Первичный крик - Янов Артур (список книг txt) 📗
Если пациент пережил свое прошлое во время первичного состояния, он склонен терять нить времени. Иногда пациенты говорят: «Мне кажется, что прошло много лет с того утра, когда я вошел в этот кабинет». Когда я прошу пациента оценить, сколько времени он провел в кабинете, то иногда в ответ слышу: «Думаю, что лет тридцать». Представляется, что те минуты и часы, которые он в действительности провел на кушетке, он жил в прошлом, далеком прошлом, в своем прежнем, давно забытом окружении.
Пациенты описывают первичное состояние, как переживаемую в сознании кому. Хотя они могут выйти из первичного состояния в любой момент по собственному желанию, они предпочитают не делать этого. Они прекрасно сознают, где они находятся, и что с ними происходит, но находясь в первичном состоянии они заново переживают всю свою прошлую жизнь и полностью поглощаются ею. Они и до этого были постоянно поглощены своим прошлым, но тогда они проигрывали, а не переживали его. Даже их сны обычно были полны прошлым. Таким образом, первичное состояние просто ставит прошлое на предназначенное для него место, туда, где оно должно быть в норме, что наконец позволяет пациенту начать жить в настоящем.
Первичный крик
Первичный крик — это не просто крик как таковой. Не используется он и для снятия напряжения. Если этот крик возникает от глубокого, разрушающего чувства, то я убежден в том, что это исцеляющий крик, а не просто сброс напряжения. В любом случае, однако, исцеляет пациента не крик сам по себе, а первичная боль. Первичная боль является лечебным, исцеляющим средством, потому что она означает, что больной, наконец, может чувствовать. В тот момент, когда пациент начинает ощущать душевную боль, первичная боль исчезает. Невротик страдает, потому что его организм постоянно настроен на боль. Это страдание обусловлено страхом перед нарастанием напряжения.
Истинный первичный крик невозможно спутать ни с чем. У него свой неповторимый характер — он глубокий, громкий и непроизвольный. Если психотерапевту удается внезапно убрать какую?то часть защиты, и больной остается обнаженным и беззащитным перед своей первичной болью, то пациент кричит, так как душа его открылась истине. Хотя крик является вполне распространенной реакцией, он все же не есть ни единственный, ни обязательный ответ на внезапную уязвимость по отношению к первичной боли. Некоторые люди вместо крика мычат, стонут, извиваются и бьются в судорогах. Результат во всех случаях один и тот же. То, что выходит наружу, когда человек кричит, есть единичное чувство, лежащее в основе тысяч прежних переживаний. «Папочка, не бей меня!»; «Мама, мне страшно!». Иногда пациент просто вынужден кричать. Это крик, вознаграждает его за сотни шиканий, высмеиваний, унижений и порок. Он кричит теперь, и кричит только потому, что раньше ему наносили раны, из которых не давали вытечь ни одной капле крови. Как будто кто?то всю жизнь колол его иголкой и не позволял даже один раз крикнуть «ой!».
Сопротивление
Но первичная терапия не всегда протекает так гладко, как можно подумать, прочитав мое описание. Защита — сама по себе — это сопротивление ощущению чувства. Поэтому у пациента всегда — в той или иной форме присутствует сопротивление, и оно продолжается до тех пор, пока в неприкосновенности остается хотя бы одна какая?нибудь часть защитной системы. Многие больные решительно отказываются кричать на своих родителей. Эти пациенты на протяжении многих лет посещали психоаналитиков и говорят: «Слушайте, я все это проходил за много лет. Я знаю, что все это означает, и какой прок просить меня об этом?» Я допускаю, что они действительно ничего не понимают до тех пор, пока все же не начинают кричать. Пациенты бывают весьма сильно смущены этими «инфантильными упражнениями». Один молодой психолог спросил: «Вам не кажется, что вы впадаете в упрощенчество?» Но понимание головой, что вас не любили всю жизнь — это расщепленный опыт — половинчатое переживание, в котором не участвует «тело». Просить о любви — это совсем иное дело. Невротическая борьба начинается именно из?за того, что ребенок не смеет прямо попросить о любви; такая просьба приносит только отторжение и боль. Поскольку борьба— это вечная символическая мольба о любви, то заставить пациента прямо о ней попросить (Пожалуйста, полюби меня, мама) — означает убрать борьбу и снять защитное покрывало с первичной боли.
