Россия в зеркале уголовных традиций тюрьмы - Анисимков Валерий Михайлович (читаем книги онлайн TXT) 📗
Все это, как известно, считалось серьезным отступлением от «воровского закона». Никто в то время не мог предвидеть, что война разделит хранителей криминальной субкультуры на две враждебные группы. Но произошло именно то, чего еще не знала вековая история преступного мира. Образовавшаяся довольно многочисленная группа «отошедших воров», «вероотступников», «сук»[141] всячески стала преследоваться «авторитетами» уголовной среды.
Ранее «изменник» (их было не так много) из «воровского мира» изгонялся или к нему применялись иные санкции, культивируемые в сообществе. В свою очередь, персонал ИТЛ изолировал гонимых в отдельные камеры, которые в среде лишенных свободы стали называть «сучьими будками»[142].
С начала же войны число «сук» непомерно возросло, и со временем они образовали самостоятельную категорию осужденных, своеобразную криминальную «масть».
Таким образом, сообщество заключенных неизбежно вышло за рамки сбалансированного состояния, и были созданы условия для междоусобной массовой борьбы за привилегированное место, которая обосновывалась своеобразными идейными мотивами и соответствующим эмоциональным состоянием участников конфликта.
Осмысливая события «сучьей войны», свидетелем которых писатель В. Шаламов был лично, он пытается проникнуть в душу «блатарей?воров» и «сук», объяснить психологию кровавой вакханалии.
«Сучья война отвечала темной и сильной воровской потребности – сладострастного убийства, утолению жажды крови. Эпизоды настоящей войны отразились, как в кривом зеркале, в событиях уголовной жизни. Захватывающая дух реальность кровавых событий чрезвычайно увлекла вожаков. Даже простая карманная кража ценой в три месяца тюрьмы или “квартирный скок” совершаются при неком “творческом подъеме”. Им сопутствует ни с чем не сравнимое, как говорят блатари, духовное напряжение высшего порядка, благодетельная вибрация нервов, когда вор чувствует, что он – живет.
Во сколько же раз острее, садистически острее ощущение убийства, пролитой крови, то, что противник – такой же вор – еще усиливает остроту переживаний. Присущее блатному миру чувство театральности находит выход в этом огромном многолетнем кровавом спектакле. Здесь все – настоящее и все – игра, страшная, смертельная игра. Как у Гейне: “Мясо будет точно мясо, кровью будет кровь людская”»[143].
Вот так пишет о психологических пружинах конфликта между уголовниками большой писатель, бывший «зэк» В. Шаламов. Мы же вернемся к анализу событий тех лет.
Особенно остро ситуация в ИТЛ начала развиваться в 19451946 гг. В послевоенные годы в стране наблюдается значительный рост преступности. Среди многочисленных причин, вызвавших его, особо можно выделить одну. Она заключалась в том, что часть «воров» – участников войны вернулась к своему ремеслу и снова оказалась в исправительно?трудовых лагерях.
Однако бывшие их сотоварищи не приняли воевавших («военщину», «красных шапочек»[144]) в свои ряды, исключив участие последних в «съездах», «сходках», «правилках», как грубо нарушивших уголовные традиции и обычаи.
В. Шаламов описывает примерную «встречу фронтовика»: «Ты был на войне? Ты взял в руки винтовку? Значит, ты – сука, самая настоящая сука и подлежишь наказанию по закону. К тому же ты – трус! У тебя не хватило силы воли отказаться от маршевой роты – взять срок или даже умереть, но не брать в руки винтовку»[145].
Между тем среди «отошедших» находилось достаточно много главарей и идеологов криминальной среды прошлого, которые никак не могли и не хотели смириться с новым для себя униженным положением, на которое их обрекли «правоверные воры». Поэтому в 40?е гг. они издают свой «новый воровской кодекс». Точной даты его провозглашения автору установить не удалось. Так, Жак Росси утверждает, что «закон» был введен «суками» в конце Второй мировой войны.
В. Шаламов называет 1948 г. и описывает порядок его распространения в исправительно?трудовых лагерях, расположенных на территории Дальнего Востока[146]. Другие источники, как правило, никакой дополнительной информации не представляют.
