Апокалипсис от Кобы - Радзинский Эдвард (чтение книг TXT) 📗
Помню, я возглавлял один из таких обысков. Это была квартира князя Г., директора одного из хозяйственных департаментов. Старик-князь величественно восседал в кабинете за столом и, не обращая на нас внимания, читал книгу в роскошном переплете. Я оставался с ним, пока мои солдатики, как-то робея, пошли обыскивать комнаты. Потом вернулись. И тогда князь, не глядя на них, спросил:
– Закончили, господа?
– Закончили, точно так, – сказал солдатик.
– Тогда часы мои, те, что лежали на камине в гостиной, не изволите ли положить на место?
Я понял: мерзавец нарочно их оставил на камине, точно зная, что его золотые часы солдатики непременно сопрут.
– Отчего же не положить… положим, – смущенно ответил один из солдат и вынул их из кармана, потом, вздохнув, прибавил: – Хоть за труды дайте на чай, барин?
Князь насмешливо посмотрел на меня:
– Если ваш начальник не возражает…
Я готов был провалиться сквозь землю, но… промолчал. Уж очень хотели денег солдатики. И он положил деньги на стол…
Да, уважение к барам еще не прошло у одних. Зато в других уже полыхала революционная ярость.
По дороге Каменев попросил остановить автомобиль у сгоревшего охранного отделения, хотел насладиться… Коба с усмешкой, молча смотрел на обугленные, все еще дымящиеся развалины. В это время из дома напротив выскочил некто очень высокий, дородный, в дорогой шубе, понесся по тротуару вдоль шагавшей по проезжей части толпы.
– Лови! Уйдет, паскуда! – кричал выбежавший за ним маленький матросик.
Тотчас кто-то вырвался из толпы и умело подставил ножку бежавшему. Тот плюхнулся в грязь в своей роскошной шубе.
Матрос подоспел, поднял его за воротник и теперь крепко держал за шиворот. Толпа окружила их. Тот, в шубе, был очень высок и, должно быть, силен. Но почему-то покорно стоял. Лицо, измазанное грязью, торчало над толпою.
– Этого сукина сына, граждане, я знаю, – громко крикнул матрос в толпу, – я долго его искал. Он лично меня допрашивал. В зубы мне тыкал. А таперича вот я его. – И, подпрыгнув, ударил высокого кулаком по зубам. Тот молча сплюнул зубы кровавыми губами.
– Большой ты был начальник, ваше благородие? – закричал матрос. – Плохо тебе сейчас? Отвечать будешь?
Высокий молчал, и матрос, снова подпрыгнув, еще раз ударил кулаком.
– Плохо, – прошептал тот, опять сплевывая.
В этот момент он заметил нас. Глаза его с мольбой уставились… на Кобу! Коба отвернулся, но было поздно. Высокий вырвался из рук матросика и бросился к нему. Я слышал его шепот:
– Спасите! Вы можете!
Коба оттолкнул его и как-то удало, весело крикнул в толпу:
– Бей гниду, братцы, – и мне торопливо: – Что стоишь? Бей гада!
Я, как всегда, исполнил. Бросился на шубу, столкнул его в грязь, но тотчас отскочил, и вовремя. Жадная до расправы толпа набросилась, добила.
Высокий лежал в грязи в своей шубе. Кто-то, мгновенье назад бивший его, наконец поинтересовался:
– За что его?
Из толпы ответили:
– Кто ж его знает… Он таперь неживой, не ответит.
Матрос объяснил:
– В сыскном – бо-ольшой чин! Ишь шуба какая. Да что ж добру пропадать, православные. – И он деловито начал снимать с мертвеца шубу.
Именно тогда я впервые начал догадываться о тайне Кобы.
Мы приехали на Мойку. В кабинете Молотова состоялся разговор…
Коба снял черное пальто. Под ним оказался поношенный пиджак, косоворотка, брюки, заправленные в валенки. Каменев тоже повесил пальто, оставшись в отличной тройке (такую впоследствии я увидел на Ильиче.) Не хотел быть похожим на народ. Был прав. Главное свойство нашего народа – «своих» не уважать.
Молотов с Кобой были знакомы по общей ссылке, но это никак тогда не проявилось. Встретились, будто чужие.
Каменев начал изысканно, вежливо:
– Итак, давайте уточним, голубчик, кто редактирует главную газету партии.
– Я, – ответил Молотов.
– Я хотел бы внести некоторое изменение, молодой человек. Главную газету партии с сегодняшнего дня редактируют новые товарищи – член ЦК нашей партии товарищ Коба Сталин и товарищ Каменев, бывший ее редактор, член Государственной думы, глава большевистской фракции. Прошу нас любить и очень жаловать. Я надеюсь, голубчик, у вас возражений нет?
Молотов задумался. Потом обвел глазами приезжих. И сказал:
– Возражений нет. Мне уходить?
