Восемь сантиметров: Воспоминания радистки-разведчицы - Мухина Евдокия Афанасьевна (бесплатная библиотека электронных книг .txt) 📗

Разрешила себе поесть хлеба с водой и сахаром; не насытилась. Смотрю, что такое? В одной руке у меня банка с тушенкой, в другой — финка. Вот когда я на себя разозлилась, отшвырнула финку сама не знаю куда. Говорю себе: ты еще не знаешь голода, еще траву не ела, камни не сосала. Вот бы тебя в Ленинград. Там дети пухнут. А ты заелась, сахару с хлебом тебе мало!

Закуталась в парашют и думала, разгадывала загадки прошедшего дня. Разве не читала, не слышала от людей, что на голодный желудок голова лучше работает?..

Сосредоточилась, вроде бы на экзаменах.

Почему Ахмед не побежал со мной? Мертвому ведь он не мог помочь, верно?.. Долго крутилась и так и эдак — вдруг поняла: ни он, ни этот русский дядечка не подпольщики. Наоборот, они, верно, решили, что я подпольщица и распространяю листовки. Потому-то старик и захотел перед смертью меня увидеть. Потому-то и Ахмед побежал в другую сторону — отвлек от меня опасность и сам нарвался на гитлеровцев. А вдруг его убили? Или хуже того — арестовали? Хорошо еще, листовка осталась у меня… А не потеряла ли я ее?.. Нет, здесь. Вот, на обороте записка умершего от ран. Есть ведь специалисты, способные кого угодно узнать по почерку. Придут наши, я передам в штаб и листовку и предсмертную записку… А что при этом скажу?

Не знала, что скажу.

Вернусь лучше к моим делам и раздумьям. Пока что дела только в раздумьях и состояли. Тем более что в них я черпала силы перебарывать голод и рвущую боль. Я ладонями грела свое колено. Мне казалось, оно под моими руками вздувается, будто его накачивают. Но главное мучение было не в том. Вот рация — протяни руку и достань, через минуту свяжусь со штабом. А что сообщать? То, что по случаю рождества альпийские части голыми загорали на солнышке? Или пожаловаться на бегунов, которые меня сбросили в кювет? Или передать шифром, что встретила Ахмеда, видела умершего от ран пожилого русского, три часа искала свою пещерку?.. Я ж не корреспондентка, а разведчица. За подобную радиограмму меня так пропесочат — до конца жизни не забуду.

Что делать, что делать?

Стала я мечтать, как придет кто-нибудь из подпольного центра. Этим-то людям я довериться могу, правда?.. А кто они? Где их искать? Разве я, даже если б не болела нога, имею право искать?.. А в то, что сами меня отыщут, верилось слабо. Так я думала, думала, ни до чего додуматься не смогла…

Открываю глаза — совсем светло. Слышу чьи-то шаги, вскакиваю, мычу от боли… Шаги действительно слышны: кто-то быстро сбегает по гравию речки. Все задернуто белым туманом… Рядом со мной лежит новая листовка:

Как же это хорошо! Значит, идут, продвигаются наши. Недолго мне тут сидеть со своим вздутым коленом.

Чуть не заплакала от радости. А потом подумала: «Я должна помогать наступающей армии, для этого послана, а мечтаю, что меня освободят. Я же частичка, хоть и малюсенькая, а все-таки частичка действующей армии».

Потом стала вспоминать карту Кабардино-Балкарии, ее границу с Северной Осетией. Наступление идет оттуда. И я поняла: хоть наши и здорово продвинулись, до Нальчика еще далеко, надо выбить фашистов не с одного перевала.

Вслед за этими мыслями стала себя ругать последней дурой: прозевала, опять прозевала того, кто мне больше всего нужен. Я же слышала, как бежал этот неизвестный мне человек. Бежал сквозь туман — стало быть, знает тут все, каждую ямку, каждый бугорок.

Не давал покоя и другой вопрос: кому он бросает листовки? Неужели специально мне? Быть этого не может. Тут тайна, которую понять я не в силах. Если раньше думала, что предыдущему хозяину пещерки, теперь поняла — нет. Я заснула, сидела закутанная в парашют. Он меня видел. Вряд ли, конечно, понял, во что я закутана. Во всяком случае, будить не стал. Выходит дело, имел на то причину.

