Железная маска (сборник) - Готье Теофиль (бесплатные книги полный формат TXT) 📗
Массивные кресла в первом ряду, перед самой сценой, занимали Иоланта де Фуа, герцогиня де Монтальбан, баронесса д’Ажемо, маркиза де Брюйер и еще несколько родовитых особ, соперничавших между собой великолепием нарядов. Шелковый бархат и атлас, серебряная и золотая парча, кружева, гипюр, бриллиантовые броши, жемчужные ожерелья, серьги с подвесками, заколки, усыпанные драгоценными камнями, искрились в свете свечей, переливаясь всеми цветами радуги. Но куда ярче бриллиантов сверкали глаза благородных дам. Пожалуй, и при дворе нелегко было бы собрать столь блистательное общество.
Не будь там Иоланты де Фуа, Парису пришлось бы основательно призадуматься, кому из этих красавиц вручить золотое яблоко первенства. Однако само ее присутствие делало любое состязание бесполезным. Вместе с тем эта юная аристократка меньше всего походила на мягкосердечную и снисходительную Афродиту, а скорее на суровую богиню-охотницу Диану. Красота ее была холодна и безукоризненна, в осанке сквозила непреклонная решимость, а ее совершенство могло кого угодно довести до отчаяния. Изящный, слегка удлиненный овал лица этой девушки казался выточенным из агата или оникса, а не сотворенным из плоти, а в его чертах воплощались поистине неземные чистота и благородство. Тонкая и гибкая, словно у лебедя, шея Иоланты девственной линией переходила в плечи, еще девически худощавые, и в снежно-белую грудь, казалось, дышавшую ледниковым холодом. Трудно было представить, чтобы эта грудь могла затрепетать от бурного биения сердца. Губы ее, изящно изогнутые, словно лук Дианы, метали стрелы иронии даже тогда, когда безмолвствовали, а твердый и пронзительный взгляд темно-голубых глаз пресекал всякие поползновения смельчаков.
И вместе с тем очарование этой юной девушки было поистине сокрушительным. Ее дерзостный и ослепительный облик будил несбыточные желания. Ни один мужчина, видевший Иоланту, не мог не влюбиться в нее с первого взгляда, но питать надежду на взаимность и продолжать ее добиваться отваживались лишь немногие.
Как она была одета? У нас не хватит слов и воображения, чтобы достойно описать ее наряд. Скажем только, что одежда облекала ее стан некой лучезарной дымкой, в которой каждый видел не одежду, а лишь ту, на ком она была надета. Образ этот довершали гроздья крупных жемчужин, которые, переплетаясь с золотистыми кудрями девушки, образовывали ореол, сиявший вокруг ее чистого лба.
Позади дам на табуретах и скамьях расположилась местная знать: отцы, мужья и братья красавиц. Кое-кто из них порой изящно склонялся над спинками кресел, нашептывая любезности, другие обмахивались плюмажами своих шляп или, выпрямившись во весь рост и уперев одну руку в бедро, окидывали публику самодовольными взглядами, красуясь своей статью. Гул голосов, словно туман, витал над головами зрителей, которые уже начинали терять терпение. Но тут раздались три мерных удара жезла о подмостки, и тотчас воцарилась тишина.
Занавес торжественно раздвинулся, открыв декорацию, изображавшую городскую площадь – место, чрезвычайно удобное для интриг и случайных встреч в ходе действия простенькой комедии. Выглядело оно как небольшой пятачок, окруженный домами с островерхими кровлями, с выступающими над улицей верхними этажами и оконцами в свинцовых переплетах. Из труб штопором поднимались дымки к облакам, которым уже никакие усилия не могли вернуть первозданную белизну. На углу двух холщовых улиц, кое-как изображенных в уходящей вдаль перспективе, высился дом с настоящей дверью и подлинным окном. На одной из кулис был укреплен балкон, на который можно было попасть по лесенке, невидимой для зрителей. Он предназначался для интимных бесед, свидания и похищений, которые так по душе испанским авторам драм.
Теперь вы видите, что сцена нашей маленькой труппы была совсем недурно оборудована по тем временам. Конечно, знатоки сказали бы, что декорации были намалеваны неумело и грубо. Черепичные крыши резали глаз неуместной яркостью, листва на деревьях перед домами отливала ядовитой зеленью, а голубые просветы между облаками имели цвет медного купороса. Но в целом снисходительный зритель мог довольно легко представить себе, что перед ним – действительно городская площадь.
