Великие Борджиа. Гении зла - Тененбаум Борис (читать онлайн полную книгу .TXT) 📗

Они еще покидали вслед брошенному в реку трупу камни, потому что кинули его в воду одетым, и плащ набрал в себя воздух, надулся пузырем и тонуть не хотел. После этого все эти люди опять исчезли в той же узкой улице, откуда появились. Лодочник еще добавил, что к всаднику все обращались очень почтительно и называли его не иначе, как монсиньор. На вопрос полицейских, почему он не сообщил об этом раньше, лодочник ответил, что за свою жизнь видел в Тибре добрую сотню трупов, и никого это не волновало. Так что он не придал увиденному особого значения…

Ну, теперь у полиции появилась идея, где следует искать. Была объявлена награда в 10 дукатов тому, кто найдет тело – и больше трех сотен желающих подзаработать начали на лодках обшаривать дно сетями и баграми. К вечеру поиски увенчались успехом – тело дона Хуана было найдено. И действительно, труп не обобрали. Герцог был полностью одет, его бархатный наряд не тронут, и даже кошелек с 30 дукатами и то оказался при нем. Так что ограбление как мотив убийства можно было исключить. Зато уж в отношении самого убийства можно было не сомневаться – на трупе насчитали девять ран, нанесенных кинжалом, а к тому же, видимо, для полной уверенности и горло герцога тоже было перерезано.

Труп был доставлен в цитадель Ватикана, замок Святого Ангела.

IV

Александр Борджиа плакал над телом сына так, что его крики и рыдания были слышны на мосту Святого Ангела, который вел к замку. Потом он удалился к себе в покои и в течение трех дней оставался там один, отказываясь видеть кого бы то было и лишив себя пищи. Хуана Борджиа похоронили с небывалой пышностью. На траурных процессиях в то время, как правило, несли зажженные факелы, которые гасили у открытой могилы как символ угасшей жизни. Обычно число таких факелов не превышало двадцати – за колесницей с гробом дона Хуана де Борха, герцога Гандии, их несли две сотни.

Папа Александр говорил, что, если бы у него было семь тронов, он отдал бы их все за то, чтобы его сын был жив. Горе его было так огромно и неподдельно, что даже заклятые враги выражали ему свое сочувствие. Кардинал Джулиано делла Ровере прислал из Франции письмо, адресованное Святому Отцу, в котором говорил, что он скорбит о смерти дона Хуана и оплакивает его, как оплакивал бы собственного сына.

Конечно же, было назначено самое тщательное расследование. Круг подозреваемых был широк, герцог жил вольно и считался только с собственным самолюбием, он обидел многих. Первыми в списке стояли Орсини – глава их клана, Виржинио, умер в тюрьме, в смерти его винили папу Александра, а Орсини были не такие люди, чтобы оставить обиду неотомщенной. Вторым подозреваемым оказался Гвидобальдо, герцог Урбинский, на которого свалили вину за неудачу в «войне с Орсини».

Но при всем старании никаких доказательств найдено не было.

Тогда стали искать людей, у которых могли быть не политические, а личные обиды – и немедленно выяснилось, что дон Хуан совсем недавно жестоко поссорился с кардиналом Асканио Сфорца. Поскольку имя Сфорца было упомянуто, конечно же, к делу тут же приплели и бежавшего из Рима Джованни Сфорца. Было известно, что он прознал о намерении братьев Борджиа убить его и мог нанять бандитов, чтобы отплатить им той же монетой. Но и из « следа Сфорца» ничего выжать не удалось – кардинал Асканио по римским стандартам того времени был человеком мирным, а Джованни сидел у себя в Пезаро и нос боялся оттуда высунуть – вряд ли он решился на такой отчаянный шаг, как тайное убийство. Под расследование попал Антонио Мария делла Мирандола – его дочь была изнасилована доном Хуаном. Никаких доказательств его вины полиция не нашла. Очень серьезно подозревался некто Жоффре де Сквиллаче – утверждалось, что его жена была однажды похищена людьми дона Хуана, а Жоффре был известен как человек знатный и обидчивый… Опять-таки – полиция не нашла никаких доказательств, а вскоре и сам папа Александр сказал, что, конечно же, Жоффре де Сквиллаче невиновен, как и герцог Урбинский, да и кардинала Асканио Сфорца глупо подозревать, ибо Святой Отец « всегда знал, что нельзя ждать подобной низости от старого друга и коллеги». Расследование убийства продолжалось и шло в течение двадцати дней. Результаты докладывались лично папе, который вникал в каждую деталь.