Иногда сопротивление бывает физическим. Пациента просят выдохнуть, но он поступает наоборот. Он загоняет воздух в легкие, вместо того, чтобы вытолкнуть его из горла. Такая неспособность к выдоху часто наблюдается у невротиков, в частности у зажатых личностей, которым все приходилось держать в себе. Физическое сопротивление представляется машинальным, чисто автоматическим. Напрягаются мышцы гортани, больной сгибается пополам, свертывается в клубок — только для того, чтобы отключить чувство. Дело заключается в том, что ни один больной, как бы неудобно он себя ни чувствовал, никогда просто так, с первого раза, не ляжет спокойно на спину и не сольет наружу свой невроз.
Если больной упорно продолжает поверхностно дышать, то я иногда нажимаю ему на живот. Однако прибегать к такому приему приходится редко. Ни в коем случае нельзя применять его до тех пор, пока больной не примет устойчивую позу и не погрузится в чувство, так как наша цель — нормализация не дыхания, но чувства.
Символическое первичное состояние
Поскольку избыточная, непереносимая боль отключается организмом автоматически, то в первые несколько дней психотерапии наступает то, что я называю символическим первичным состоянием. Это особенно справедливо в отношении пожилых больных с жесткими и ригидными слоями психологической защиты. Поначалу может произойти гальванизация физической части первичной боли, но больной не устанавливает ментальной связи между физической и душевной болью. Например, пациент может ощущать сильную боль в спине (символическую, так как она трактуется как результат «долгого лежания на спине»), или у пациента наступает частичный паралич (символический, так знаменует собой беспомощность), иногда больной чувствует физическую тяжесть на плечах (бремя забот, которое ему приходится нести). Символизм такого рода вариабелен. Например, один пациент в течение получаса не мог шевельнуть левыми конечностями. Он сказал при этом: «Это тот мертвый груз, который мне пришлось тащить всю жизнь». Эти слова он произнес уже после того как сумел создать ментальную связь своего чувства.
Когда невротическое поведение уничтожается специалистом по первичной психотерапии, невроз кажется отступает на вторую линию обороны — формируется физический символизм, то есть, возникают психосоматические жалобы. Здесь мы снова видим, что физическая боль является следствием ранней ментальной, душевной боли, и когда пациент ощущает эту боль, то физическое страдание проходит автоматически.
Психосоматические аффекты поражают почти всех пациентов, проходящих первичную психотерапию, даже тех, кто до этого был относительно здоров. У одного больного после первого наступления основного первичного состояния начался понос. Пациент сказал мне: «Все это выходит из меня раньше, чем успел понять, что это». Когда он все понял, и смог назвать свое чувство, понос прекратился. Когда решающее и самое важное чувство блокировано, то первичная боль атакует сначала телесные участки организма. По этому признаку мы можем сказать, что первичная боль поднимается к сознанию. Когда устанавливаются связи между разумом и болью, то психосоматические симптомы быстро проходят.
Один больной во время второго предпервичного состояния в буквальном смысле слова почувствовал себя разрубленным пополам. Он сжал кулаки, раскинул в стороны руки и застыл в напряженной позе, дрожа всем телом. Было при этом заметно, что он раскачивается из стороны в сторону. Тем не менее, это и было символическое поведение — символика разорванного чувства (и бытия), но при этом отсутствовала связь с сознанием, и с причиной этого расщепления. Позже он почувствовал, что происходит. Он пережил сцену развода своих родителей. Он почувствовал, как хотел уйти с отцом, но от этого его удержал страх вызвать недовольство матери… Он чувствовал, как сильно он ненавидит мать, но ему пришлось подавить это чувство, так как он мог жить только с ней, целиком и полностью от нее завися… Одновременно он испытывал гнев по отношению к отцу, который оставлял его, но он был вынужден прикрыть и это чувство из страха, что отец не будет приходить и навещать его… Все эти противоречия и привели к тому, что он чувствовал, будто его тело рвется на две части. Боль стала физической, потому что пациент не смел ощутить ее непосредственно. Следовательно чувства были перекодированы на язык мышц, сохранив при этом свою символическую суть; пациент действительно разрывался пополам под действием противоречивых чувств, потому что чувства — это реальные физические объекты. Для того чтобы разрешить это разрывающее ощущение, больному пришлось вернуться во времени назад и по отдельности пережить каждый элемент этого противоречия. И совершенно недостаточно было просто «знать» что это следствие развода.
