Владимир Высоцкий без мифов и легенд - Бакин Виктор Васильевич (бесплатные онлайн книги читаем полные .txt) 📗
Алексей Высоцкий как раз в то время работал заведующим ведомственной кинолабораторией Дома техники Министерства речного флота РСФСР. Лаборатория эта (или, как он любил называть ее, киностудия) располагалась на Новослободской улице рядом со станцией метро и была оснащена почти профессиональной по тому времени записывающей аппаратурой. Сначала — в декабре 62-го — записи были сделаны на профессиональный портативный магнитофон «Репортер» на квартире Алексея Владимировича. Это был солидный массив — более тридцати «блатных» песен, но собственно авторских было только десять. Через некоторое время они сделали несколько повторов записи, расширив немного репертуар, разместившийся на трех катушках. Авторство некоторых «чужих» песен Высоцкий узнает позже, а часть песен так и останутся народными. Но в то время эти все песни были песнями ВЫСОЦКОГО!
В конце весны 63-го года Алексей Владимирович принес катушки в кинолабораторию и переписал их на профессиональном магнитофоне «МЭЗ», позволяющем получить довольно качественное воспроизведение. Так был записан первый «мастер» (оригинал для размножения), и лето 63-го года стало началом триумфального шествия песен Высоцкого по стране. Этот процесс не был постепенным, это не было медленным завоеванием доверия народа — Высоцкий появился сразу и навсегда. Люди стали собирать и переписывать друг у друга, ловить на концертах новые песни, которые немедленно тиражировались на всю страну.
«Магнитиздат» набрал силу и тираж, несравнимый ни с каким государственным тиражом. Официальный справочник «Народное хозяйство СССР» приводит такие цифры: в 1960 году было выпущено 128.000 магнитофонов, в 65-м — 453.000, в 69-м — 1.064.000. В 1970 году количество выпущенных аппаратов составляло 1.192.000.
«Магнитиздат» обладал и еще одним достоинством — песни не писались с оглядкой на цензуру. В магазинах вдруг стали случаться перебои с магнитофонными пленками — в стране начиналась магнитофонная эпоха.
Во время съемок «Штрафного удара» на встречах со спортсменами Высоцкий исполнял свои и чужие песни и неизменно пользовался успехом. На официальном банкете по поводу сдачи фильма участники съемочной группы собрались в гримерной студии им. Горького и там Высоцкий пел. «Концерт» продолжался около часа. В.Трещалов уговорил звукооператоров студии записать его. Эта запись распространилась по Москве со скоростью пожара.
Выступая на концертах, Высоцкий не раз отмечал то лестное для него и в то же время досадное обстоятельство, что героев его лирики неискушенная публика склонна отождествлять с их создателем. Каждая его песня — это моноспектакль, где Высоцкий был и драматургом, и режиссером, и исполнителем. Как исполнитель он входил во внутреннее состояние персонажа, о котором пел, и, может быть, поэтому у зрителей возникало убеждение, что Высоцкий пел каждый раз про себя. И, кроме того, людьми, не способными отделить поющего автора от персонажа, эти песни воспринимались как нечто наполовину, если не полностью, «антиобщественное». Ходила масса слухов о его судимости, о том, что кто-то с ним вместе воевал... Слагались легенды, над которыми сам Высоцкий посмеивался.
Но иногда было совсем не смешно, а
«горько и обидно».
Однажды Кочарян был приглашен на «уик-энд» к Роберту Рождественскому, который в то время снимал дачу в Переделкино. Кочарян пришел с друзьями, среди которых был и Высоцкий. С изменившимся лицом Рождественский отозвал Кочаряна в сторону:— Ты что, с ума сошел!.. Зачем ты его притащил? У меня люди... Отправь его куда-нибудь!
Кочарян отреагировал мгновенно:
— Мы уходим все вместе!
Пройдет время, и этот поэт будет не стесняться, а гордиться общением с Высоцким: «Высоцкий — это часть, очень важная, значительная часть нашей культуры. Для каждого из нас он необходим по-особенному. Он, так сказать, и общий певец, и общий голос, и, в то же время, очень личностный, потому что пел-то он очень личностные песни. Он не пел песен, не писал стихов «вообще». Он был болью, был совестью, был многим, был тем, что так необходимо для жизни».
