Серп языческой богини - Лесина Екатерина (читать полностью книгу без регистрации txt) 📗
– Милая! С тобой все…
Онарыдала, вцепившись в шею спасителя, громко всхлипывая, прижимаясь совсем уж неприлично. И короткая юбчонка задралась.
– Мы… мы живем тут, – сказала Калма спасителю.
Старый. Сутулый. В каком-то потертом пиджачишке и рубашке с темным пятном на воротничке. Кто носит такие рубашки? И нож в кармане? И очки в роговой оправе с нелепыми выпуклыми линзами.
– Все в порядке, – ответил он. – Ей надо отдохнуть.
– Пойдем…
Онапозволила себя увести, но брела к подъезду спотыкаясь, оглядываясь на этого рыцаря, взявшегося из ниоткуда.
Помешал.
Испортил.
Зачем он вмешивался?
– Ты… ты не расскажешь маме? – спросила она, оказавшись в подъезде. И в сумраке, пахнущем геранью, сменила личину. Высохли слезы, исчезла дрожь в руках, а плечи распрямились. – Ты же не расскажешь маме, правда? Не следует ее волновать.
– Не знаю.
Противостояние лишено смысла, но Калма пытается.
– Ты… ты не должна была туда ходить.
Калма пятится, подымаясь ступенька за ступенькой, пролет за пролетом.
– Я не должна была ходить одна… Она спросит, как так вышло, что я пошла одна?
Дверь приоткрыта. И соседская кошка, трехцветная, любопытная, заглядывает в щель.
– Брысь! – говорит девушка, и кошка поспешно прячется под этажерку с цветами.
Их тоже следовало полить. Две герани. Плющ. И щучий хвост в старой кастрюле.
– И она очень-очень рассердится… только знаешь на кого? – Палец упирается Калме в лоб. – На тебя. Ты ведь за меня отвечаешь.
– Но…
– Поэтому, – онавдруг улыбнулась, – давай просто не станем ничего говорить маме.
Калма кивнула и подумала, что было бы хорошо, если бы ее убили. Там, в гаражах. А потом подумала, что когда-нибудь убьет сама. Возьмет за волосы, натянет их, как старуха натягивала траву, и проведет острым-острым серпом. Сначала по волосам, затем по горлу…
Ее горло осталось нетронутым. Белое, нежное. С кружевным воротником инея. Он лежал на волосах легчайшим покрывалом, невестиной фатой.
– Теперь ты прекрасна, – говорила Калма, подкрадываясь к столику. – Хочешь увидеть?
У нее было зеркало – овальное, в дешевенькой пластиковой раме.
– Тебе же нравились зеркала? Я знаю. Я все-все про тебя знаю.
Ледяная принцесса молчала, любуясь собой.
– Тебе плохо одной… Мы это исправим.
Эхо голоса исчезало в многочисленных ответвлениях пещеры. Порой Калме казалось, что здесь, внизу, места куда больше, чем наверху.
– Потерпи. Уже недолго осталось. Показать тебе платье? Я не помню, откуда оно тут. Ты взяла? Или я? Какая разница, главное, что платье есть. Такое, как ты хотела.
Конечно, онане ответила. И раньше-то игнорировала зачастую, но теперь в этом молчании виделась обида. Это огорчало Калму.
– Ты мне не веришь? Думаешь, что будет, как в прошлый раз? Нет! Я постараюсь для тебя! Очень-очень. Но ты же знаешь, что свадьбы не бывает без гостей. И мы должны пригласить всех.
Отблеск света скользнул по заиндевевшим губам. Призрак улыбки? Пожалуй.
– Обещаю, что ты будешь самой красивой из невест!
Глава 2
Игра в прятки
Проснулась Саломея от головной боли. Стальная змея сдавливала череп, и кости трещали. Было жарко. Невыносимо жарко. Майка промокла насквозь. Свитер и тот пропитался потом. Саломея попыталась его стянуть, но поняла, что не в состоянии пошевелить пальцами.
Некоторое время она лежала, разглядывая плотные повязки. В них руки походили на клешни мерзковатого серо-белого цвета. Клешни сгибались и зудели. Ныло горло.
Жизнь определенно не была прекрасна. И Саломея совершенно точно знала, кто во всем виноват.
Она все-таки поднялась, хотя тело активно не желало двигаться, и добралась до двери, а потом от двери и до лестницы. На верхней ступеньке сидел Толик и баюкал камеру.
– Привет. Где все? – разговаривать приходилось шепотом.
– Внизу. Постой, пожалуйста, так. Хотя нет. Лучше иди.
