Нежные листья, ядовитые корни - Михалкова Елена Ивановна (читаем книги бесплатно TXT) 📗
На все остальное, что наговорил ей Викентьев, отвечать уже вовсе ничего не стала. Губенки тонкие поджала, глаза опустила, сидит, не двигается. Промучился он с ней час – да и плюнул.
Стерва! А сперва показалась приличным человеком, не считая того, что сделала дуршлаг из некоей Ро-го-зи-ной-Крезье (ну и имечко!).
От злости Викентьев вцепился в это дело бульдожьей хваткой. К одиннадцати вечера еще возился с бумагами и уезжать из отеля до утра не планировал. Если бы экспертиза показала совпадение отпечатков Елиной с теми, что остались на ноже (а они остались, в этом он был уверен), – можно и к судье за постановлением по сто восьмой. Викентьев мысленно начал составлять ходатайство. Оснований для заключения под стражу предостаточно! Пускай посидит тетка, подумает о жизни…
И тут, как снег на голову, свалились эти двое.
Если Мария Елина следователю просто не понравилась, то ее мужа он, будь его воля, изолировал бы от общества. Эх, и бандитская же рожа! Такие братки в девяностых на стрелках народ валили почем зря. Неудивительно, что и жена ему подстать.
Второй – какой-то мутный крендель. Сначала Викентьев испугался, что супруг адвоката притащил. Но, приглядевшись, понял, что до адвоката парень не дорос. И говорил не так, как эта братия, и дверь с пинка не открывал, а все больше молчал и смотрел на Палсергеича серыми глазами с таким искренним любопытством, что в конце концов Викентьева это стало раздражать. Что он ему, жук на булавке?
Викентьев сперва вообще не собирался с ними разговоры разговаривать. Но этот вечер преподносил ему один неприятный сюрприз за другим: браток оказался бывшим оперативником, что окончательно сбило Палсергеичу весь расклад.
Оперу по ушам не поездишь. Он процедуру еще и получше следователя может знать.
Поначалу Викентьев пытался играть теми картами, которые имелись на руках.
– Супруга ваша устроила скандал в сауне, – укоризненно сообщил он. – Расколола стол об ковш. – Он помолчал и добавил с сомнением: – И ковш об стол, кстати, тоже.
– Ковш об стол? – нахмурился бандит. – Бред!
– Бред не бред, – обиженно отозвался Викентьев. – А с показаниями можно ознакомиться, было бы желание.
Желания никакого супруг по фамилии Бабкин не изъявил. Вместо этого он резонно заметил, что ковш со столом являются материальным ущербом, а административные дела к подследственности Викентьева никак относиться не могут.
Викентьев аж крякнул про себя с досады.
«Принесла тебя, урода, нелегкая!»
– На каком основании, Павел Сергеевич, вы запретили моей жене покидать территорию отеля? – без выражения спросил урод. Глубоко посаженные глаза буравили следователя. Выдерживать этот тяжелый взгляд оказалось неприятно: словно над тобой висит бетонная плита, которая в любой момент может рухнуть.
– Ну, кто вам сказал, дорогой мой человек, что ей что-либо запрещали? – вздохнул Викентьев.
– Жена сказала.
– Она меня неправильно поняла.
– В самом деле?
– Я вам в третий раз объясняю: пожалуйста, пускай отправляется на все четыре стороны.
– Вы сказали ей, цитирую: «Тебе же хуже будет».
Викентьев сделал над собой усилие и постарался снисходительно улыбнуться.
– Устали ваши женщины, – пояснил он. – Убийство, показания… Волнительно все это. Вот и путаются.
– Женщина у меня одна, – очень ровно сообщил бандит. – До сих пор она никогда ни в чем не путалась.
И тут Викентьев сплоховал. У него было оправдание: он очень утомился, его вывело из себя упрямство Елиной, к тому же он судорожно пытался сообразить, не могла ли она записать его слова на диктофон. Эти современные телефоны, черт бы их побрал!
– До сих пор она никого и не убивала! – брякнул он в сердцах.
И тут в комнате произошло нечто ошеломляюще странное.
– Как ты сказал? – тихо спросил бандит и наклонился вперед, упираясь ладонями в стол, словно хотел раздавить Викентьева об стену.
