Три билета до Эдвенчер - Даррелл Джеральд (е книги .TXT) 📗
Чтобы попасть в край ручьев, нам надо было выйти из устья реки и проплыть с милю вдоль берега моря. Масса воды, изливаемая рекой в море, бурлила и волновалась, и наша лодка скакала и перелетала с волны на волну, словно пущенный по поверхности воды камень, а крепкий бриз то и дело набрасывал на нас завесы водяной пыли. Вот мимо нас стройным клином пролетела стая пеликанов и с тяжелым плеском опустилась на воду ярдах в пятидесяти поодаль. Птицы уткнулись клювами в грудь и с типичным для них благожелательным выражением уставились на нас. Издали, качаясь на волнах вверх и вниз, они были до смешного похожи на стаю целлулоидных уток в грязной ванне.
Но вот мы повернули и направились к материку. Деревья на берегу стояли сплошной стеной, и я подумал, что наш рулевой решил лишь прижаться к суше на тот случай, если волны разыграются еще сильней; в конце концов лодка не была рассчитана для плавания по морю. Тем не менее мы плыли прямо на стену деревьев, она надвигалась все ближе и ближе, а рулевой и не думал отворачивать. Казалось, лодка вот-вот врежется в берег, но тут мы протиснулись под ветвями одного дерева, кустарник сомкнулся за нами, заглушив шум моря, и по узкому тихому ручью мы медленно вошли в совершенно иной мир.
Ручей был футов двадцати в ширину, с высокими берегами, поросшими густым подлеском. Перекрученные стволы деревьев сплетались над водой, образуя длинный узкий проход, и ветви их были увешаны лишайником, длинными водопадами серого мха, яркими ковриками из розовых и красных орхидей и множеством вьющихся зеленых растений. Вода у берегов ручья была скрыта от глаз под толстым сплетением водяных растений и усеяна множеством ярких мелких цветков. Местами этот красивый узорчатый ковер из листьев и цветов был испещрен блестящими зелеными тарелками – листьями водяных лилий, жавшихся в кучки вокруг своих остроконечных бело-розовых цветов. Вода в ручье была глубокая и прозрачная, густого рыжевато-коричневого цвета. Воздух над этим забитым зеленью лотком был горяч и неподвижен, и мы, словно в полудреме, сидели на крыше лодки, греясь на солнце и наблюдая все новые виды, которые открывались нам, по мере того как лодка продвигалась по лениво извивающемуся руслу ручья.
В одном месте ручей резво выплескивался из берегов и разливался на пространстве в несколько акров, затопляя прибрежную долину. Лодка зигзагами продвигалась в коричневатой воде между древесными стволами, окруженными ободками из водяных лилий и водорослей. На травянистом бережке грелся на солнце небольшой кайман; он лежал, чуть раскрыв пасть в злобном оскале, а при виде нас поднял голову, щелкнул челюстями и скользнул в воду, пробив рваную дырку в зеленом покрове растительности у берега. Дальше вверх по течению берега становились как бы волнистыми от множества плавно округленных бухт, каждая из которых была оторочена розовыми водяными лилиями, неподвижно лежавшими на темной, словно полированной воде. Их листья составляли нечто вроде зеленого, усеянного цветами настила, игриво разбегавшегося по воде в разные стороны. На одном таком естественном настиле мы увидели самку яканы, которая вела за собой выводок пушистых, недавно вылупившихся птенцов, каждый чуть побольше грецкого ореха. Якана похожа на шотландскую куропатку, только ее длинные, стройные ноги оканчиваются кистью тонких, очень длинных пальцев. Глядя на эту птицу, понимаешь, какую службу служат ей тонкие пальцы. Якана осторожно ступала по зеленым плиткам естественного настила, помещая тяжесть тела точно по центру листа, и пальцы ее, растопыриваясь, как лапы у паука, равномерно распределяли ее вес по его поверхности. Листья лишь чуточку вздрагивали и слегка погружались в воду под ее ногой, но не больше. А ее выводок роем золотисто-черных шмелей семенил вслед за ней; птенцы были такие легкие, что могли собраться все вместе на одном листе, не стронув его с места. Якана вела их по настилу из листьев быстро и осторожно, и малыши бежали за ней, послушно останавливаясь всякий раз, пока мамаша испытывала новый лист. Достигнув конца настила, якана нырнула, и малыши один за другим последовали за ней. Лишь несколько серебряных пузырьков да ушедший в воду лист напоминали о том, что они только что были здесь.