Камера оседлала Толика и пристроилась за Саломеей. Прогнать бы… голоса не хватит.
Спускаться пришлось, держась обеими руками за шаткие перила. И поскрипывающие ступеньки предупреждали: осторожней. Неловкое движение, и вниз покатишься.
А Толик запечатлеет несчастный случай, радуясь удачному эпизоду.
– Ой, а ты уже встала? Ты така-а-ая красная! – Зоя и сама вспыхнула пунцовым румянцем. – А Илька говорит, что тебе надо лежать. И ты совсем-совсем больная…
– Не дождется.
Далматов краснеть не умел. Он подвинул стул к печке и велел:
– Садись.
У печки жарко. Разве он не видит, что Саломея и без того вот-вот вспыхнет? Не видит. Он на Зою смотрит. Синий свитерок из ангорки сидит по фигуре, как и розовые штанишки, отороченные мехом. И фигура-то хороша… слишком хороша.
Ну да, Зоя ведь предупреждала.
– Тебе не следовало вставать.
Рука Далматова легла на лоб. Ледяная. Неприятная. Стряхнуть бы, но Саломея кивает, соглашаясь: не следовало.
– А я вот никогда не болею! Потому что веду здоровый образ жизни. И закаляюсь.
– Пить хочешь? Конечно, хочешь. Не злись, Лисенок. Все будет хорошо.
Все было плохо. Стальная змея на голове. Разодранное подступающей ангиной горло. Мокрая майка.
– Лисенок – это потому что рыжая, да? Классный цвет. Я как-то хотела покраситься в рыжий, а Викуша сказала, что это – пошлость. Ну сейчас все в рыжий красятся…
Далматов подал не стакан – круглую чашку, которую удобно было держать забинтованными руками. Варево источало чудесный аромат мяты, ромашки и еще чего-то, медвяно-сладкого, летнего.
– И веснушки уже не модно. Вот года два тому… – Зоя мечтательно закатила глаза. – Все просто свихнулись на веснушках. Как будто это красиво!
– Красиво, – пробормотал Далматов, поддерживая чашку. – Пей.
Горько. И сладко. И обжигает, но тотчас затягивает раны.
– Хотя на самом деле Тайра Бэнкс говорит, что красота – в индивидуальности.
Надо же, какие умные слова. А взгляд осоловелый, почти влюбленный. Ресницы томно подрагивают, и кружевные тени едва-едва касаются нежнейших Зоиных щечек.
Этот спектакль – не для Саломеи. Третий – лишний.
– Мы тут про Вику разговаривали.
– Я говорила, что Викуша клевая… Жалко будет, если она умерла. – В голосе Зои ни капли сожаления. Вряд ли она вообще осознает смысл слова «умерла». – Я ей страничку в «Одноклассниках» заведу. Траурную. У меня и фотка красивая есть. А рамочку Толик нарисует. Толик, нарисуешь?
Толик привычно промолчал.
– Ты себя чувствуешь как? – шепотом спросил Далматов.
– Отвратно.
– Потерпи.
А какие еще варианты? Терпеть. Слушать Зоину болтовню, стараясь не слишком злиться, потому что злость эта – неправильная. Ведь не в словах дело, не в глупости, которая чересчур нарочита, чтобы в нее поверить, а в Зоином материальном совершенстве.
Ревность?
О нет, ни за что. Самую малость если только… Друзей ведь тоже ревнуют. Но Далматов не друг. А кто тогда?
Лжец. И авантюрист. И еще он кого-то убил, пусть Саломея и не знает, кого именно.
– Мы сейчас посмотрим на твои руки. Потом ты поешь. И поднимешься наверх. Ляжешь и будешь лежать. Тихо-тихо. Ясно?
– Он такой заботливый! Прям как Родька. Хотя мне Родька ну ни капельки не нравился. Я вообще не понимала, зачем он ей. Старый и занудный.
А Далматов, выходит, молодой и веселый. Точно. Обхохотаться просто.
Бинт сходил, слой за слоем, липкий, жирный. Откуда он взялся? Саломея не помнила. Зато помнила набрякшую водянистую кожу, под которой был лед. Теперь лед растаял и пошел пузырями, часть которых лопнула.
– Как они познакомились? – Чтобы не видеть Далматова и собственных рук, Саломея уставилась на камеру. И та, не выдержав пристального взгляда, отвернулась. – Родион и Виктория. Ты ведь знаешь?
– Конечно! Ой, жуть какая у тебя! Я бы прям умерла, если бы так. Нельзя на мороз без перчаток ходить.
