Письма маркизы - Браун Лили (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗
Но, может быть, вы разрешите мне в один из ближайших дней сопровождать вас к т — те Жоффрен? В атмосфере этого салона должны расцвесть все скрытые качества вашей души, которые не могли вызвать наружу ни тепличная атмосфера, ни ледяной воздух вашего света. Моя старинная покровительница с удовольствием, — я уже писал вам однажды об этом, — примет вас, хотя она редко видит дам в своем салоне. Все огорчения, которые выпали на ее долю, в течение ее долгой жизни, были, по ее словам, причинены ей завистью и ревностью именно женщин!
Принц Луи Роган — Дельфине
Страсбург, 20 апреля 1776 г.
Ответ, по своей ясности, ничего не оставляющий желать госпожа маркиза!
«Я не согласна быть ни марионеткой, которой вы управляете, ни служанкой, которой вы повелеваете!..»
Дорогая моя, зачем так выходить из себя? Разве я желал когда-нибудь другого, кроме того, чтобы мы действовали с вами в полном согласии? Разве я не выражал вам благодарность за то, как разумно вы поступаете. И хотя вы резко подчеркиваете, что действуете только по собственной воле, разве же я не могу быть вдвойне благодарным вам за такую волю?
«Я не нуждаюсь в гофмейстере,»— пишете вы дальше. Но когда же я дерзал выдавать вам себя за него? Но друг ваш все же может быть вам полезен, очаровательная Дельфина, если даже вы думаете, что можете обходиться без священника.
«Ваших угроз я не боюсь!..» Угроз? Роган угрожает женщине?! Если бы я не был уверен, что вы шутите, то готов был бы подумать, что у вас совесть нечиста! Вы ведь должны знать, что в наш век снисходительных нравов я все же настолько просвещенный человек, что, несмотря на свою религиозную строгость, не стал бы мешать удовольствиям очаровательной женщины, насколько это дозволяет мне мое чувство зависти. Но я готов принести покаяние в моих воображаемых грехах. Да будет прощен вам граф Гибер! Вы ездите с ним верхом, как я слышал? Надеюсь, воспоминание о маршале Контаде не портит вам удовольствия?
Маркиз, вероятно, рассказал вам о Страсбурге. Здесь скучно до смерти. Если бы сюда не достигали волны парижского возбуждения умов, то мы, пожалуй, забыли бы даже, что живем. Ах, эти парижские удовольствия, эти женщины, эти ночи. Можете вы себе представить, что мы здесь спим… не только днем?!
Иоганн фон Альтенау — Дельфине
Париж, 10 мая 1776 г.
Дорогая маркиза! Еще звучали в моих ушах слова, которыми мы обменялись по дороге домой от m-me Жоффрен. Вы позволили мне заглянуть в вашу душу. Простите ли вы мне, что я до такой степени ложно понимал вас, что под маской, которую вы надевали на себя, я не разглядел необычайной красоты вашей души? Я целый день был в отчаянии, что не нашел Дельфины. Разве могла Дельфина так поносить любовь? «Как может Юлия Леспинас так швырять свое сердце, как это делают другие женщины!» — воскликнули вы. Но Дельфина, конечно, знала бы, что бросать сердце может только тот, кто его имеет — думал я, слыша эти слова.
И вот нежная рука пожилой женщины сняла эту маску, скрывающую ваше лицо. Почти грубым казался ее вопрос, как только вы сели около нее: «Чем вы занимаетесь?» Я поспешил к вам на помощь, чтобы вывести вас из замешательства, и рассказал о бедных парижских детях, которым вы помогли. M-me Жоффрен дружески погладила вашу руку. «Это хорошо, очень хорошо», — сказала она с похвалой и своим новым вопросом: «Есть ли у вас ребенок, маркиза?» — заставила кровь прилить к вашим щекам.
Вы были глубоко потрясены тем, что видели кругом, а, ведь в сущности, вы видели только старую женщину в кругу серьезных мужчин. И вы внезапно почувствовали, что ваш мир имеет все, что блестит и сверкает: красоту, богатство, остроумие, — но только близорукие люди могут принимать этот блеск за огонь, так как ни один зябнущий не может там согреться. Пламя воодушевления, поверьте, горит и светит только на наших алтарях.
