Форрест Гамп - Грум Уинстон (книги хорошего качества .TXT) 📗
— Отвали!
— Кто там? — спросил я, а тот же голос отвечает:
— Это моя решетка — найди себе другую!
— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я.
— МОЯ решетка! — повторил голос. — Отвали с моей решетки!
— Какой решетки? — спрашиваю я снова.
И тут мешок слегка поднимается, и из него появилась голова. Голова презрительно посмотрела на меня, словно на идиота:
— Ты что, новичок? — спрашивает этот парень.
— Да вроде, — отвечаю я. — Просто хочу спрятаться от дождя.
Вид у этого парня был довольно кислый: месячная щетина, глаза красные, и почти нет зубов. Еще он был практически лыс.
— Ну, — говорит парень, — в таком случае, ты можешь немного тут переждать. Держи. — И он подает мне такой мешок, только сложенный.
— И что мне с ним делать? — спрашиваю я.
— Открой и залезай в нет, идиот — ты же сказал, что хочешь спрятаться от дождя. — И он снова натягивает на себя мешок.
Ладно, сделал я, как он говорит, и по правде говоря, это оказалось неплохой идеей. Мешок не пропускал воду, а от решетки шло тепло. Так мы лежали на этой решетке, а потом парень мен говорит:
— А как тебя звать-то?
— Форрест, — отвечаю я.
— Вот как? Я знавал одного парня по имени Форрест, только это было очень давно.
— А как тебя зовут? — спрашиваю я.
— Дэн, — отвечает он.
— Дэн? ДЭН? — минутку! — говорю я, вылезаю из мешка, и снимаю мешок с парня. Это оказался он! Ног у него не было, и он сидел на маленькой такой деревянной тележке с колесиками, как у роликов. Он постарел по виду лет на двадцать, но я все равно его узнал — это был он, лейтенант Дэн!
Выйдя из госпиталя, он вернулся в Коннектикут и попытался снова работать учителем. Только мест учителей истории не оказалось, и они заставили его стать учителем математики, а он ее ненавидел. К тому же его классная комната оказалась на втором этаже, и он тратил уйму времени, чтобы добраться до нее по лестнице без ног. Да еще его жена сбежала с одним телевизионщиком из Нью-Йорка, и вчинила ему иск о разводе на основании «физического несоответствия».
Он запил, и его выгнали с работы. Некоторое время он ничего не делал, и тут воры ограбили его квартиру, и унесли все, а протезы, которые ему дали в госпитале, оказались не того размера. Через несколько лет, и они «развалились», как он выразился, и ему пришлось бродяжничать. Ему давали крошечную пенсию, но он большую часть денег все равно отдавал другим бомжам.
— Плохо мне, Форрест, — сказал он, — мне кажется, что я скоро умру.
Дэн дал мне пару долларов и сказал сходить на угол в магазинчик, купить пару бутылок красного. Я купил ему бутылку, а на свою долю купил гамбургер, потому что весь день ничего не ел.
— Ладно, приятель, — сказал Дэн, ополовинив свою бутылку, — расскажи мне, что с тобой случилось за это время, пока я тебя не видел.
Ну, я рассказал ему о том, как ездил в Китай, и о том, как разыскал Дженни Керран, и как играл в группе «Разбитые яйца», и как участвовал в демонстрации писников, и как швырнул медаль в сенатора и оказался в тюрьме.
— А, это я помню! — сказал Дэн. — Кажется, я тогда лежал в госпитале. Я бы и сам туда пошел, хотя, вероятно, не стал бы швыряться медалями. Вот смотри!
Он расстегнул свою крутку, и на рубашке оказались приколотыми все его медали: «Пурпурное сердце», «Серебряная звезда» — в общем, примерно с дюжину медалей.
— Они мне о чем-то постоянно напоминают, — сказал он, — точно не знаю, о чем — ну, само собой, о войне и все такое, но главное, это часть меня. Я многое потерял, Форрест, не одни только ноги — если хочешь знать, я потерял душу, дух. Теперь там, где была моя душа, висят эти медали. Они прикрывают пустоту.
— А как же тогда твои «природные законы», ведь это они за все отвечают, — говорю я. — как же насчет «плана», частью которого мы все являемся?
— На хрен эту философию, — отвечает он, — это все дерьмо.
