Штрафбат. Приказано уничтожить - Орлов Андрей Юрьевич (книги полностью txt) 📗
– Никому не вставать! – отчаянно прокричал Колыванцев. – Лежать! Держимся!
– Мужики! – выкрикнул кто-то догадливый, – это из минометов садят!
Сбывался, похоже, один из самых мрачных сценариев. На опушку западного леса гитлеровцы подтянули минометную батарею и неторопливо начали пристреливаться – издалека, деликатно, чтобы не повредить мост. И у них получалось. Мины летели по навесной траектории, взрываясь все ближе к позициям. Шестая, седьмая… Солдаты кричали от страха, жались на дно окопов, наваливали на себя мешки с песком. В двух шагах от скорчившегося Алексея кто-то молился: спаси, Господи, сохрани… Не сохранил и не спас. Очередная мина взорвалась на бруствере; посекло осколками, завалило землей всех, кто там находился. Еще одна прошла с перелетом, рванула слева от моста, под обрывом – на террасе, где укрыл тяжелораненых медбрат Карпенко. Немцы пристрелялись и работали теперь почти ювелирно. Ни одна из мин не сработала на мосту. Зато позиции штрафников при въезде на переправу и у обрыва накрыло серией мощных взрывов. Кричали раненые, пораженные осколками, кто-то кашлял, отплевываясь. Кто-то истошно вопил, что не может все это выносить, лучше подохнуть! Зорин терпел, закрыв голову руками. Стучал зубами Мишка, икал так громко, словно его припоминала на том свете вся их бывшая разведрота во главе с капитаном Калмаковым. Спасало то, что свое укрытие они сооружали не абы как. Окоп вырыли в полный профиль, обложились глиняными комьями, так что погубить их могло лишь прямое попадание. Прогремело в соседнем окопе. Дрогнула земля. Что-то плюхнулось на бруствер. Зорин открыл глаза и в ужасе уставился на мертвого Гончарова – вернее, на то, что осталось от мертвого Гончарова…
– Товарищ младший лейтенант! – истерично завизжал кто-то. – Вы там живы еще? Что нам делать-то? Ведь всех поубивают!
– Держаться! – орал Колыванцев.
– Товарищ младший лейтенант! – Зорин не узнал своего голоса. – Прикажите отступать к переправе! Там переждем! Немцы не будут вести огонь по мосту!
Казалось бы, простое логическое решение – но откуда у некоторых офицеров эта склонность к ослиному упрямству? Разве геройски погибнуть – это есть основная задача солдата? Или все же выжить любой ценой, победить осточертевшего врага? Из Колыванцева мог бы вырасти здравомыслящий, толковый офицер, не соображай он так долго и трудно.
– Рота, все на мост! – гаркнул он.
Кинулись оборванные, израненные, на злосчастный «акведук». Бежали, пригибаясь, гонимые страхом, сопровождаемые воем мин за спиной. Кто-то падал, спотыкаясь, об него тут же запинались другие, катились кубарем, матерясь. Поспешно ковыляли раненые. Зорин как в воду глядел – немцы как огня боялись повредить мост. Взрывы остались за спиной, осколки до бревенчатого наката уже не долетали. Разрывы мин утюжили позиции. Люди падали, молитвенно смотрели в небо – неужели пронесло? Наступила тишина. Осела пыль. Живых и невредимых оставалось совсем немного – из тех, что выжили в первой драке, уцелело не больше половины. Люди ошарашенно трясли головами, выбивали звон из ушей.
– Посмотрите, товарищ младший лейтенант, они же над нами потешаются! – обиженно прокричал Антохин. Мог бы и не орать, его неплохо слышали все, кроме самого Антохина.
На опушке западного леса, метрах в семистах от моста, копошились человеческие фигурки в полевой форме вермахта. Перетаскивали какие-то ящики, приветливо махали советским солдатам. Какой-то юморист повернулся задницей, нагнулся и принялся подпрыгивать, как козел, шлепая себя по мягкому месту.
– Ну, все, они напросились, сейчас получат, – процедил оскорбленный Ахнович, сделал резкий жест подбородком, словно избавляясь от удавки, и засеменил обратно на перепаханные минами позиции.
– Куда, боец? – спохватился Колыванцев.
– Да не дрейфьте, товарищ младший лейтенант, не убегу, – бросил через плечо штрафник.
– А и впрямь, куда он денется, – захохотал неунывающий Мошкин.