Четыре дня и четыре ночи я безвылазно просидела в пещерке. Лучшее, что могла за это время сделать, экономила продукты. Я даже так решила: пусть умру с голоду — тушенку не трону. Сидела у края пещеры — справа под рукой две гранаты лимонки, слева две железные банки с консервированным мясом. На этикетке нарисован бык — рогатая упрямая морда. А я думала: все равно тебя переупрямлю. Сама же нет-нет да и посмотрю: куда забросила свою финку? Пещерка крохотная, а финки нигде не видно.

В моей военной жизни бывали потом куда бо?льшие трудности, немало пришлось настрадаться. Но я так скажу: нет на войне ничего хуже, чем вынужденное безделье. Если б тяжелая рана, а то пустяк, но держит железным капканом…

Так подыхала от тоски и злости. А ведь считала себя везучей! Лил сильный дождь. И такой задувал ветрюга, что струи ледяной воды то и дело заносило в пещерку. Я не могла унять дрожь.

Из-за этого проливного дождя за пределами моей пещерки ничего почти не было видно. Правда, если высунуться, в поле зрения попадает изгиб дороги. Метров сорок — пятьдесят, не больше. Все-таки я кое-что заметила и передала в штаб. Разведданные были весьма скромными. Я сообщила, что мимо меня в сторону Нальчика проследовали через короткие промежутки более двухсот набитых солдатами автомашин, что в том же направлении пошли средние танки — сорок два, а также тяжелые танки — шестнадцать штук, следом за ними самоходные орудия… В другой день опять же радировала, что мимо меня со стороны Нальчика, то есть с юго-востока, в течение часа эсэсовцы вели под конвоем беспорядочно шагающих солдат в неизвестной мне форме. Если судить по каскеткам, румынский батальон, а возможно, и сильно потрепанный полк, все солдаты и офицеры которого разоружены… В ответ меня из штаба запросили, почему такие скудные и неопределенные данные. Где я и что со мной? Здорова ли? Долго ли продержусь? Предупредили, чтобы берегла продзапас.

От этого всего мне стало горько и стыдно. Ответила, что здорова, но лишена возможности двигаться, что от голода не страдаю — достаю на хуторе картошку. Пообещала к завтрашнему вечеру сообщить разведданные по всему своему участку до горы Кизиловой…

Выходит дело, мне и доложить-то больше нечего? Неужели сообщать, что поцарапала коленку? Или о том, что в один присест слопала банку тушенки? Не пришлют же мне врача и дополнительный паек на самолете. Но вот насчет того, что завтра передам сведения более содержательные и точные… Я ведь все время шевелила ногой, массировала ее. Понимала, что лучше бы сделать компресс. Недаром же мама в коротком моем сне советовала приложить к нарыву подорожник. Я и сама знала: помогают подорожник, столетник, календула. Только где их брать? Хорошо бы сделать надрез, выпустить гной.

Куда я забросила нож? Неужели выкинула в ручей?.. Тогда, считай, нет у меня финки. Ручей вздулся, стал желто-коричневым, бурным. Несет не только гравий и щебень — перекатывает большие голыши. На склоне вода идет теперь сплошным потоком. Вот бы идти в разведку — следов не останется никаких… Вдруг я услышала грохот и невольно вобрала в плечи голову. Прямо перед выходом из пещерки посыпались камни. А за ними широкой струей полилась вода. Теперь все, подумала я, зальет! Подохну, как на открытке княжна Тараканова. Только крыс не хватает.

Но получилось по-другому. Получилось, что я и правда везучая. Этот поток загородил меня, теперь снаружи никто пещерку не увидит… Только мелькнула эта мысль, в ту же секунду я уснула. Нет, успела подумать: пусть закричу во сне, даже заору во всю глотку — грохот потока все перекроет. А самое последнее, что подумала: правильное дело творит природа — фашистам, которые засели в балках, крепко достанется от этого ливня.