В конце затопленной долины воды ручья послушно возвращались в предначертанное русло и устремлялись через поросшую густым лесом местность. Деревья жались все ближе одно к другому – и вот уж мы плывем в зеленом полумраке под сводом из ветвей и листьев по эбеново-черной воде, местами тронутой серебряными бликами света, пробивающегося сквозь листву над нашей головой. Внезапно с дерева, мимо которого мы проплывали, вспорхнула птица, она пролетела по сумрачному туннелю и опустилась на залитый солнцем ствол. Это был крупный черный дятел с длинным, курчавым, винно-красным гребнем и клювом цвета слоновой кости. Он глядел на нас, прилепившись к коре, пока к нему не присоединилась его подруга, и тогда они принялись сновать вверх и вниз по стволу, с важным видом простукивая его клювами и прислушиваясь со склоненной набок головой. Время от времени они разражались короткими приступами пронзительного металлического смеха и на своем жутковато-невнятном птичьем языке переговаривались между собой по поводу какой-то одним им ведомой шутки – ни дать ни взять два сумасшедших рыжеволосых врача, простукивающих грудь пациента и восхищенно хихикающих над обнаруживаемыми ими симптомами болезни: червоточиной, туберкулезными пятнами сухой гнили и полчищами личинок, неустанно грызущих их пациента. Казалось, дятлов все это страшно забавляет.
Это были невиданные, фантастического обличья птицы, и я преисполнился решимости пополнить свою коллекцию несколькими экземплярами. Я показал на них Айвену.
– Как их здесь называют, Айвен?
– Птицы-плотники, сэр.
– Надо добыть несколько экземпляров.
– Они у вас будут, – сказал мистер Кан. – Не беспокойтесь, шеф, я добуду вам все, что вы пожелаете.
Я следил взглядом за дятлами. Перелетая с дерева на дерево, они в конце концов исчезли в переплетении зарослей. Дай бог, чтобы мистер Кан сдержал свое слово, – я в этом что-то сильно сомневался.
Под вечер мы приблизились к месту назначения – затерявшейся в глуби края ручьев индейской деревушке с маленькой миссионерской школой. Оставив главный ручей, мы вошли в приток поуже, от берега до берега затянутый плотной пеленой водяных растений. Эта зеленая лужайка была усеяна множеством крохотных, с наперсток величиной, розовато-лиловых, желтых и розовых цветов на коротеньких, в каких-нибудь полдюйма высотой, стебельках. Я сидел на носу, и мне казалось, будто лодка плавно скользит по зеленой, поросшей водорослями дорожке, и только волнообразное колыхание слоя растений у нас за кормой говорило о том, что внизу под нами вода.
На протяжении нескольких миль мы плыли по этой чудесной дорожке, извивавшейся среди лесов и лугов, и наконец она привела нас к полоске светлого берега, на котором росли пальмы. Мы увидели хижины, полуспрятавшиеся между деревьями, и несколько каноэ, вытащенных на чистый песок. Когда мы заглушили мотор и по инерции медленно подходили к берегу, нам навстречу с криками и смехом выбежала ватага совершенно голых ребятишек с лоснящимися на солнце телами. За ними шел высокий негр; как только мы причалили, он отрекомендовался нам школьным учителем. Окруженный шумной толпой смеющихся ребятишек, он повел нас по полосе светлого прибрежного песка к одной из хижин и потом ушел, пообещав вернуться, как только мы распакуем багаж и устроимся на новом месте. После шума мотора, целый день долбившего нам в уши, тишина и покой маленькой хижины среди пальм действовали невероятно успокаивающе. В этой блаженной тишине мы распаковались и поели, и даже мистер Кан, явно поддавшись очарованию места, не возмущал спокойствие.
Вскоре вернулся школьный учитель, а с ним один из его маленьких учеников.
– Мальчик желает знать, не купите ли вы у него вот это, – сказал учитель.
"Это" оказалось детенышем енота-крабоеда, крохотным комочком пуха с блестящими глазами – вылитая копия щенка чао-чао. На его морде и в помине не было той печати меланхолии, которой суждено появиться на ней позднее. Он был полон задора, вертелся, скакал и не больно кусался своими крохотными молочными зубами, размахивая, словно флагом, пушистым хвостом. Если б даже он был мне не нужен, я и тогда не устоял бы против искушения приобрести такую прелесть. На мой взгляд, он был слишком мал, чтобы жить в одной клетке со взрослым енотом, а потому я соорудил ему отдельную, и мы водворили его на новое место жительства. Туго набив животик молоком и рыбой, он свернулся клубком на ворохе сухой травы, победоносно рыгнул и заснул.
