко и не отпускает.
Шорох позади раздался, и я резко обернулся. Ваню увидел. Он смотрит глазами огромными. Я палец к губам приложил. А он стоит и просто смотрит. И нет в его глазах злости или обиды. Радость там безумная. Настоящая.
Обнял его, по волосам потрепал, а он цепляется судорожно и тоже молчит.
Счастье, оно, оказывается, молчаливое, тихое. Это горе кричит и рыдает, а счастье оно тишину любит. Чем меньше слов, тем оно полнее, объемнее. За руку взял, в его комнату увел. Казалось вечность целая прошла с того момента, как последний раз видел. Там, на проклятом складе. Сейчас сердце щемило от того, что все позади, все забыто. Только у меня скачок временной из того ужаса вот в эту комнату, а для них время прошло, затянулось.
Я перед Ваней на корточки присел в глаза ему смотрю и понимаю, что нет здесь пятен никаких. Не было никогда. Меня ждали. Все они. И он ждал. Глаза блестят, хоть и сонные. Смотрит и улыбается.
– Большой какой стал. Чего не спишь?
– Мама знала, что ты приедешь. Она нам это всегда говорила. – шепчет очень тихо, серьезно.
Я сам не знал, а она знала. И я верил ему. Знала, конечно. Чувствовала. Она меня больше меня самого чувствует. И словам моим не верила и молчанию. Просто не отпустила. И держать для этого не обязательно. Не отпускать можно на том уровне, который неосязаем.
– В кровать иди. Утром поговорим. Давай. Поздно уже очень.
– А ты тут с нами останешься?
– Останусь. Я теперь от вас никуда.
– Обещаешь?
– Клянусь.
Он еще какое-то время смотрел на меня, а потом все же нырнул под одеяло, а я снова во вторую детскую вернулся. Не знаю, сколько там стоял. Разглядывал их. Ни о чем не думал. Просто смотрел. Наслаждался. Впитывал в себя. С утра будет сложнее. С утра говорить придется. И казалось мне, что с дочерью сложнее будет, чем с Ваней. Тот уже многое понимает, а она у меня эмоциональная. Вся в меня…. А, может, не подпустит к себе. Ничего. Мы справимся. Вся жизнь теперь впереди.
***
К Оксане зашел и дверь тихонько закрыл. Она у окна стоит, спиной ко мне. Напряженная. Натянутая, как струна. Вот и настал тот момент, когда все взорвется. Я это взрыв уже кожей ощущал. И после него либо земля выжженная и пеплом посыпанная, либо новая вселенная. Я сейчас был готов новую вселенную выстроить даже на пепле. Отступать не собирался. Доотступался уже.
Подошел сзади, руки на плечи ей положил, повела ими, сбрасывая, а я сильнее сжал. Вырвалась, обернулась ко мне и разрыдалась. Я в объятия ловлю, а она отбивается, бьет по груди, мечется, хрипло всхлипывает. Я целую насильно, а она то обнимает, то толкает снова. Сильно толкает, и в глазах одна боль. Пока не сломал, прижимая к себе, жадно целуя, срываясь уже в другую бездну голода дикого. За волосы к себе тяну, и она мои рвет, царапает кожу, не целует, а кусает за губы. Исступленно, яростно.
– Где ты был? Где?
И оба знаем где…Но ведь она не то имеет ввиду.
– С тобой. Здесь.
Мысленно и каждую секунду.
– Врешь! Ненавижу! Не было тебя! Ненавижу! Ненавижу тебя!
– Знаю. Ненавидишь!
А сам одежду с нее сдираю, как сумасшедший. Рву с треском. И даже не секса хочу. Ее хочу. Всю. Кожа к коже. Под кожу. Выбить вот это отчаяние, истерику, панику, злость. Все это чтоб потерялось в хаосе голода. Рвать на части физически, чтоб внутри не так больно было, чтоб извивалась подо мной и плакала от наслаждения, а не потому что невыносимо видеть меня, не потому что так истосковалась, что это больше похоже на ненависть, чем на любовь.
Вошел в нее рывком, опрокинув поперек кровати навзничь, и взвыли оба, задыхаясь. Поняла по взгляду моему, что обезумел, трясет всего от напряжения, точка невозврата пройдена от одного толчка в ее тело, и уже гладит по волосам, целует лихорадочно, шепчет хрипло.
– Давай… я потом…позже.
Догадалась, что голодный. Не с курорта к ней приехал.
И да. Она потом. Сейчас физически не смог. Слишком долго ничего не было. Больной этим расставанием, дикий от страха, что потерял и не простит, не примет обратно, не захочет.
Содрогаюсь кончая, кусая ее шею, сжимая судорожно за бедра, слышу, как плачет и ненавижу себя самого за то, что смог отпустить. Точнее не смог, а попытался.
Да, она потом…да, так что исцарапала, взмокли оба. Сам не знаю где брал. Везде, кажется. На полу, в ванной, на кровати, на подоконнике. Насытиться не мог. Трясло всего. Без нежности и ласки. Вдирался в нее и хрипел под ее слезы. Рот ладонью накрывал, чтоб дом не перебудила и осатанело трахал, любил, имел, ласкал и снова трахал. За все эти долбаные два года. Чтоб знала, как хочу её, как скучал по ней, по нам, как с ума сходил.