Но поразило следователя не это. Устав выдерживать взгляд братка, он поднял глаза на его приятеля – и только сейчас заметил, что в комнате сидит другой человек. Не тот, который вошел тридцать минут назад.
Викентьев застыл, уронив челюсть. Первой его мыслью было – «чокнулся». Ничем иным, кроме собственного помешательства, Палсергеич не мог объяснить, как он ухитрился не заметить смену действующих лиц. Один человек вышел, другой зашел – а он, Викентьев, где был в это время?
Новый приятель бандита смотрел на него, прищурившись. В отличие от первого пацана, этот, пожалуй, тянул на адвоката. А еще вернее, с ужасом понял Викентьев, на наемного убийцу. Лицо собранное, волевое, жесткое. И глаза – не просто ледяные, а такие, которые все нутро вымораживают. Глухая тоска пробрала Палсергеича, и он обреченно подумал, что зря так вцепился в эту Елину, не надо было этого делать, и пугать ее не стоило, и с ногтем, к которому прижать стервозину, он тоже погорячился.
– Оговорился я, – пробормотал Викентьев.
Это гипноз, думал он, я здоров, просто они загипнотизировали меня. Но зачем? Что они собираются делать?
Избегая смотреть в острые глаза типа, по-прежнему не проронившего ни слова, Палсергеич опустил взгляд ниже и обнаружил, что разглядывает серо-зеленый шарф крупной вязки, на конце которого спустилась петля.
Следователя как будто ударило под дых. Именно этот шарф со спущенной петлей был на парне, которого оскорбленный муж притащил с собой за компанию. Викентьев замигал и, не веря собственной догадке, уставился на лицо мужчины в шарфе.
Серые глаза очень чистого, даже яркого оттенка – Викентьев впервые видел радужку такого необычного цвета. Четко очерченный рот с насмешливо поднятыми уголками. Светло-русые взлохмаченные волосы. Средний рост, телосложение худощавое, на щеке белый след, как будто от содранной болячки…
Викентьеву показалось, что стул под ним покачнулся. Это был тот же самый человек, который появился здесь вместе с мужем подозреваемой. Никто не гипнотизировал Палсергеича, он не сходил с ума и не засыпал, вырубившись на пять минут. Просто молчаливый юноша, вчерашний студент, взял и повзрослел махом лет на двадцать. Как вампир, только наоборот.
И вот тогда следователю Викентьеву стало по-настоящему жутко.
2
– Слушай, заканчивай людей пугать, – сказал Бабкин, когда они шли по коридору. – Я думал, его кондратий хватит.
– А я думал, ты его хватишь по черепу, и на этом наше вмешательство в ход расследования закончится, – парировал Илюшин.
– Что я, дурак? Не стал бы я его бить. Хотя стоило бы. Инициативный придурок в следователях – кошмар всего отдела.
– Как его держат-то, интересно.
– Сынок чей-нибудь или племянник. Хотя, если Можайск… Может, у них с кадрами жестокая напряженка.
– В прокуратуре? – не поверил Илюшин.
– Ну, сомнительно, конечно.
Бабкин остановился и строго взглянул на Макара.
– Но ты все-таки прекращай. Даже мне не по себе стало. И вообще – ты долго собираешься обитать в шкуре бывшего студента? Я понимаю, ты продал душу дьяволу за вечную молодость, но надо же совесть иметь.
– Боишься, что мы скоро будем выглядеть как отец и сын? – ухмыльнулся Макар.
– Как два гея мы будем выглядеть, – парировал Бабкин. – Что неизбежно сузит круг нашей клиентуры.
Илюшин пренебрежительно отмахнулся.
– И заканчивай эти скачки туда-сюда, – настаивал Сергей.
– Думаешь, я нарочно?
– А что, нет?
– Да просто разозлился, – признал Илюшин. – Давно подобных экземпляров не встречал.
Бабкин вспомнил Викентьева и покачал головой. Молодой, обрюзгший, губа начальственно оттопырена, подбородок мешочком. Смехотворно маленький стаж (откуда взяться большому в таком возрасте), зато спесивая самоуверенность и скудоумие в комплекте. И кто пристроил поганца на такую должность…
– Кретин знатный, – согласился Макар, будто читая его мысли.
– И он будет заниматься нашим делом!
Илюшин рассмеялся.