Содержание «нового закона» в корне противоречило принципам поведения «правоверных воров». Например, «авторитетам» мест заключения разрешалось работать в лагерях и тюрьмах старостами, нарядчиками, бригадирами, не запрещалось иметь семьи, не преследовалась прошлая служба в армии.
Новоявленных «законников» авторитеты уголовной среды между собой стали называть «ссученными ворами» («суками»). Отсюда исследователи проблемы уголовной субкультуры Ж. Росси, В. М. Монахов, писатель В. Шаламов враждебное противоборство между «ворами» и «суками», носившее, как правило, насильственный характер, назвали «сучьей войной».
Кроме того, в отдельных ИТЛ объявили свою неформальную власть над другими заключенными «польские воры». Об истоках происхождения данного криминального образования в литературе нет единого мнения. Одни считают, что ими являлись бывшие «воры», мобилизованные в армию во время войны и воевавшие на территории Польши, другие к ним относят воров?одиночек[147]. Третьи связывают возникновение этого сообщества с польскими привычными преступниками. Так, Б. Ф. Водолазский, Ю. А. Вакутин пишут: «В период 1939–1940 гг., после присоединения к СССР Западной Украины и Западной Белоруссии появилась новая криминальная группировка под названием «польских воров»[148].
Аналогичной позиции придерживается С. И. Кузьмин. Он отмечает: «На присоединенной к СССР территории Прибалтийских государств, Западной Украины и Белоруссии, Бессарабии находилось немало тюрем, в которых отбывали наказание уголовники?профессионалы. Этапированные оттуда в систему ГУЛАГа воры?профессионалы пытались утвердиться в новых для них условиях, чтобы занять достойное положение в среде осужденных. Не зная всех тонкостей жизни воровских авторитетов – «паханов» в местах заключения СССР, они грубо нарушали отдельные нормы такого поведения, восстанавливали против себя местных воров. К тому же расширение сообщества воровских авторитетов в результате пополнения пришельцами с запада, которых стали называть «польскими ворами», сулило местным немало трудностей. В силу этих обстоятельств воровское сообщество разделилось на две враждующие между собой группировки»[149].
Французский исследователь Жак Росси, автор фундаментального труда по ГУЛАГу, причисляет «польских воров» к «полублатным»[150], то есть к субкультурной прослойке между «авторитетами» и «нейтральными».
«Закон польских воров» позволял членам своей группировки во время отбывания наказания в ИТУ заниматься любой работой, сотрудничать с представителями администрации мест лишения свободы. Участники названного сообщества демонстрировали более гибкую тактику действий, более высокую приспособляемость к обстоятельствам. Между тем они также собирали с работающих заключенных «положенную дань», тем самым формировали свой корпоративный «общак», устраивали «сходки», жестоко расправлялись с непокорными.
Указанные принципы поведения «польских воров», как нетрудно заметить, мало чем отличались от нововведений «отошедших воров», данное обстоятельство предопределило их объединение[151].
Итак, к концу 40?х гг. в местах лишения свободы образовались многочисленные группировки осужденных, объединенные новыми идеями, принципиально противоречащими «воровским». Произошедшие изменения в «блатном мире» привели к серьезным конфликтам, поскольку одни хотели восстановить свой статус, другие не желали уступать зоны «узаконенного» грабежа, сферы влияния, «наследственного» права на власть. Нередко борьба заканчивалась поножовщиной. «Воры» просто убивали «сук». «Суки» пытались склонить на свою сторону «честных воров», заставить принять «новую веру». Это тоже становилось обычаем, нормой.
Борьба приобрела дикие формы. Новоявленные «законники» избрали политику «гнуловки», когда под угрозой ножа, топора или веревки противника заставляли становиться на колени, отказаться от своего сообщества. Для проявления собственных убеждений больше возможностей было, пожалуй, у «воров», ибо у них существовала альтернатива: отречься от своей «правоверности» и принять вводимый «суками» «новый закон» или умереть; у «сук» такая альтернатива отсутствовала. Вот примерная сцена того времени: «Когда суки положили Пушкина на железный лист и начали подпекать на костре, он прокричал стоявшим поодаль зрителям: “Эй, фрайера! Передайте людям, что я умираю вором!”»[152]