– Ни в коем случае. Вы будете нам помогать, – улыбнулся Каменев и затем попросил всех нас оставить его наедине с Кобой.
Мы с Молотовым вышли в коридор. Здесь на стуле сидел приехавший следом Шляпников. Не стесняясь моего присутствия, он набросился с матерком на Молотова – зачем уступил (подслушивал под дверью).
Молотов усмехнулся и, как обычно, ответил очень спокойно:
– Скоро приедет Ильич, у него всегда особое мнение. Что бы ни написала в газете эта компетентная парочка, они ошиблись… Ильич уничтожит этих самодовольных глупцов. Так что пусть за газету отвечают они.
Шляпников задумался. Он знал, как и все мы, что Ильичу приехать в Россию из Швейцарии невозможно. Но он знал, как и все мы, что Ильич тем не менее обязательно приедет. Так что Шляпников, поразмыслив, больше ничего не произнес.
Каменева завезли домой и поехали к друзьям Кобы – Аллилуевым. Он в письме договорился поселиться у них. По дороге я спросил Кобу:
– Мы давно не виделись. Как тебя теперь называть?
Я знал: уже с 1914 года он стал подписываться Сталин.
– Товарищ Сталин, но для тебя – Коба… Для старых друзей до смерти – Коба.
– Почему Сталин?
– Потому что сталь все выдержит… Мне кажется, мой старый знакомый Молотов хорошо усвоил, что стали молот не страшен. И освободил место. А вот тот, в коридоре – не понял, потому, как болван. – У Кобы всегда был очень хороший слух.
– Почему Каменев?
– Товарищ Фудзи забыл Евангелие. А вот товарищ Каменев помнит, хотя в семинарии не учился… «На этом камне я построю церковь…» «На этом камне я построю партию», – будто бы сказал про него Ильич. Вряд ли сказал, если только не был в очень хорошем настроении. Самодовольный человек – Каменев.
– А почему не Сталинов? Ведь Каменев и Молотов…
Коба засмеялся:
– Дурак! Потому что Сталин – как Ленин…
Великие всегда слышат тайный голос Провидения.
Он будто услышал тогда это имя, которое легко кричать и славить.
«За родину, за Сталинова!» – нет музыки! «За родину, за Сталина!» – лихо!
Последняя любовь Кобы
Аллилуевы жили в обычном петербургском доходном доме. Квартира находилась под самой крышей на последнем этаже. Родители отправились покупать угощение для гостя, нас встречало новое поколение.
Я запомнил хорошенькие лица двух гимназисточек, выглядывающих из-за плеча брата Федора…
Я вошел первым, и одна из них, черноглазая, тоненькая, бросилась мне на шею. Потом смешно отпрянула. Коба, вошедший за мной, прыснул в усы.
– Боже мой! Вы очень похожи, – сказала она. (Мы давно не виделись с Кобой, и я успел подзабыть этот частый рефрен.)
– Это Фудзи, мой брат, – пояснил Коба.
– Настоящий брат? – спросил Федор.
– Больше, чем настоящий. Он – друг…
Пили чай. Помню, провожая меня к дверям, Коба шептал:
– Хороша?
Помимо черноглазой Нади за столом сидела ее сестра, но я не спрашивал, о ком он шепчет. Я знал этот взгляд, когда буквально пылали его желтые глаза. Я хорошо видел, на кого он так смотрел.
– Похожа на грузинку…
(Прабабка Нади была цыганка. Опасная цыганская кровь!)
– Смугленькая… И рыженькая, как мама, – продолжал Коба. – Я женюсь на ней, – он засмеялся. Счастливо засмеялся.
Немолодой грузин (под сорок) решил жениться на девочке-гимназистке. На нашей маленькой родине такие браки – в порядке вещей.
Семью Аллилуевых я знал по рассказам Кобы. Не раз, бежав из ссылки, он прятался у них в квартире.
Отец Нади, столяр, был в нашей партии со дня основания. Ее мать – маленькая зеленоглазая красавица с пепельными волосами. В молодости столяр Аллилуев, плечистый черноволосый, красивый парень, много раз изгнанный с работы за революционную деятельность, снимал угол в их доме. Ей было четырнадцать, когда она смертельно влюбилась в будущего мужа. И объявила матери, что выходит за него замуж. Мать заперла ее в комнате, выдать дочь за бездомного столяра-революционера ей не улыбалось. Девушка не сомневалась в ответе матери и обо всем позаботилась заранее. Возлюбленный ждал ее у дома. Она выбросила узелочек и спустилась по веревке со второго этажа. Веревка оборвалась, она упала, сломала ногу. Но влюбленный Аллилуев унес ее на руках… Страстная была женщина. Будучи замужем, ничего не могла поделать с тем же «огненным темпераментом». Когда новая страсть беспощадно завладевала ею, она не обманывала несчастного Сергея. Попросту уходила из дома. Но каждый новый роман заканчивался возвращением к доброму мужу…