На двадцать первый день он велел закрыть дело.

V

В письме от 23 июня 1497 года почтенный мессер Браччи, посол Республики Флоренция при папском дворе, сообщал Синьории, что папа Александр располагает всей нужной информацией, но не хочет вести дело, потому что виновный или виновные стоят слишком высоко и слишком близко к нему самому. В Риме говорили то же самое – никакой слишком ревнивый муж и никакой слишком обидчивый член баронских кланов вроде Орсини не ушел бы от кары, если бы только сам Святой Отец не предпочел закрыть глаза на это преступление. И хотя одно имя никто не называл, оно вертелось у каждого на языке.

Это было имя Чезаре Борджиа, брата убитого герцога.

Уж какие улики отыскали люди, занимавшиеся расследованием, нам неизвестно и, по-видимому, останется навсегда неизвестным, но сам папа Александр, несомненно, подозревал Чезаре. Он перестал с ним встречаться. Даже когда Чезаре Борджиа 22 июля, больше чем через месяц после убийства, в качестве кардинала-легата отбыл в Неаполь, Александр не пожелал с ним проститься, хотя раньше они виделись ежедневно.

Через две недели он разрешил уехать в Неаполь и его сыну Жоффре. Он давно собирался туда на церемонию коронации короля Федериго. Он доводился сводным братом отцу жены Жоффре, принцессы Санчи, – но разрешения все не было и не было. Слухи связывали это с тем, что в числе лиц, подозреваемых в убийстве дона Хуана, был и Жоффре. Даже не столько он сам, сколько Санча – утверждалось, что она ревновала дона Хуана к какой-то неизвестной его возлюбленной.

Теперь, по-видимому, подозрения были сняты, и 7 августа супругам разрешили уехать.

Церемония коронации прошла блестяще. Чезаре вел себя с истинно княжеским достоинством – он объявил, что новое герцогство Беневенское, созданное для его безвременно усопшего брата Хуана Борджиа, будет передано сыну покойного Хуану-младшему, пребывающему в Испании со своей матушкой, доньей Марией Энрикес. Донья Мария как раз в это время рвала и метала все вокруг и пыталась добиться от их католических величеств, Фердинанда и Изабеллы, начала независимого расследования обстоятельств убийства ее мужа, как-никак испанского герцога и гранда Арагона. Она была уверена в том, что его убил его брат Чезаре.

Удовлетворительного ответа она тогда так и не получила.

Кардинал-легат Чезаре Борджиа вернулся в Рим и доложил Святому Отцу и всей консистории кардиналов, что порученная ему миссия выполнена с успехом и что король Неаполя присягнул Святому Престолу в качестве верного вассала Папства. Папа римский Александр VI по заведенному с давних времен обычаю обнял посланца Церкви, кардинала-легата, и поцеловал его в лоб. Этим он и ограничился и не сказал Чезаре ни единого слова. Более того – он оставил Ватикан и 28 октября перебрался в укрепленный замок Святого Ангела. В Риме шептались, что папа, по-видимому, не чувствует себя в безопасности.

Говорили, что он боится своего сына Чезаре.

Избавление от скверны…

I

От всех прочих городов Италии Рим отличался тем, что не производил ничего материального. В столице христианского мира крутились огромные деньги, именно сюда, в Рим, стекались церковные бенефиции со всей Европы, здесь же они в значительной степени и тратились – но сам город не производил ничего, даже предметов роскоши. В Риме не было собственных крупных банков, а только отделения банкирских контор Флоренции, Сиены, Болоньи и Генуи. Деньги тут не зарабатывались, а тратились – на пиры, наряды, драгоценности, на неслыханной роскоши дворцы, в которых жили кардиналы, князья Церкви, на женщин, с которыми они забывали о « бренности всего земного». Эта схема держалась по всей иерархической лестнице, от самого верха, то есть от папского двора, и до самого низа. Через Рим шел не только поток денег, но и поток паломников – и для них услуги всевозможного рода имелись в Риме на любой кошелек. По числу куртизанок на душу населения Рим в то время прочно держал первое место во всей Европе. Цвела пышным цветом и коррупция – считалось, что за деньги в Риме можно выправить любой документ. В сумме все вышеописанное производило тяжелое впечатление – когда брат Джироламо Савонарола громил с церковной кафедры грехи Церкви и призывал « соскрести с тела Церкви струпья скверны», он был отнюдь не одинок.