Разрушенные (ЛП) - Винтерс Пэппер (книги без регистрации .TXT) 📗
Она жертва. Dobycha.
Я ошибся, использовав свой родной язык. Я назвал ее «добыча», по-русски. Интенсивные курсы языка, который я наспех зазубривал, когда первый раз приехал в Сидней, на мгновение, покинули меня. Я не мог больше использовать свой родной язык. Это было небезопасно.
Сердце забилось, когда я думал о том, как легко было заговорить на родном языке — какой неидеальной была моя жизнь.
Дерьмо, в этом случае, я, возможно, заплачу ей завтра, чтобы она проваливала к черту. Мне не нравились эти мысли. Эти гребаные слабые мысли, что ворошили мое прошлое.
«Ты никогда не будешь обнаженным рядом с ней».
«Ты никогда не почувствуешь ее руки на своем члене».
«Ты никогда не будешь в состоянии иметь полный контакт с ее телом».
«Ты, в конечно итоге, свернешь ей шею».
Я был долбаным идиотом.
Я бы хотел не обратить внимания на нее.
Подойдя к тигелю, с куском предварительно расплавленной в центре бронзы, я включил печь и направил инструмент в языки пламени.
Сознательно погрузив себя в работу, я игнорировал мысли о том, какой хреновой была моя жизнь, щелкнув переключателем шлифовального станка и полировщика. После того, как я распутал серебряную цепь, которую часто использовал, ко мне в голову пришла идея. План, как держать Зел в безопасности от меня, или настолько безопасно, как это возможно.
Пока я работал, шли минуты. Это успокаивало мой разум, создавая небольшую иллюзию мира.
Проходили часы, я играл с металлом, огнем и потом. Работать с таким сложным материалом, было напоминанием, что какими бы высеченными из камня мы не были, мы всегда можем измениться. Мы могли формироваться и адаптироваться, и стать чем-то новым, даже куском железа.
Я должен сохранять веру.
Я мог измениться.
Через некоторое время.
Сев на табуретку, я отключил мысли и начал превращать кусок цепи в тюрьму.
К тому времени, как я закончил, солнце окрасило горизонт в розовый и золотой. Поднимаясь по лестнице из своего логова, крепко держа в кулаке свое творение, я тяжело вздохнул с облегчением.
Через стеклянную крышу, по центру дома, разливались теплые солнечные лучи. Знакомое напряжение покинуло мое тело.
Ночь закончилась. Вернулся день.
С каждым шагом приближения к комнате, я сильнее сжимал серебро. Я чертовски надеялся, что это сработает. Тихо открыв дверь, я прошел по ковру, специально ступая по ярким пятнам утреннего солнца. Не было никаких занавесок или огромных двойных штор. Ничего, чтобы блокировать яркий свет.
Это было еще одной вещью, к которой Зел придется привыкнуть. Я никогда не спал в темноте.
Ночь длилась часами — полная ужаса и страха. День был моим единственным шансом быть на свету — небольшим окном, когда должны были уйти воспоминания.
Ночь принадлежала моему прошлому. День принадлежал моему будущему.
Спящая женщина лежала, зарывшись под моими простынями. По плечи она была накрыта одеялом, а обе ее руки находились под подушкой на уровне ее щеки.
Мое сердцебиение участилось. Она находилась в моем пространстве. Ощущая запах моего покрывала, она спала на моей стороне кровати.
Я хотел сорвать с нее защиту и коснуться ее. Мне нужно было найти искру, энергию, которая существовала между нами. Напомнить, почему я был настолько безумен, чтобы попробовать это.
Но я не мог. Еще нет.
Для начала мне нужно было очищение.
Войдя в ванную, я снял одежду, бросив ее на пол. Положив то, что я сделал из тщеславия, я вошел в выложенный черной плиткой душ. Включил кран, и горячая вода мгновенно окутала меня своим жаром. Я включил ее так сильно, как это было возможно.
Было больно. Вода обжигала. Ошпаривала кожу. Но я не смешивал ее с холодной.
Огненный дождь что-то делал со мной, то, что не мог никто другой. Он был моим лекарством.
Я где-то читал, что наносить вред самому себе — это крик о помощи. Верный признак личной потребности в психологическом вмешательстве. И они были правы. Однако я не кричал о помощи, когда вынуждал свое тело стоять под потоком кипящей воды. Я нашел спасение.
