Царь-кукла (СИ) - Воронков Константин Васильевич (электронная книга .txt) 📗

Он умолк и стал заново собираться с мыслями.

— Прям заинтриговали! — задорно воскликнул Пантелеймон Никанорович.

— Да уж, не томите, любезнейший, мы всё внимание! — поддакнул Профессор.

— Я хотел… Я хотел узнать, что вы теперь чувствуете. После того, как научились… э-э-э… наблюдать за жизнью друг друга.

— Я надеялся, что вы об этом спросите, — сказал Пантелеймон Никанорович. — Знаете, странное ощущение. Будто подглядываешь в замочную скважину.

— Значит, не нравится?

— Это неправильный вопрос. Это необходимо…

— Мы должны понимать друг друга, — согласилась Шахноза. — Какой-то другой способ у нас нет. Я думать, что вы тоже хотеть, чтобы мы понимать? Немного страшно… Но мы немного терпеть, и тогда все меняться к лучшему. Я смотреть в будущее с очень большой оптимизм!

— Не хочу никого понимать, — вмешался Толян. — Хочу, чтобы от меня отвязались!

— Это вы, юноша, от невежества так говорите, — сказал Профессор. — Не видите своего блага-с. Но ничего, для этого есть взрослые…

— И что вы собираетесь делать? — спросил Пантелеймон Никанорович. — Ведь у нас фактически начинается новый этап.

— И то правда, — согласился Профессор. — Не завидую вам, голубчик. Ваша жизнь теперь весьма усложнится. Виданное ли дело — принимать за раз пять человек! Глядишь, запишут в стахановцы!

— Это будет зависеть от многих факторов, — сказал Капралов, разглядывая свои лежащие на столе руки. — Нужно посмотреть в динамике, оценить степень…

— Скажите им уже, Лука Романович! — отрывисто перебила его Раиса и отвела глаза.

— Сказать?.. Не знаю… Не уверен, что сейчас…

— Да, скажите, сколько можно тянуть!

— Хорошо, тогда слушайте!

Он взмахнул рукой, зацепил стакан с карандашами, и они один за другим покатились на пол.

— Вы все части одного целого. Кто-нибудь с этим спорит? Нет. Прекрасно! Вы когда-нибудь задавались вопросом, для чего мы с вами встречаемся?

— Потому что вы хотите нам помочь? — настороженно предположил Пантелеймон Никанорович.

— Совершенно верно, потому что я хочу вам помочь. Я хочу вам помочь снова стать тем, чем вы когда-то были, тем, чем вы должны быть. И мне кажется, вы правы, теперь мы готовы сделать в этом направлении первый практический шаг.

— Боюсь, я не совсем понимаю, милейший Лука Романыч… — сказал Профессор. — Что значит — «чем вы когда-то были»? Разве мы говорим не о нашем прогрессе?

— Ну-у-у… — протянул Капралов, — прогресс вещь относительная…

— П-по-стойте, п-подождите… — дрожащим голосом попросил Пантелеймон Никанорович, и видно было, как осознание планов врача приходит к нему с каждым произносимым слогом. — А как же мы с Шахнозой, вы же сами говорили… А Раиса в курсе?

В конференц-зале повисла тишина.

— Раиса в курсе, как вы уже заметили, — выдавил Капралов, наклонился и стал собирать карандаши.

— В какой курсе? — удивленно спросила Шахноза. — Пантелеймон Никанорович?

— Милая, — прошептал Пантелеймон Никанорович, — лучше тебе этого не знать…

— О боже… — выдохнул Профессор.

— Блин, о чем вы базарите?! — подал голос Толян.

— Задача нашей терапии, — как можно более нейтральным тоном продолжил Капралов из-под стола, — сделать ваше существование максимально приближенным к норме. Каждый из вас очень важен, очень интересен… Но вместе мы должны сделать так, чтобы Раиса снова стала Раисой. И для этого вы должны с ней слиться.

— Слиться? — переспросила Шахноза.

— Да. С помощью терапии мы постепенно этого добьемся.

Он набрал воздуха, выпрямился и закончил, проглатывая окончания слов:

— Таким образом мы добьемся, чтобы снова осталась одна Раиса.

— Он нас всех убьет, Шахноза, — ледяным тоном сказал Пантелеймон Никанорович. — Сперва выманил, а теперь убьет.

— Пантелеймон Никанорович, не пугайте даму, — попросил Капралов. Несмотря ни на что, он почувствовал облегчение от того, что все прояснилось. — Пока мы говорим об отдаленном будущем. К тому же, это будет происходить постепенно, и начнем мы не с нее.