В другой раз Л.Кочарян дал послушать записи первых песен Высоцкого кинорежиссеру Ивану Пырьеву. На что тот сказал: «И ты этого человека пускаешь в дом! Он же вас обворует!»
Мастерство перевоплощаться будет совершенствоваться со временем, и трудно будет убедить себя слушателю, что это не он, Высоцкий,
«вращал Землю ногами»,
что не он носил черный бушлат... Конечно же, он ходил всю жизнь в горы, он — конькобежец, он — пьяный хулиган и антисемит, он — заполняющий милицейский протокол, он — шофер-«дальнобойщик», он — потомственный кузнец, он уродовался вместе с ними на лесоповале... Ново и необычно было появление человека, который голосом и словом под гитару представлял одного из слушателей, часто самого незадачливого, духовно обделенного, а то и просто опасного: встретишь — берегись(«Я в деле, и со мною нож»),
и слушатель-зритель обнаруживал в нем наше общее, что есть в каждом.«Дворовые» песни... Как и почему они появились первыми в репертуаре Высоцкого? Скорее всего время определило это увлечение. Люди, которым надоела приторно-сладкая лирика поэтов-песенников, охотно слушали и распевали блатные и полублатные песни. Весь уклад страны и образ жизни ее населения пропитались духом исправительно-трудовых учреждений. В середине XX столетия Сталин и его окружение начинают средневековую «охоту на ведьм». «Дела» следуют одно за другим: «Ленинградское дело», «Мегрельское дело», «Дело врачей»... Сталинские репрессии охватили все слои общества, и любой гражданин мог почувствовать себя в положении зэка, до поры до времени находящегося на свободе. В обществе совершенно органично возник интерес к блатной лирике, которая, с одной стороны, отдавала дань тем, кто безвинно отсидел в советских лагерях, а с другой — отражала заразительную блатную романтику, которой переболело не одно послевоенное поколение молодежи. СССР того времени был единственной страной в мире, где интеллигенты — доктора наук, профессора и т. д., — собравшись вместе, пели тюремные песни. Это была дань погибшим и замученным в лагерях, это была солидарность с гонимыми и преследуемыми. В этих песнях они слышали воздух свободы, пусть и воровской.
Сам Высоцкий, его коллеги по Школе-студии, друзья по-разному определяют причины появления этих песен.
В.Высоцкий:
«Первые мои песни были написаны от имени ребят двора, улиц, послевоенных таких вот компаний, которые собирались во дворах, в подворотнях, что ли. Очень много песен было во дворах московских в то время. И танцевали, и играли в разные игры — все это было во дворах. Конечно, я думаю, что в этих песнях присутствует, безусловно, такая, ну что ли, если можно так выразится, слово нехорошее, но точное, — заблатненная такая информация немножко».
И.Кохановский: "К нам в 1953 году пришла новая учительница литературы. Она открыла нам Бабеля. Мы очень увлекались этим писателем, все его «Одесские рассказы» мы знали чуть ли не наизусть, пытались говорить на жаргоне Бени Крика и всех других героев Бабеля. Я бы сказал, что ранний, как говорят, «блатной», а вернее — фольклорный, период творчества Высоцкого больше идет от «Одесских рассказов» Бабеля, нежели от каких-то невероятных тюремных историй, которые ему якобы кто-то рассказывал.
Почему же «блатная» романтика, а не что-то другое, скажем, лирика, как у Булата Окуджавы, питала темы первых его песен? Ну, во-первых, потому, что и у Булата Окуджавы, и у Александра Городницкого. и, скажем, у Новеллы Матвеевой все сразу было всерьез. У Володи же — все в шутку, все на хохме: и ухарство, и бравада, и якобы устрашающая поза
(«Я в деле, и со мною нож
—ив этот миг меня не трожъ, а после я всегда иду в кабак»).
Все это было несерьезно, все это игра и бесшабашность повесы. Ну, а для всего этого «блатная» тематика — материал, пожалуй, самый благодатный.