Боль помогала. Причинение страдания давало мне крошечный кусочек спокойствия. Это стирало немного испорченности. Это было моей версией музыки для медитации и успокоения. Это останавливало меня от взрыва.
Моя кожа превратилась в цвет красного лобстера. Я вздрагивал от сильного желания умчаться от ударов страдания, но стоял и принимал наказание.
Прошло пять минут, которые показались вечностью, но я ни разу не посмотрел вниз. Я ни разу не пробежал руками по своей плоти, или трогал новые рубцы от травм и шрамов. Я знал каждый дюйм своего жестокого прошлого, и желал, чтобы оно не было таким очевидным на моей коже. Я никогда не дрочил, и не пытался найти быстрое освобождение.
Я был приучен не чувствовать ничего, кроме желания подчиняться.
Мое тело было не моим, чтобы трогать или смотреть. Оно принадлежало им. До сих пор.
Трясущейся рукой, я повернул кран с холодной водой и застонал, когда ледяные капли успокаивали мою обожженную плоть.
Эта боль от двух сильных воздействий, удваивала облегчение.
После разрушения себя льдом, я выключил воду и вышел из душа.
Избегая смотреть на себя в зеркале, я обернул полотенце вокруг своей талии и вошел в темную комнату. Убедившись, что Хейзел еще спит и не застанет меня голым, я беззвучно вышел на солнечный свет.
Войдя в гардеробную, я сбросил полотенце и быстро натянул на себя черные пижамные штаны и футболку. Даже один, я никогда не спал голым — никогда не рисковал быть неподготовленным.
Когда я снова был в одежде, то расслабился. Наряду с тем, чтобы скрыть кое-что личное, мои шрамы тоже были скрыты. Хейзел не нужно видеть повреждения, нанесенные мною самому себе, так же, как и заработанные на службе.
Ей не нужно ничего знать обо мне.
Подойдя к кровати, я увидел, что она спит. Ее длинные каштановые волосы рассыпались по черным простыням, выглядя так, будто она стала единой с матрасом.
Ее дыхание было едва слышным, поэтому мне пришлось напрячься, чтобы убедиться, что она жива. Она выглядела такой чистой, такой нетронутой, и так отличалась от меня.
Я посмотрел ниже, на мягкие изгибы ее фигуры. Мой член дернулся от мысли, что я могу с ней сделать. Что она может дать мне за двести тысяч долларов.
Я хотел трахать ее, пробовать на вкус, и использовать каждым возможным способом.
В этом уединенном, купленном мире, я мог делать все что захочу.
Она была моей.
Она приоткрыла рот, когда перевернулась с бока на спину. Откинув при этом одну из рук на подушку над своей головой. Она скривилась, и ее веки затрепетали. Либо сон, либо ночной кошмар, мучили ее за закрытыми веками.
Что снится нормальному человеку? Любовь и счастье?
— Нет, — пробормотала она во сне.
Я замер, ожидая, когда она откроет глаза. Пока она их не открывала, я позволил себе упиваться ее видом — приоткрытыми губами и румянцем на ее щеках. Мои мысли наполнились картинками ее рта вокруг моего члена, и тем, как она лижет меня, пробуя на вкус.
Я был твердым от мысли об освобождении. Я забыл, как ощущается оргазм. У меня не было никаких воспоминаний о приятных взрывах, которые я испытывал только дважды.
Зел будет учить меня вспомнить. Зел вылечит меня от моих грехов.
И я собирался взять ее.
Сжав цепочку между пальцев, я наклонился и дотронулся до нее.
Хейзел
Одна ужасная ошибка, в конечном итоге, подарила мне самый лучший подарок в жизни.
Каждый день был тяжелее, каждое испытание — напряженнее, но я бы ничего не стала менять.
Я ни о ком не заботилась до нее, даже о себе. Я крала, я лгала, я была обманутой. Я существовала на спускающейся спирали судьбы, идущей к могиле. Но она изменила меня.
Клара.
Я использовала свое умение пустой болтовни, чтобы получить хорошо оплачиваемую работу. Я училась неустанно, обучалась сама — бездомная оборванка без образования, чтобы получить сертификаты и диплом.
