Знаменитые авантюристы XVIII века - Коллектив авторов (книги полностью бесплатно .TXT) 📗
Но возвратимся к нашему герою. Он сидел в своей новой келье, убитый, уничтоженный. Для него не было сомнения в том, что вся его работа обнаружена и что Лоренцо немедленно донесет на него. Что тогда произойдет, чем покарает его инквизиция за попытку к бегству? И вот тут-то ему вдруг подумалось, что не миновать ему теперь смерти или в самом лучшем случае — заточения в «колодце».
Но вот послышались по коридору частые шаги, и перед Казановою предстал Лоренцо. Физиономия тюремщика была совершенно искажена зверскою злобою. Он заорал, как бешеный, ругался, божился, изрыгал хулу на все силы небесные. Излив в бешеных проклятиях избыток душившей его ярости, он приступил к Казанове с требованием немедленно отдать ему топор и другие инструменты, которыми узник пробил пол, и указать, кто из служителей доставил ему все это. Казанова совершенно хладнокровно и апатично ответил ему, что не понимает, о чем он говорит. Лоренцо немедленно распорядился обыскать арестанта. Казанова встал с решительным видом, разделся донага и сказал:
— Делайте ваше дело, но не сметь ко мне прикасаться!
Тюремщики обшарили его кровать, карманы, одежду, белье подушки его кресла и, конечно, ничего не нашли.
— Вы не хотите сказать, куда вы спрятали инструменты, — орал Лоренцо, — но это ничего не значит, будьте уверены, что найдутся средства развязать ваш язык!
— Если бы в самом деле оказалось, — хладнокровно возразил Казанова, успевший обсудить положение, — что я проделал где-то какую-то дыру в полу, и если б меня подвергли допросу, то я сказал бы, что инструменты для этого доставили мне вы сами и что по миновении в них надобности я их вам же и отдал обратно. Вы меня понимаете?
При этой ловкой реплике улыбка явного удовлетворения расцвела на лицах сторожей, сопровождавших Лоренцо. Вероятно, он перед тем жестоко изругал их и обвинял в том, что они доставили Казанове все нужное для его работы, будучи им подкуплены. Он с яростью топнул ногою и выбежал вон. Между тем сторожа принесли все вещи Казановы. Удаляясь, Лоренцо запер наглухо окна, через которые в камеру входил освежающий морской воздух. Несчастный Казанова очутился в крошечном помещении, лишенном всякой вентиляции. Это было зверски жестоко, а главное — совершенно бесполезно с точки зрения безопасности; Лоренцо обнаружил в этом свою хамскую мстительность. Но Казанова в первые минуты не обратил даже и внимания на эти пустяки. У него свалился камень с плеч. Он понял, что тюремщик теперь обезоружен, что ябедничать он не побежит: откуда же в самом деле узник мог добыть топор и прочее, если не от того же Лоренцо? Сверх того долото Казановы не было найдено, осталось в его владении, а вместе с ним остались и все надежды на освобождение. В пылу раздражения глупый Лоренцо весьма неаккуратно обшарил кресло и не нашел спрятанной под низом драгоценной железной полосы.
От пережитого волнения Казанова провел бессонную ночь. Его мучила страшная духота и жажда, но он забывал о физических страданиях, торжествуя свою победу. Утром началась расплата за остроумный подвох, жертвою которого сделался глупый тюремщик. Лоренцо принес Казанове вино, которое нельзя было в рот взять, воду такого же качества и пищевые продукты под стать вину и воде. Казанова просил его открыть окна, но Лоренцо сделал вид, что не слышит. Один из сторожей постучал по стенам и по полу железным ломом; теперь тюремщикам, значит, пришло в голову постоянно осматривать камеру, чтобы вовремя заметить новый подкоп, если бы узник вздумал за него взяться. Казанова при этом хорошо запомнил, что потолок оставили без осмотра. «Прекрасно, — порешил он, — значит, я через потолок и убегу». Но в новой келье требовалась удвоенная осторожность Она была светлая и притом заново отделанная; тут каждая царапина на стене явственно бросалась в глаза.
