Предания о самураях - Бенневиль Джеймс С. (книги полностью .txt) 📗

Таким образом, их господин смог добраться до города Фудзисава с почтовой станцией. Здесь Норимото его покинул и поскакал к Этиго на помощь. Лишившись этой движущей силы, Мотиудзи с приключениями двинулся на Одавару, прислушиваясь к звукам погони, которую никто так и не предпринял. Население в Одаваре проявляло равнодушие, даже враждебность, скорее готово было напасть, чем предоставить помощь. Князь снова заговорил о харакири. На этот раз ему на помощь пришел Бэтто из храма Хаконэ Гонгэн, [26] и с собой он привел пятьдесят человек. Он обратил внимание владыки на то, что враг не осмелится ввязаться в войну на горных тропах. Сами же эти люди ориентировались на этой дороге ночью точно так же легко, как днем. В конечном счете сёгуна Мотиудзи доставили в монастырь Нагоя в провинции Идзу. Путники отдыхали три дня, а потом над Кохагэ осмелились поднять белый флаг (штандарт Минамото). Мотиудзи совсем пропал из вида; сообщений о нем не поступало вообще. Зато Кано из провинции Идзу выступали преданными сторонниками Удзинори. [27] С поступлением известий о том, что теперь Мотиудзи находится в Кокусёдзи, для нападения на него собрался крупный отряд. К нему присоединился Норизанэ, однако с собой он привел всего лишь две сотни человек. Под командованием сёгэна Кидо Мотисуэ они выдвинулись на фронте перед противником, в пять раз превосходившим их по численности. Снова складывалась отчаянная расстановка сил. Внутри самого монастыря его обитатели в присутствии своего князя не скрывали недовольства им; он такого отношения заслужил, так как алтарь и семь залов в скором времени занялись пламенем. Опасаясь пленения, Мотиудзи с Норизанэ скрылись на поросшей лесом горе, находящейся с тыльной стороны монастыря. Развязка приближалась, и даже Норизанэ уже склонялся к тому, чтобы обсудить обряд сэппуку. И опять перед глазами показалась сутана. В схватку ввязался Хаконэ Бэтто со своими боевыми монахами, горящими стремлением к победе. В спешке набранные рекруты врага, многих из которых взяли из деревень, особой стойкости не проявили и во время боя просто разбежались. Бэтто сказал: «Осмелюсь засвидетельствовать роль сюзерена в укреплении духа тех, кто предлагает ему поддержку. Жребий дома удалось сохранить в прежнем виде. Снизойдите до того, чтобы принять сопровождение, предоставленное до самого Бо-но Омори. Так как это находится в провинции Суруга, вашей светлости гарантирована мощная поддержка отца и сына Имагава, Нюдо Рёсюна и Казуса-но Сукэ Норитада». Обещания Бэтто сбылись. В скором времени в Бо-но Омори появился Имагава. Численность отрядов нарастала до достойных сёгуна размеров.

Ханван Фудзисава

С этого момента дела Инукакэ Нюдо пошли из рук вон плохо. Причины его успеха лежали на поверхности, но они же послужили источником его краха. Сёгун Ёсимоти оказался слабым, беспутным и болезненно подозрительным человеком, это проявлялось в том, что в боях он стремился ловчить, а также отличался не оправданной ничем жестокостью. Он с самого начала подумал, что его брат Ёсицудзи замешан в восстании Удзинори, и подтверждения его подозрений не заставили себя ждать. Все закончилось тем, что князя поймали, обрезали ему волосы (постригли в священники) и заперли его в Сёкокудзи города Киото. Жители Канто пребывали в большом замешательстве. Преданность вассала своему господину подверглась серьезному испытанию. Притом что он мог догадываться о настроениях и намерениях Мотиудзи, ему виделась возможность выжидательной политики по отношению к себе, зато заговор Удзинори с Ёсицугу служил прямой угрозой его собственному благополучию. В совете незамедлительно составили распоряжение. Суть этого важного документа сводилась к следующему:

