Терапевтическая проза. Ирвин Ялом. Комплект из 5 книг - Ялом Ирвин (читать онлайн полную книгу txt, fb2) 📗
Озираясь по сторонам – Эрнест не хотел, чтобы пациенты видели, как он ест, – он продолжал обдумывать встречу с супервизором. «Генерал расхаживает перед войсками накануне сражения, ломая руки»! Хорошо звучит. Все, что Маршал говорил с этим уверенным бостонским акцентом, звучало хорошо. Почти так же хорошо, как оксфордское произношение двух британских психоаналитиков на кафедре психотерапии. Он был поражен, как все студенты, в том числе и он сам, ловили каждое их слово, при том, что ему уже доводилось слышать, как кто-то из них излагал эту теорию.
Вот так и слова Маршала были хороши. Но что же он сказал на самом деле? Что Эрнест не должен раскрываться, что он должен скрывать все сомнения и неуверенность? И что касается генерала, ломающего руки, – что означает эта аналогия? Какое, черт возьми, отношение поле боя имело к нему и Джастину? Между ними что, идет война? Сам он генерал? А Джастин – солдат? Чистая софистика!
Опасные мысли приходили в его голову. Никогда раньше Эрнест не позволял себе так критично относиться к Маршалу. Он добрался до офиса и начал просматривать свои записи, готовясь к визиту пациента. Эрнест не позволял себе тратить время на личные переживания, когда пациент должен был вот-вот прийти. Еретические мысли о Маршале подождут. Одно из непреложных терапевтических правил Эрнеста заключалось в том, чтобы уделять пациенту сто процентов внимания.
Он часто цитировал это правило пациентам, когда они жаловались, что думают о нем гораздо больше, чем он о них, что он всего лишь друг, нанятый на час. Обычно он отвечал, что, когда он с ними, в «здесь и сейчас» терапевтического сеанса, он целиком и полностью принадлежит им. Разумеется, они думали о нем больше, чем он о них. А как иначе? У него было много пациентов, у них – всего один терапевт. Неужели учитель с его множеством учеников, многодетные родители находятся в иных условиях? У Эрнеста не раз было искушение сказать им, что он сам испытывал такие чувства к терапевту, когда был пациентом, но как раз такая откровенность вызывала жесткую критику Маршала.
«Бога ради, Эрнест, – говорил он. – Обсуди это с друзьями. Твои пациенты – профессиональные клиенты, а не твои друзья». Но в последнее время Эрнеста все больше беспокоил вопрос о различии профессионального и личного «я».
Неужели терапевт не может быть настоящим, таким, какой он есть, со всеми? Эрнест вспомнил о записи выступления далай ламы перед буддийскими наставниками. Кто-то из присутствующих спросил у него о кризисе наставничества и целесообразности структурированного свободного времени. Далай лама усмехнулся и спросил: «Будда отдыхает? Христос отдыхает?»
Вечером этого же дня, ужиная с Полом, своим старым другом, он вновь вернулся к этим размышлениям. Пол и Эрнест познакомились на шестом курсе, их дружба крепла в медицинском колледже и во время практики у Джона Хопкинса, когда они делили небольшой домик с белыми ступеньками в Маунт Верной-Плейс в Балтиморе.
Последние несколько лет дружили они в основном по телефону, потому что Пол, отшельник по натуре, облюбовал лесистый участок земли в двадцать акров на предгорье Сьерры в трех часах езды от Сан-Франциско. Они договорились проводить один вечер в месяц вместе. Иногда они встречались где-нибудь на полпути, иногда ездили друг к другу. В этом месяце была очередь Пола ехать к другу, так что они устроили ранний ужин. Пол никогда не ночевал вне дома; он всегда был мизантропом, что только усиливалось с возрастом, а в последнее время он испытывал острое отвращение ко всем кроватям, кроме своей собственной. Интерпретации Эрнеста относительно гомосексуальной паники и его же шуточки о том, что ему стоит возить с собой свои обожаемые простыни и матрас, Пол выслушивал с каменным лицом.