Рампа с двадцатью четырьмя свечами, с которых был со всей тщательностью снят нагар, ярко освещала снизу эти бесхитростные декорации, явно не привыкшие к такому буйству света. Пестрое зрелище немедленно вызвало в публике гул одобрения.
Действие комедии началось ссорой добропорядочного буржуа Пандольфа с дочерью Изабеллой. Та объявила, что без ума от белокурого красавца Леандра, а потому ни за что не пойдет замуж за капитана Матамора, которого навязывал ей отец. Служанка Зербина, подкупленная Леандром, тут же выступила на ее стороне, и Пандольф принялся ругательски ругать дерзкую Субретку, а она мгновенно находила сотни доводов и возражений и в конце концов присоветовала хозяину самому обвенчаться с Матамором, раз уж он так ему по душе. А она, Зербина, не допустит, чтобы ее молодая хозяйка стала супругой старого филина, носатой образины, которая кирпича просит, тощего пугала, которого заждались в огороде.
До крайности взбешенный Пандольф, желая остаться с дочерью наедине, попытался прогнать Субретку в дом, но та плечом защищалась от его тычков и толчков, не трогаясь с места, и при этом так изгибала стан, так задорно поводила бедрами, так кокетливо взмахивала юбками, что даже настоящая балерина лопнула бы от зависти. На каждый промах неуклюжего Пандольфа она отвечала смехом, показывая все тридцать два жемчужных зуба, ее сильно подведенные глаза сверкали, губы рдели от кармина, а новые юбки, сшитые из тафты, подаренной маркизом, шуршали, взлетали, вспыхивали бликами и, казалось, сыпали искры.
Эта сцена вызвала дружные аплодисменты, и владелец замка Брюйер лишний раз убедился, что не ошибся, остановив выбор на этой девушке – истинной жемчужине среди субреток.
Тем временем на сцене появился новый персонаж, который двигался озираясь, словно из опасения, что его заметят. То был Леандр – бич отцов, мужей и опекунов, любимец жен, дочерей и воспитанниц – одним словом, первый любовник, тот, о ком мечтают, кого ждут и кого ищут, воплощение отвлеченного идеала. Именно ему предстояло осуществить то, что обещают зрителям и читателям поэты, драматурги и романисты: стать олицетворением молодости, страсти и счастья, не зная при этом немощей и болезней, не испытывая ни голода, ни жажды, не страдая от зноя и стужи, не ведая ни страха, ни усталости. Ему предписывалось ни ночью, ни днем не терять способности испускать томные вздохи, без конца лепетать о любви, подкупать дуэний и субреток, карабкаться по веревочным лестницам, хвататься за шпагу при встрече с соперником – и при этом всегда оставаться чисто выбритым, аккуратно завитым, иметь безупречное платье и белье, строить глазки и складывать губы сердечком, как у восковой куклы!
Право слово, трудное ремесло, которое не окупит даже любовь всех женщин без исключения!
Обнаружив Пандольфа на том месте, где он рассчитывал встретить Изабеллу, Леандр замер в позе, которая была тщательно отработана им перед зеркалом, ибо подчеркивала достоинства его внешности: стан слегка наклонен влево, правая нога согнута в колене, одна рука лежит на эфесе шпаги, другая потирает подбородок, да так, чтобы публике при этом был виден блеск крупного бриллианта в перстне. При этом пламенный взор туманится неизвестно откуда взявшейся негой, а легкая улыбка приоткрывает ослепительную эмаль зубов.
В ту минуту он был и в самом деле хорош собой. Новые ленты освежили его костюм, сорочка ослепительной чистоты виднелась между камзолом и панталонами, узконосые башмаки на высоких каблуках, украшенные пряжками, дополняли облик идеального кавалера. Даже желчная и придирчивая Иоланта не увидела в нем повода для насмешки. Воспользовавшись паузой, Леандр через рампу взглянул в зал – на маркизу. Это был один из его наиболее обольстительных взглядов – полный такой страстной мольбы, что благородная дама невольно залилась краской. Когда же он перевел этот взгляд на Изабеллу, он был уже потухшим и рассеянным, чем ясно была продемонстрирована разница между любовью истинной и наигранной.