Письмо обошло все Канто, и кампания Удзинори тут же лишилась поддержки населения. Норимото из Этиго направил отряды самурайских кланов Эдо, Тосима и Никайдо на Мусаси. Удзинори с ближайшими вассалами, при поддержке своего зятя Ивамацу Мотикуни выбил их с территории провинции. Тут речь произнес сам сёгун, и он лишился настоящей силы. Юки всегда тяготели к Мотиудзи, а остальные кланы, принадлежащие Симоцукэ и Хитати, Уцуномии, Нитте, Тибе, Огури, отошли от Удзинори. Начало новой кампании положила армия Этиго. Мотикуни, считавшийся самым тщеславным негодяем, чувствовал, что Нюдо пожинает лавры за его счет. Поэтому он предпринял самостоятельный поход. Вероятно, он выбрал самый удачный курс, так как все закончилось его же капитуляцией и сделкой со своим сюзереном. Удзинори пришлось вернуться в Камакуру крепко побитым в боях, в которых он продемонстрировал полководческое искусство в деле противостояния превосходящему противнику. Победные крики через непродолжительное время послышались у него в тылу. Тогда Норимото выдал распоряжения, касающиеся самураев Канто, чтобы они готовились к наступлению в сторону Камакуры. Тут перепугались представители всех кланов. У всех в сознании засела мысль о том, как составить какую-нибудь жалобу, чтобы оправдать свой мятеж и ответить на вызов канрё. Армия из Мияко под командованием Акамацу Казуса-но Сукэ Ёсинори и Сакю-но Тайи увеличилась до 30 тысяч человек за счет присоединения 10 тысяч рекрутов из Микавы, Тотоми и Сураги под руководством отца и сына Имагава. На второй день двенадцатого месяца (20 декабря) Мотиудзи отбросил все сомнения. При своей репутации распутника, пьяницы и гуляки он всегда проявлял храбрость и упорство характера Асикага, унаследованного от Сэйвы Гэндзи. На седьмой день (25 декабря) он был в Фудзисаве. Здесь ему преградила путь громадная армия из Канто, Осю и Дэвы – численностью 200 тысяч человек, если верить одному из летописцев. Сёгун ехал на коне мимо коленопреклоненных отрядов. Верный Юки Ситиро Удзитомо, теперешние раскаявшиеся Кояма, Сатакэ, Ода, Тиба, Уцуномия, Нитта, Дои, Цутия, Сибусава, Огури и представители остальных кланов приняли участие в этом представлении запоздалого подчинения и верноподданнического приветствия своему владыке – по распоряжению из Киото.

Затем отряды Имагава, Омори и Кацураяма двинулись на штурм города. Серьезное сопротивление они встретили только у Кэхайдзаки. Этот район притонов упорно обороняли самураи под командованием Тюму-но Тайсукэ, а об упорстве сражения последующие поколения узнали после того, как земледельцы на полях здесь во времена эпохи Мэйдзи обнаружили черепа, кости и остатки военного снаряжения. Тем временем Мицутака и Мотинака все еще устраивали пиры и бражничали во дворце, празднование продолжалось с тех пор, как они вошли сюда, выдворив из него Мотиудзи. Как только над зданиями, подожженными наступающими Имагава, поднялся дым, как только со стороны марширующих самураев показались клубы пыли, как только крики достигли Небес и потрясли Землю, когда птица кондзитё (вызывающая землетрясение) захлопала своими тяжелыми крылами над дважды подвергшимся ударам городом, сердца приличных жителей Камакуры, привыкших к таким событиям жизни, замерли вместе с ними. Женщины попадали в обморок, мужчины съежились от страха, девочки закричали, пытаясь скрыться в одеждах своих матерей, а мальчики просто оконфузились, чего им делать не следовало. Однако жители Канто снова воспылали преданностью своему сёгуну, и народ заполонил улицы с приветствием подходящим вооруженным отрядам. Немногие из тех, кто сохранил верность Инукакэ Нюдо, точно так же готовы были умереть на своих путях, причем никакого другого выбора в старой Японии им не досталось. Когда на внешние ворота дворца Окура посыпались удары, Мицутака и Мотинака его уже покинули. Отступление через горы представлялось невозможным, зато они смогли добраться до Юки-но Сита. Здесь к ним присоединился Дзэнсю. Его усадьбу в Инукакэ осадил сам Норизанэ, и из сотни ее защитников ни одного человека в живых не осталось. Они ценой своей жизни обеспечили Нюдо шанс на отступление. Тюму-но Тайсукэ, приходившийся сыном Удзинори, разгромленный под Кэхайдзакой, тоже присоединился к ним. Тем самым все четверо встретились у Акабаси (Красного моста) Хатимангу. Прощаясь навсегда, они сложили перед собой ладони. «Войдя на территорию соседнего монастыря, они зарубили друг друга насмерть. Их жены, родственники и рото числом сорок человек вспороли себе животы. Потомкам своим они оставили пользующиеся дурной славой имена». Так увековечил их летописец. К настоящему времени, можно добавить, такой незрелый вывод в Японии подвергается официальному пересмотру. Несчастный Мотинака оставил предсмертное стихотворение: