Выстрел (ЛП) - Блэр Э. К. (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗

— Ч-что там такое? — спрашиваю я, хотя и боюсь узнать.

— Там пара глубоких ран и много рубцов.

— Все болит.

Он вздыхает и держит меня за руку, пока аккуратно вытирает кровь с моей спины.

— Обещаю, однажды ублюдок заплатит за все, — рычит он и все, что я могу сделать — это кивнуть, пока начинаю размышлять, как бы я убила его. Насколько я ненормальная? Двенадцатилетняя девочка, которая фантазирует об убийстве кого-то.

Что случилось со мной?

***

Несколько недель пролетели, и вновь начались занятия в школе. Карл не трогал меня с того самого дня, но спустя три дня меня позвали в подвал, требуя сделать минет Пику. После этого меня привязали в кладовке на несколько дней. Мы с Пиком сейчас сидим на бордюре перед домом. Бобби смотрит телик в доме, Карл еще на работе. Лето подходит к концу, и в воздухе витает аромат осени. Вы знаете этот запах, запах смерти. Не знаю почему, но я люблю его. Листья опадают на свои могилы из холодных, влажных улиц, которые в конечном итоге покроются льдом и снегом, когда наступит зима.

Я слушаю Пика, который несет какую-то чепуху о девчонке в школе, которая старше его и постоянно крутится вокруг него. Это не удивляет меня. Я всегда думала, что Пик симпатичный, а сейчас ему почти шестнадцать, и он стал еще привлекательнее, не то чтобы я влюблена в него без памяти или что-то подобное, это просто факт. Но никто не знает, насколько жалкие мы оба. Иногда мне становится любопытно, как кто-нибудь отреагирует, если все узнает. Я имею в виду, представьте себе ту девочку, которая просит Пика рассказать о себе, и он бы ответил: «Ну, мне почти шестнадцать, и о, точно, я сплю со своей двенадцатилетней сестрой». Да, люди бы определенно решили, что мы ненормальные.

— Это разве не машина твоего соцработника? — спрашивает Пик, и когда я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на дорогу, убеждаюсь, что это машина Люсии.

— Что она тут забыла? — я не переношу своего соцработника. Она приходит, чтобы взглянуть на меня пару раз в год, и тот факт, что она была здесь месяц назад, заставляет меня забеспокоиться.

Она подъезжает к обочине, у которой стоим мы с Пиком.

— Что вы тут делаете? — спрашивает она, и Пик говорит ей глумливо:

— Ох, ну знаете, просто наслаждаемся видом буйного пейзажа этого идеального района, который, вы решили, будет благотворно влиять на наше воспитание.

Люсия сердито пялится на него, а затем говорит:

— Не возражаешь, если мы с Элизабет немного поболтаем наедине?

— Я буду в своей комнате, — говорит он мне, направляясь в дом, оставляя Люсию и меня стоять на переднем дворе.

— Почему бы нам не присесть? — спрашивает она, и мы направляемся к ступенькам крыльца.

— Что вы здесь делаете?

— У меня есть кое-какие новости, которые мне нужно рассказать тебе.

— Я переезжаю? — спрашиваю я, нервно ожидая ее ответа, потому что я не могу уехать без Пика. Одна только мысль об этом наполняет глаза слезами.

— Нет, это о твоем отце, — произносит она.

Схватившись за ту крошечную часть надежды, которая еще жила во мне, я спрашиваю:

— Он выйдет раньше? Мне можно будет увидеть его?

Она качает головой, и когда я вижу, как ее лицо мрачнеет, она отбирает у меня крошечную надежду, говоря:

— Мне очень жаль. Твой отец умер.

И это тот самый момент, когда понимаешь, что эти надежды и мечты такая же лажа, как и сказки.

Я опускаю голову и наблюдаю, как тяжелые слезы капают на пыльный бетон под моими ногами. Они растекаются и просачиваются в землю, где, я уверенна, они находят свой дом в аду. Но они недолго будут там одиноки, поскольку мое сердце невыносимо тяжелеет, будто в любой момент тоже упадет. Я хочу закричать, хочу пинаться и бить что-нибудь. Я хочу топнуть ножкой как малыш и закатить истерику, на которую способна девочка моего возраста, выкрикивая на весь мир, что ненавижу всех. Я хочу так сильно кричать, чтобы кровь прорвалась из меня. Я хочу все это сделать, но не делаю ничего. Эта война только внутри меня, но я хорошо скрываю ее. Какой смысл показывать ее? От этого ведь ничего не изменится. Никто не придет и не спасет меня. Поэтому я просто сижу на ступеньке и тихо плачу. В голове вертится миллион вопросов, но вместо этого я спрашиваю:

— Как?