— С тех пор, как ты мне про это рассказал, я этим живу. Я просто отдаюсь «волне прилива» и стараюсь сделать все, что в моих силах. Просто исполняю свой долг, как я его понимаю.
— Ладно, может, для тебя это и подходит, Форрест, и раньше я думал, что и для меня сгодится — да только посмотри, кем я стал теперь. Кто я такой? Просто бомж, безногий инвалид, пьяница, тридцатипятилетний бродяга, вот и все!
— Могло ведь быть и хуже, — говорю я.
— Вот как? Неужели? — говорит он, и я решил, что он меня всетаки понял. Потом я дорассказал ему свою историю — как меня сунули в психушку, а потом запустили в ракете в космос, и как я жил среди людоедов, вместе со Сью и майором Фричем, и про битву с пигмеями тоже рассказал.
— Боже мой, Форрест, да ты и в самом деле попал в передрягу. — сказал Дэн. — Ладно, тогда как ты оказался здесь, на решетке, под пластиковым мешком?
— Не знаю, — ответил я, — только я не собираюсь здесь долго оставаться.
— А куда же ты денешься?
— Как только дождь кончится, я собираюсь подхватиться и отправиться искать Дженни Керран.
— А где она может быть?
— Пока тоже не знаю, — говорю я, — но постараюсь выяснить как можно скорее.
— Похоже, тебе понадобится помощь, — говорит он.
Я пристально посмотрел на Дэна. Было видно, как в зарослях волос у него блестят глаза. Что-то говорило мне, что это ЕМУ, а не мне, нужна помощь, только мне было все равно.
Так как дождь не перестал и ночью, то мы с Дэном отправились в благотворительную ночлежку, и Дэн заплатил по полдоллара за наш ужин, и еще по четвертаку за кровати. У них так устроено, что если вы слушаете их проповедь, то ужин дают бесплатно, только Дэн сказал, что он лучше будет спать на улице под дождем, чем тратить драгоценное время на слушание всякой христианской ерунды о том, как устроен мир.
Наутро Дэн одолжил мне доллар, я нашел телефон и позвонил Мози, тому самому, что играл на ударных в «Треснувших яйцах». Как я и думал, он оказался на месте, и очень удивился, услышав мой голос.
— Форрест! Вот это да! — сказал Мози. — А мы думали, что тебя уже на свете нет!
Он сказал, что «Треснувшие яйца» распались — деньги мистера Фиблштейна они проели или растратили, а после второй пластинки их никто больше не покупал. Мози сказал, что теперь слушают другую музыку — что-то вроде «Роллин Стонов» или «Игл», а большинство парней из «Треснувших яиц» разъехалось в поисках настоящей работы.
Еще он сказал, что о Дженни он тоже давно не слышал. После того, как она укатила в Вашингтон бороться за мир, а меня арестовали, она вернулась в группу на несколько месяцев, но что-то в ней изменилось. Сначала она перестала кричать на сцене, и им приходилось заполнять паузу музыкой, а потом стала пить водку и опаздывать на концерты, и только они собирались предупредить ее, как она сама уехала.
Мози сказал, что ему показалось, что это все из-за меня, только она никогда об этом не упоминала. Через пару недель она уехала из Бостона, сказал, что поедет в Чикаго, и после этого он вот уж как чего о ней не слышал.
Я спросил, не знает ли он, как ее найти, и он сказал, что у него есть старый номер, который она ему дала перед отъездом. Он куда-то отошел, и когда вернулся, продиктовал мне номер.
— Больше, старик, ничем не могу тебе помочь, — сказал он потом.
Я сказал ему, чтобы он держался, и если буду в Бостоне, обязательно его навещу.
— А ты все еще играешь на гармонике? — спросил Мози.
— Да, временами, — ответил я.
Я вернулся, занял у Дэна еще доллар и позвонил по номеру в Чикаго.
— Дженни Керран? Дженни? — ответил какой-то парень. — А, помню, помню! Милая бабенка! Давно ее не видел.
— Вы знаете, где она может быть сейчас?
— Она сказала, что поедет в Индианополис. Но кто знает? Вроде бы она нашла там работу на «Темперере».
— На чем?
— «Темперер» — это шинный завод. Ну, они делают шины для автомобилей.
Я сказал ему спасибо и вернулся к Дэну, рассказал ему об этом.
