Любовь не кончается: Эйлит - Чедвик Элизабет (книги хорошего качества .txt) 📗
— Помогите мне! — умоляла Фелиция монахинь, судорожно сжимая в руке орлиный камень. — О, пожалуйста, помогите! О, святая дева Мария, помилуй меня!
Монахини делали все возможное, чтобы облегчить страдания роженицы. Они натирали ее огромный живот лечебными настоями, распустили ей волосы, что по старинному поверью помогало ребенку беспрепятственно выйти из лона матери, приготовили питательный ячменный отвар. Все их старания пропали даром: Фелиция была чересчур напряжена и никак не могла расслабиться. В конце концов настоятельница монастыря распорядилась послать за Обертом, а сама осталась с роженицей.
— Ты должна успокоиться, — властно сказала она. — Пузырь с водами еще не лопнул. А когда это произойдет, тебе понадобятся все силы. Помни, все силы.
— Аве Мария, молю о спасении! — прошептала Фелиция, поднимая глаза на гипсовую статую девы Марии, возвышающуюся в углу.
Толстая соломенная подкладка царапала спину. Монахини принесли ее после того, как роженица начала жаловаться на боли в пояснице. Еще они сказали, что солома будет впитывать кровь во время родов. Несмотря на все старания Фелиции отогнать предательский страх, он продолжал терзать ее душу. Она готовилась к самому страшному, к смерти, и уже представляла себе, как монахини подходят к ее бездыханному телу, вспарывают ножом живот, достают ребенка…
Дверь открылась, и в келью ввели Оберта. Обычно мужчин не допускали до святая святых, но на этот раз монахини, впав в отчаяние, сделали исключение. Фелиция кричала так громко, что ее голос был слышен даже за пределами монастырских стен. Кричала до тех пор, пока не осипла.
— Оберт! — Фелиция приподнялась на горе подушек. — Оберт, я ведь умираю, правда? Они поэтому послали за тобой?
Сняв накидку и шляпу, Оберт сел на край кровати и обнял жену за плечи.
— Если бы ты умирала, то в первую очередь они послали бы за исповедником, — бодро сказал он. — Настоятельница позвала меня, потому что только я, по ее мнению, способен тебя успокоить.
— О, мне так больно! И с каждой секундой становится еще больнее. — Фелиция содрогалась в объятиях Оберта, с началом новой схватки она что есть силы вцепилась ногтями в его рубашку. — Я так боюсь! — с трудом переводя дух, произнесла она.
Оберт ласково обхватил лицо жены ладонями.
— Я тоже боюсь, когда вижу тебя в таком состоянии. Фелиция, любимая, пойми, нельзя выиграть сражение, не веря в победу. В битве при Гастингсе мы бы непременно проиграли, если бы не фанатичная вера герцога в победу. Ты должна бороться. Делай все, что советуют сестры, — они мудрые и опытные. Я буду рядом, обещаю. Если не в комнате, то за дверью. — Он нежно поцеловал жену в висок, затем в дрожащий уголок рта.
Слова Оберта донеслись до Фелиции словно издалека.
— Помоги мне, Оберт, — прошептала она. — О, Господь Всемогущий, помоги.
С Гарольдом в одной руке и с кувшином эля в другой, Эйлит спустилась к кузнице. Весь день она с тревогой поглядывала на малыша: он еле дышал, и глаза потускнели. Воздух вырывался из легких с тихим стоном. Утром мальчик почти не ел — груди Эйлит ныли, разбухнув от избытка молока. Гульда отправилась куда-то принимать роды и обещала заглянуть только вечером.
Из кузницы донесся грубоватый смех Голдвина. Открыв плечом дверь, Эйлит вошла внутрь. Муж и стоявший рядом с ним высокий рыжеволосый норманн Рольф де Бриз одновременно обернулись и посмотрели на нее. Пристальный взгляд последнего вызвал у Эйлит легкое раздражение и непонятный страх. Норманн почтительно склонил голову в знак приветствия. Присев на край рабочего стола, он наблюдал, как оружейник ловкими движениями скручивал из обрезков стальной проволоки кольца для кольчуги.
— Посмотри-ка, Эйлит, у меня появился ученик, — Голдвин кивнул головой в сторону гостя.
Как поразительно быстро этому де Бризу удалось наладить отношения с Голдвином! Один почти не говорил по-английски, другой ни слова не знал по-французски. Чувствуя себя немного скованно, Эйлит поклонилась в ответ, а затем поставила кувшин с элем на скамью.
— Извините, но мы не держим вина, — обронила она, на самом деле не испытывая никакого сожаления по этому поводу.
— Неважно, я уже начал привыкать к элю, — с улыбкой отозвался норманн. — Ваш супруг любезно согласился продать мне кольчугу и пообещал сделать новый шлем.
На взгляд Эйлит, де Бриз держался непозволительно свободно и даже дерзко. Энергия, исходящая от его стройного тела, казалось, заполнила все углы тесной кузницы. Насторожившись, молодая женщина придвинулась к мужу.
— А как насчет «никаких дел с норманнами»? — с легкой иронией поинтересовалась она. — Значит, кольчуга и шлем?
Помрачнев, Голдвин кашлянул в кулак.
— Я по глупости чуть не отказался от выгодного предложения. А кольчуга была сделана для английского тана, который так и не вернулся из Стампфорд-Бриджа. Два месяца она провалялась без дела, а сегодня приглянулась этому норманну. Между прочим, вчера мне показалось, что ты хотела, чтобы я с ними сотрудничал.
Эйлит бросила беглый взгляд на де Бриза — он наблюдал за ней с нескрываемым любопытством.
— Так оно и есть. Просто сейчас я немного удивилась, вот и все.
Она собралась было уходить, но Голдвин задержал ее. Взяв в руки Гарольда, он с гордостью показал мальчика норманну.
— Это мой сын. Когда он вырастет, кузница перейдет к нему. Я научу парня всему, что знаю сам. И вот увидите, он станет самым лучшим оружейником в Англии.
Эйлит неохотно перевела хвастливые слова мужа. В этот момент маленький Гарольд тихо захныкал. Из набухших грудей Эйлит тотчас начало сочиться молоко; на платье расплылись мокрые пятна. Перехватив взгляд де Бриза, она совсем растерялась. Ей показалось, что в кузнице вдруг стало ужасно тесно, что в ней не осталось места ни ребенку, ни Голдвину — только она и рыжеволосый норманн. В мгновение ока кровь застучала у нее в висках, дыхание участилось. Эйлит хотелось бежать куда глаза глядят. Выхватив сына из рук Голдвина, она пробормотала что-то о пригорающем молоке и стрелой вылетела из кузницы.
Обменявшись понимающими взглядами, мужчины улыбнулись друг другу.
— Ох, уж эти женщины! — фыркнул Голдвин, качая головой.
С искаженным от боли лицом Фелиция сидела на стуле, широко раздвинув ноги. Вот уже два дня она изо всех сил пыталась вытолкнуть ребенка из лона, но воды отошли лишь несколько часов назад, и младенец только-только начал продвигаться по родовому проходу. Боль стала совсем невыносимой, но Фелиция так обессилела, что уже не испытывала страха. «Я не хочу умирать» сменилось на «Дайте мне умереть, хочу покоя».
— Тужься! — властно крикнула сестра Уинфред. До ухода в монастырь она сама родила шестерых детей и поэтому считалась самой опытной повивальной бабкой в округе. — Ради своей жизни и ради жизни ребенка, тужься сильнее!
— Не могу, — сквозь рыдания простонала Фелиция.
— Можешь! Неужели ты не хочешь подарить мужу наследника?
Прикусив губу, Фелиция устало закрыла глаза.
— Давай, милая. Не сдавайся. Осталось немного. Потерпи.
По глубокому убеждению Фелиции, одной из самых главных обязанностей хорошей жены было рождение ребенка. «Если это сделала Эйлит, то это смогу и я», — сказала она себе и, глубоко вздохнув, поднатужилась изо всех сил.
Мучения продолжались еще целый час, прежде чем Уинфред сообщила, что показалась голова ребенка и что для его появления на свет осталось сделать еще одно усилие. Услышав в голосе монахини надежду, Фелиция стиснула зубы и напряглась всем телом. В следующую секунду комнату огласил возмущенный крик младенца.
— Вы только послушайте, какой у него звонкий голосок! — воскликнула сестра Уинфред, с широкой улыбкой поднимая орущего во все горло ребенка над окровавленными бедрами матери.
— Мальчик! — слегка приподнявшись над подушкой, радостно подхватила Фелиция. — Я знала, что родится мальчик. Дайте его мне!
По-прежнему улыбаясь, сестра Уинфред перерезала пуповину, завернула новорожденного в чистое полотенце и протянула его матери. Затем взяла другое полотенце и приложила к внутренней стороне бедер Фелиции: ткань мгновенно пропиталась ярко-алой кровью. Нахмурившись, сестра Уинфред позвала на помощь еще одну монахиню, а третью послала в лазарет за нитками.