Леспинас — умирающая, m-me Жоффрен — старая, обыкновенная женщина, m-me Дюдефан — слепая старуха, m-me д'Эпинэ — тяжело больная, и, тем не менее, к ним стекаются все мужчины, свергнувшие с престола королей земли и неба, так что те, кто еще преклоняет колена перед этими королями, в действительности, молится только призракам.
Отчего это происходит? — спрашиваете вы. Оттого, что эти женщины разрушили у себя тиранию общества, власть происхождения, кухни и… брака! Оттого, что в этой борьбе женщина вернула свои человеческие права и могла сделаться другом, советчицей и утешительницей мужчины.
Кондорсе развивал вам свои идеи относительно освобождения женщин от тяготеющего над ними тысячелетнего ига. В том чудовищном перевороте, который подготовляется, эта борьба сыграет выдающуюся роль. Но вы не должны смешивать с этим женский клуб m-lle Рокур, о котором вам рассказывали. К лесбийской ложе могут принадлежать только такие женщины, которые, пресытившись любовью, ищут новых возбуждающих средств, или те, которые страдают от неудовлетворенной любовной страсти. Они прикрывают свои желания громкими фразами о равенстве полов и воображают, что они доказывают свою свободу тем, что наряжаются в мужское платье и вместе с мужчинами заседают в кофейнях, проводя время в праздной болтовне о мировых проблемах.
Стремления Кондорсе не имеют никакого отношения к этим явлениям. Он добивается вовсе не свободы от нравственности, а нравственной свободы! Разве вы не чувствуете внутренней потребности принадлежать к нашему кругу?
Посылаю вам «Эмиля» Руссо — книгу, которую m-me Жоффрен так настоятельно советовала вам прочесть. Однако, не слишком ли еще далеки от вас эти вопросы?
Иоганн фон Альтенау — Дельфине
Париж, 30 мая 1776 г.
Одновременно с вашим глубокосодержательным письмом я получил известие о смерти нашей дорогой Юлии. Для нее это было избавлением, но мы все, с ее смертью, понесли невознаградимую потерю.
«Вы не поняли меня, — пишете вы. — Если меня так глубоко поразило молчаливое величие всех этих людей, то, может быть, именно потому это случилось, что я была только зрительницей. Я поняла, что я слишком ничтожна, чтобы становиться рядом с ними. Вопросы m-me Жоффрен жгли меня, как клеймо. Я не хочу к ней идти до тех пор, пока не буду в состоянии ответить ей и взглянуть ей в глаза без краски стыда на лице. Чудная книга Руссо была для меня откровением.»
Мне представляется, что я уже начинаю вас понимать. Вы рассказывали мне о вашем сыне и жаловались, что никогда не испытывали чувства материнской любви. Тут ясно говорит природа. Чрезмерная чувствительность помешала вам бороться с этим. Вы должны были бы жить для своего собственного ребенка, — ребенка, который явился бы залогом вашей любви. О, почему вы не захотели подождать этой минуты!
Граф Гибер — Дельфине
Париж, 31 июня 1776 г.
Вы обратились ко мне с теплыми словами участия, дорогая маркиза. Вы почувствовали, как должно разрываться мое сердце перед этой потерей. Я не мог быть для моей чудесной подруги тем, чем она хотела быть для меня. Ее бледный, страдальческий образ трогал мое сердце, ее ум восхищал меня, но моя чувственность молчала и для меня она оставалась только сестрой. Когда же я встретил вас, прекрасная волшебница, то все, что жило во мне, все мои чувства воспламенились, устремились к вам. У меня — несчастного! — не хватило сил притворяться, скрывать это от бедной Юлии. Это моя вина, мой грех, который мне не может отпустить ни один духовник, если бы я даже верил в силу отпущения грехов! Но то, что и вы упрекаете себя и так жестоки, что принимаете мое поклонение, как идолы принимают жертвоприношения: холодно и неприступно, — это заставляет меня глубоко страдать. Разве солнце должно стыдиться, что оно светит, и что бедные смертные ищут его лучей.