Ахнович перепрыгивал через вздыбленные пласты земли, карабкался по мертвым, установил на бруствер пулемет покойного Лихачева, который, всем смертям назло, оказался целым и невредимым. Какое-то время он возился с пулеметной лентой, гнездился на амбразуре, отыскивая упоры для локтей. «А ведь у этой штуки неплохая поражающая способность, – сообразил Зорин. – И семьсот метров не расстояние».
Солдаты с нарастающим любопытством следили за происходящим. Ахнович как-то хвастался, что пулемет для него – излюбленное оружие, и даже Лихачеву в этом деле он даст десять очков вперед. Он долго целился, выискивая подходящую мишень, тер глаза, снова припадал к прицелу. А немцы на опушке не ждали каверзы, занимались своими делами… Длинная очередь разорвала хрупкую тишину. Ахнович давил на гашетку, отпускал, снова давил. Лента на 250 патронов двигалась неторопливо, рывками. Стрелял он не по людям, мишень была другой. Солдаты на опушке присели, когда над головами засвистели пули. Кто-то залег, другие бросились в лес, но далеко не ушли. Целью Ахновича были ящики с минами, лежащие аккуратными рядами позади шеренги минометов. Немцам в голову не приходило, что они могут стать мишенью. От попадания крупнокалиберной пули сдетонировала одна из мин с уже вставленным взрывателем.
Рвануло так, что заложило уши даже у сгрудившихся на мосту солдат. Гремел «праздничный» фейерверк – мины взрывались одна за другой, с перерывом в какие-то доли секунды. Шквал огня и ужасающий грохот накрыли пространство. Валились кусты, деревья, земля вставала на дыбы. Вряд ли кто-то выжил в радиусе пятидесяти метров от этого ада. Мины взрывались не меньше минуты, а потом все стихло, только пыль висела над опушкой, долгое время не желая оседать на землю.
Штрафники потрясенно молчали. Приподнялся Ахнович, приветливо махнул рукой.
– Эй, аники-воины, учитесь, пока я жив! Милости просим, можете возвращаться, вашей безопасности уже ничто не угрожает!
– Ахнович, ну ты силен… – разлепив губы, пробормотал Терещенко.– Рядовой, вы будете представлены к правительственной награде, – хрипло вымолвил ошарашенный Колыванцев. Но вымолвил он это таким трагическим тоном, что присутствующие при этом солдаты покатились от хохота.
Выжившие возвращались на позиции, оттаскивали мертвые тела, выискивали оружие. Кто-то снова брался за лопату, кто-то волочил мешок, из которого тонкими струйками высыпался песок. В строю осталось восемнадцать человек – что в данной ситуации, учитывая минометный обстрел, было достижением. Впрочем, скоро объявился девятнадцатый. Колыхнулась трава, и из бурьяна вылупилась возбужденная физиономия рядового Полтавченко – «сигналиста» на далеком холме.
– Эй, мужики, не стреляйте, я свой!
– Ладно уж, свой, заходи, – снисходительно разрешили солдаты. – Так и быть, не будем стрелять. Мужики, вы посмотрите на него! Мы тут кровь ведрами проливаем, а этот бездельник целехонек, отдыхал там на природе, в ус не дул! А ну, темную ему!
– Лучше штрафную! – хохотал другой.
– Так сами же меня отправили! – возмущался боец. – Я вам что, напрашивался?
– Ладно, Полтавченко, не бойся, мы уже добрые.
– Боец, какого хрена?! – всполошился Колыванцев. – Почему оставил пост? А ну, бегом обратно!
– Так это самое, товарищ младший лейтенант, – замялся штрафник. – Я же не просто так к вам явился! Нет там никого в лесу, ушли фрицы.
– Как это – ушли? – опешил офицер.
– Ну, не знаю, – пожал плечами Полтавченко, – собрались и ушли. А чего мне там одному куковать? Разрешите, я с вами, товарищ младший лейтенант? А то неуютно там – вам тут костыляют, а я там словно на курорте отлеживаюсь.
Наблюдатель на холме так и остался для немцев невидимкой. А ему с толково выбранной позиции было многое видно. Он видел, как накапливались на опушке несколько взводов, и сильно озадачился: неужели их специально учат ползать? После боя вернулись немногие – большей частью раненые, растерянные, и на вторичную атаку наскрести «немного пехоты» немцы уже не могли. Пехотинцы рассредоточились на опушке, раненых увезли в тыл на бронетранспортере. Гранатометы подвезли на грузовом «Мерседесе» – выгрузили вместе с боеприпасами. Показательно стреляли – с шуточками, с огоньком. Поначалу не обратили внимания на пулеметчика – далеко, не попадет. Но когда рвануло…