— Кажется, там была драка между заключенными, и один из них ранил твоего отца. Это место было хорошо изолировано, и к тому времени как охрана добралась до него, было уже слишком поздно.

— Почему? В смысле, я... — я едва могу говорить, когда рыдания прорываются сквозь мой деланный внешний вид, мое тело начинает неистово дрожать. — Вы уверены, что это был он?

Я имею в виду, вдруг они ошиблись?

— Это не ошибка, Элизабет, — тихо говорит она. — Мне очень жаль.

— Но, у меня больше нет других членов семьи. Я имею в виду, ч-что произойдет теперь?

— Ничего не изменится.

Вперившись в нее взглядом, я говорю:

— Изменится всё. — Я отворачиваю от нее голову и начинаю рыдать, закрывая руками глаза. Инстинкт бежать слишком силен, но мне некуда идти, и это бесит меня. Я не хочу торчать здесь. Я не хочу этой жизни. Все, что я хочу — это назад моего папу. Поэтому встаю и выплевываю слова своему бесполезному соцработнику: — Я, черт побери, ненавижу тебя! Я ненавижу все, что связано с тобой! Тебе абсолютно плевать на меня или моего отца! Ты просто тупая сука! — я захожу в дом, захлопывая со всей силы дверь за собой, и бегу наверх. Но я иду не к себе, а к Пику. Я громко, навзрыд реву, когда вхожу в его комнату. Он тут же подскакивает с кровати и оказывается подле меня, спрашивая:

— Что такое? Что случилось?

Он обнимает меня крепко руками, пока я, упав на его грудь, высвобождаю самые несчастные рыдания в жизни. Я так крепко стискиваю его футболку в кулаке, что кажется, будто я могу переломать пальцы, но я приветствую боль. Мне нужна боль. Нужно что-нибудь, чтобы отвлечься от самой невыносимой боли. Это не может быть правдой.

Он не мог на самом деле умереть.

Он просто не мог.

— Элизабет, — говорит Пик, и я чувствую, что хочу выблевать пустоту, которая наполняет меня, потому что он исчез, я исчезла. Я даже не понимаю, что мы пересекли комнату до того, как я открываю глаза, и мы ложимся.

— Что она сказала? — спрашивает он.

— Я ненавижу ее, Пик. Я всех ненавижу, — я задыхаюсь от боли.

— Расскажи мне.

Слова ранят, когда вылетают изо рта:

— М-мой папа. Она сказала, что он умер, Пик. Кто-то ранил его, и он умер, — высказанные слова глубоко ранят, и хватка Пика внезапно становится в тысячу раз сильнее.

— Дерьмо, — выдыхает он, пока я реву.

— Это не может быть правдой. Не может.

Услышав это от Люсии, я почувствовала оцепенение, а с Пиком — моей безопасностью — эмоции переполняют меня. Я тону и не могу дышать. Все, что я могу — это кричать и плакать, и это я и делаю, как беспомощный ребенок, не отпуская крепкий захват на майке Пика. Будто его рубашка — мой путь к выживанию, и если я отпущу, то упаду в небытие. И сейчас, лежа здесь, я разрушаюсь на миллион кусочков. Я никогда снова не буду цельной. Я никогда не прощу мир за это. Я хочу моего папу назад.

Сейчас же.

Я хочу увидеть бакенбарды на его лице, которые царапают, когда он целует меня. Я хочу услышать его мелодичный голос, поющий мне вновь, хочу его прикосновений, объятий, его любви, улыбок, щекоток, смеха, глаз, рук, запах — все. Я хочу, чтобы меня спасли.

Я хочу своего принца.

Пик прячет меня под свой подбородок, время от времени целует мою макушку. В конце концов шум в комнате начинает утихать, когда я устаю и успокаиваюсь. Мое тело кажется таким тяжелым, голова раскалывается так, что больно открыть глаза. Пик водит рукой вверх-вниз по моей спине, пытаясь успокоить меня, но ничто не может унять мои муки.

В тишине комнаты, я шепчу:

— Ты когда-нибудь думал о смерти?

— Иногда, — тихо отвечает он.