Днем, несколько успокоившись от всех пережитых треволнений, Казанова вник, наконец, в поведение Лоренцо. Подлый хам, очевидно, казнил его всеми имевшимися в его распоряжении средствами за то, что узник так ловко его одурачил. Жара в келье стояла нестерпимая; ни есть, ни пить Казанова не мог, потому что все, что принес Лоренцо, никуда не годилось. Он так обессилел от духоты, испарины и жажды, что не в силах был ни читать, ни двигаться. На другой день та же история. От пищи прямо разило гнилью.
— Ты что же это? — обратился он к тюремщику. — Разве ты получил приказание уморить меня голодом и духотою?
Лоренцо, не говоря ни слова, вышел и захлопнул дверь. Казанова крикнул ему вслед, требуя бумаги и карандаш, чтобы написать жалобу секретарю инквизиции, но ответа не получил. Узник заставил себя съесть немного супу и хлеба с вином. Ему хотелось сохранить силы хоть настолько, чтобы быть в состоянии заколоть Лоренцо своим долотом, когда он явится на другой день. Обуявшая его ярость подсказывала ему, что ничего другого ему не остается. Но за ночь он успокоился. На другой день он, однако, хладнокровно и решительно объявил Лоренцо, что убьет его немедленно, как только его выпустят на свободу. Тюремщик злобно рассмеялся и вышел, не говоря ни слова.
Казанову начала терзать новая страшная мысль: ему подумалось, что Лоренцо все рассказал секретарю инквизиции и сумел представить дело в таком виде, что лично от себя отклонил беду. Секретарь же распорядился уморить Казанову медленною смертью — голодом и духотою. Положение узника становилось с каждым днем ужаснее. Он умирал от голода и жажды, последние силы покидали его.
На восьмой день этой пытки Казанова с бешеным криком потребовал от Лоренцо отчета в своих деньгах. Тот равнодушно ответил, что представит отчет завтра. Казанова схватил тюремную посудину, давно уже переполненную и нарочно не опоражниваемую, и хотел выплеснуть ее содержимое прямо в коридор. Но один из сторожей успел перехватить посудину и вынес ее. Лоренцо на минуту отворил окно, но, уходя, опять его запер и оставил Казанову среди распространившегося по камере смраду. На другой день Казанова собирался встретить его еще лютее, но, к счастью, обстоятельства переменились. Лоренцо явился в совсем ином виде и ином расположении. Прежде всего он вручил Казанове корзину лимонов, присланную Брагадином, а затем посудину с хорошей водой и очень свежего, только что зажаренного цыпленка; оба окна кельи были немедленно открыты настежь. Вместе с тем он подал Казанове счет; узник тотчас распорядился, чтобы весь остаток от расходов был передан жене Лоренцо, которая готовила кушанья, да сверх того подарил небольшую сумму сторожам, сопровождавшим Лоренцо; это расположило бедняков в его пользу.
Оба сторожа вышли, Лоренцо остался с глазу на глаз с арестантом, и между ними, наконец, состоялось необходимое объяснение.
— Вы мне уже сказали, синьор, — так начал Лоренцо, — что все нужное для того, чтобы проделать громадную дыру, вы получили от меня; пусть будет так, не будем больше говорить об этом. Но вот что мне любопытно знать: кто доставил вам те припасы, какие понадобились для долбления дыры?
— Вы же сами.
— Этого я от вас не ожидал; я знал, что вы человек изворотливый, но не думал, что вы способны лгать в глаза.
— Я не лгу. Вы собственными руками дали мне все, что было надо, — масло, кремень, серянки, а остальное у меня было.
— Это правда. Но неужели вы и до сих пор продолжаете утверждать, что я же вам доставил в инструменты для долбления дыры?
— Разумеется, потому что мне неоткуда было их взять, кроме как от вас.
— Господи Боже! Да неужели вы станете уверять, что и топор я же вам доставил?
— Если хотите, я вам все расскажу, и расскажу по чистой совести, но только не иначе, как в присутствии секретаря инквизиции.
— Нет, уж лучше я не хочу ничего знать. Не забудьте, что я человек бедный и что у меня есть дети, не выдавайте меня!
Он схватился обеими руками за голову и вышел, а Казанова от души поздравил себя с возобновлением и окончательным подтверждением своей победы над этою бестиею. Ясно было, что Лоренцо должен оставить все происшествие в полном секрете от начальства в своих же собственных интересах.