— А с кого же, позвольте полюбопытствовать? — заискивающе спросил Профессор. — Кому выпадет честь стать, так сказать, пионером новой эры? Вы ведь наверняка уже решили этот наиважнейший вопрос?

— Да, решил. Эта честь выпадет…

Все пятеро смотрели на него не мигая.

— Эта честь выпадет нашему Анатолию!

— А чего я-то? — просипел Толян. — А почему я-то?

— А потому, — с удовлетворением изрек Профессор.

— Зря вы так, коллега, — печально заметил Пантелеймон Никанорович. — Очень недальновидно.

— Доннерветтер! — вскричала Шахноза. — Карамба! Теперь я понимать! Какой коварный план! Его весь жизнь впереди, Лука Романович! А ты так просто хотеть ее прекращать. Я даже сказать, аннигилировать такой юный жизнь.

— Давайте будем доверять специалистам, — сказал Профессор. — В конце концов, у нас тут не профсоюзное собрание. Да и вообще, лучше о себе подумайте.

— Конечно, старый козел, — заверещал Толян, — тебе-то недолго осталось! Думаешь, перешухеришься? Ничего, мы с пацанами тебе устроим! Еще пожалеешь!

— Это не моя идея, молодой человек. Есть программа лечения, правда, Лука Романыч?

— Да засунь ты себе в жопу свою программу! — завопил Толян. — Я ничем не болею!

Капралов утер пот со лба. Сеанс превзошел все его ожидания, особенно, учитывая, что такого он совсем не ждал.

— Может быть, мы проголосуем? — подала голос Раиса.

— Интересная мысль! — подхватил Пантелеймон Никанорович. — И кто же будет у нас в бюллетене?

— Так! Замолчите на минуту! — потребовал Капралов.

Голоса разом стихли. Перед ним сидела Раиса и хлопала глазами. Он снова встал, но никуда не пошел, а остался стоять, потирая в задумчивости подбородок.

— Признаюсь, я все-таки рассчитывал на ваше содействие… — сказал он. ­— С другой стороны, вас тоже можно понять. Но не переживайте, никакой спешки нет. Мы не будем рубить сгоряча, это я обещаю. Подождем, пока вы свыкнетесь и поймете, что всем от этого будет только лучше.

— Ага, конечно, особенно мне! — раздался голос Толяна.

— Да-а-с, юность эгоистична… — меланхолично заметил Профессор.

— Слушайте, Лука Романович, — теперь говорил Пантелеймон Никанорович, — а может, нам все оставить как есть? Меня коллеги, честно говоря, не особо напрягают… Думаю, и Шахноза согласится. Правда, Шахноза?

— Да, правда, Пантелеймон Никанорович… — смущенно подтвердила Шахноза. — И коллеги не напрягают. Пожалуйста, Лука Романович, давайте все оставить как есть?

— Я же вам объяснил, — сказал Капралов и уставился в окно. — Дело не в вас, дело в Раисе. Она мой пациент. Понимаете, иногда что-то может казаться неправильным… Быть может, даже жестоким… Но если вы сумеете охватить всю картину целиком и отбросить свои частные интересы, то признаете, что благо Раисы важнее. Уверяю, она вас не забудет!

— Что, медаль даст посмертно? — пробурчал Профессор.

— Профессор, вы же только что сами…

— Хорошо-хорошо, молчу!

— В общем, друзья, — взял себя в руки Капралов, — думаю, так мы и поступим.

6

Елена Константиновна Писецкая (она же Голосок-Заболоцкая) несколько последних недель пребывала в расположении духа весьма, по ее профессиональному суждению, схожем с эйфорией. Такого стойкого блаженства она не испытывала давно, возможно, с тех самых пор, когда впервые увидела своего мужа Михаила, Мишаню, Мишутку Голосок-Заболоцкого. Она чувствовала, как тихая радость приятной тяжестью разливается по коре мозга и мощными толчками стекает дальше по венам и жилам — в желудочки сердца, клетки печени, щекочет матку, достигает ногтей мизинцев на ногах.

«Как же не быть мне счастливой, — размышляла она по утрам перед трельяжем, собираясь на работу, — когда для этого есть все причины!»

Елена Константиновна уже не печалилась. Вместе с радостью ее тело наполняли уверенность и покой. Счастье так долго жило внутри нее, боясь показаться наружу, что, когда это произошло, она была вполне к нему готова.