Эрнеста раздражала все усиливающаяся любовь Пола к самокопанию, так как ему в путешествиях не хватало компаньона, каким раньше был Пол. Пол был прекрасным специалистом в области психотерапии – он когда-то провел год на соискании в Юнгианском институте в Цюрихе, – но из-за его любви к сельской жизни денежные поступления от его старых пациентов сильно сократились. Основным источником его доходов была психофармакологическая практика в психиатрической лечебнице графства. Но истинной его страстью была скульптура. Работая со стеклом и с металлом, он переносил на графическую форму свои глубинные психологические и экзистенциальные проблемы. Эрнест больше всего любил работу, которую Пол посвятил ему: массивная глиняная чаша, внутри которой, вцепившись в огромный валун, стояла маленькая медная фигурка, с любопытством рассматривавшая что-то за пределами сосуда. Пол назвал ее «Сизиф, наслаждающийся видом».
Они обедали в «Граци», небольшом ресторанчике в Норт Бич. Эрнест приехал прямо из офиса в аккуратном светло-сером костюме и жилете в черно-зеленую клетку. Наряд Пола – ковбойские сапоги, клетчатая рубашка а-ля «Дикий Запад» и галстук «поло» с большим бирюзовым камнем – плохо сочетался с его острой профессорской бородкой и толстыми стеклами очков в тонкой оправе. Он напоминал нечто среднее между Спинозой и Роем Роджерсом [17].
Эрнест заказал себе плотный ужин, тогда как Пол, вегетарианец, к вящему неудовольствию официанта-итальянца, отверг все его заманчивые предложения и ограничился салатом и поджаренными маринованными цуккини. Эрнест, не теряя времени зря, вводил Пола в курс событий прошедшей недели. Макая в оливковое масло фокаччо [18], он рассказал о встрече с Нан Карлин в книжном магазине, после чего ударился в сожаления о трех женщинах, которых он упустил на этой неделе.
«Ты в своем репертуаре – ни одной юбки не пропускаешь! – заметил Пол, глядя на него сквозь толстые стекла очков и ковыряясь вилкой в салате радиччио. – Только послушай, что ты говоришь! К тебе подходит красивая женщина, и по той простой причине, что ты видел ее двадцать лет назад…»
«Не просто „видел“, Пол; я был ее терапевтом. И это было десять лет назад».
«Ну десять лет. Она была членом твоей терапевтической группы, присутствовала на нескольких сеансах десять лет назад – черт возьми, сто лет назад! – и теперь у вас с ней не может быть иных отношений. Может, она страдает от сексуальной неудовлетворенности, и лучшее, что ты мог бы ей предложить, – это свой член».
«Прекрати, Пол, я серьезно говорю… Официант! Еще фокаччо, оливкового масла и кьянти, будьте добры!»
«Я тоже серьезно говорю, – продолжал Пол. – Знаешь, почему тебе не везет с женщинами? Амбивалентность. Целый океан, море разливанное амбивалентности. Каждый раз находится какая-нибудь причина. С Мирной ты боялся, что она в тебя влюбится и будет страдать. С этой, как там ее, в прошлом месяце, ты боялся, что она догадается, что тебя привлекает исключительно ее большая грудь, и будет думать, что ты используешь ее. С Марси ты боялся, что, если она хоть однажды покувыркается с тобой в постели, ее брак будет разрушен. Старая песня – слова разные, но мотив все тот же: леди обожает тебя, но ты проявляешь благородство, не ложишься с ней в постель, леди еще больше уважает тебя за это, после чего отправляется домой и ложится в постель с собственным вибратором».
«Я же не могу по желанию включать и отключать это. Я же не могу быть образцом ответственности днем, а ночью пускаться во все тяжкие».
«Пускаться во все тяжкие? Да что ты говоришь! Ты не можешь поверить в то, что десятки женщин не меньше нашего заинтересованы в случайных сексуальных связях. Я хочу сказать, что ты сам загнал себя в угол ханжеской добродетели. В твоих отношениях с женщинами присутствует лошадиная доза „терапевтической“ ответственности, так что ты не даешь им того, что им, возможно, действительно нужно».
Пол попал в точку. Забавно, но в этом он вторил Маршалу, который уже давно говорил Эрнесту: нельзя узурпировать личную ответственность другого человека. Нельзя стремиться стать универсальной нянькой для каждого. Если ты хочешь, чтобы человек шел по пути личностного роста, помоги ему научиться быть себе и отцом и матерью. При всех мизантропических причудах Пола он был способен на проницательные и креативные инсайты.
