Век чудес - Уокер Карен Томпсон (полные книги .txt) 📗

— Шустро вы, — отметил дедушка, завидев меня. Стеклянная дверь захлопнулась за моей спиной, и он закрыл ее на замок. Никогда раньше не видела, чтобы дедушка запирался. — С тобой все нормально?

— Вроде да, — ответила я.

Снаружи под колесами машины заскрипел гравий. Пана отправился в больницу к маме.

— На тебе ни царапинки, — сказал дедушка. Его молочно-белые волосы торчали в разные стороны, словно пучки травы. Он облачился, по его собственному выражению, в «рабочую одежду» — потертый джинсовый комбинезон и зеленую фланелевую рубашку. — Если ты голодная, в холодильнике есть тунец.

Несмотря на то что на улице стоял день, в доме царил полумрак из-за задернутых штор. Комнаты скудно освещались несколькими желтыми лампочками.

Дедушка прошаркал в столовую, все горизонтальные поверхности в которой были заняты тем, что раньше заполняло ящики. На темном обеденном столе рядами, словно приготовленные на продажу, лежали сокровища. Полупустые картонные коробки ждали рядом на полу.

— Ты куда-то уезжаешь? — спросила я.

Дед присел за стол, просматривая стопку старинных открыток.

— Уезжаю? — повторил он, взглянув на меня своими слезящимися, выцветшими голубыми глазами. — Куда мне ехать?

На столе возвышались его коллекции старинных бутылок из-под кока-колы, морских стекляшек и долларов с пляжа. Бабушкин чайный сервиз, потускневший без полировки, соседствовал с пыльными фарфоровыми фигурками и декоративным ножом с Аляски, украшенным резной рукояткой из китового бивня. На дальнем краю стола поблескивали упакованные в пластик и так ни разу и не распечатанные башни из редких монет.

— А что ты тогда делаешь? — поинтересовалась я.

Дед положил на выцветшую открытку увеличительное стекло. Светлые глаза затуманились — видимо, рисунок воскресил в его памяти череду видений из прошлого.

— Сделай одолжение, прочитай, что там написано, — попросил он, прижимая карточку толстым указательным пальцем.

На раскрашенной фотографии виднелись зеленые холмы и неправдоподобно красные крыши домов.

— Чайдлер, Аляска, одна тысяча девятьсот пятьдесят шестой, — прочитала я вслух.

— Видишь тот холм? — сказал он, указывая на гору, которая нависала над домами и колокольнями. — Год спустя во время шторма вся его вершина осыпалась вниз.

Где-то вдалеке зашипели фейерверки — несмотря ни на что, приближался Новый год. Солнечный свет окаймлял края штор. В доме пахло пылью и листерином [3].

— Когда это случилось, шла свадьба. Двадцать три человека оказались погребены заживо, — продолжал дедушка.

Из восьмидесяти шести лет своей жизни он два года провел на Аляске, работая на золотых приисках и плавая на рыболовецких судах. Эти два года вытеснили все остальные и разбухли в его памяти, как губка, пропитанная водой. Десятилетия, прожитые в Калифорнии, не удостаивались даже которого рассказа из его уст.

— Мне повезло, — сказал он. — Я стоял в самом дальнем углу церкви. В отличие от невесты с женихом, их родителей, братьев, сестер и священника. Всех поглотила земля…

Он покачал головой и еле слышно присвистнул.

— Вот такие дела. — Дедушка разгладил открытку кончиком пальца. — Видишь домик? Брат жениха работал на судне, добывавшем лосося. Как раз шел сезон, поэтому он пропустил свадьбу. Из всей семьи он один уцелел. А через какое-то время он повесился в этом доме.

Подо мной скрипнул стул. Я слышала тиканье — дедушка собрал целую коллекцию старинных часов. Два экспоната в ней размерами превосходили самого дедушку. Они звонили каждый час и всегда вразнобой.

— Так много страшного произошло, пока ты жил на Аляске, — сказала я.

Дед засмеялся, и розовые складки на его лбу разгладились.

— Я бы так не сказал. Плохого там случалось не больше, чем в любом другом месте.

Дедушка перевернул открытку чистой стороной вверх. В углу расплылась яркая красная клякса.

— У тебя кровь? — встревожилась я. Он осмотрел свои пальцы:

— Вот черт.

Дедушка медленно встал и побрел на кухню. За последние годы его кожа истончилась, а кровь загустела. Порез бумагой мог кровоточить несколько минут. Пока он промывал палец под холодной водой, я заглянула в коробки, расставленные на полу столовой. Внутри оказались альбомы с черно-белыми фотографиями: дедушка и бабушка в модных шляпах и меховых пальто, папа в младенчестве, папа постарше, папа, одетый в бейсбольную форму, стоит, опираясь на велосипед, возле высокой круглой ограды. Один из альбомов полностью посвящался мне: здесь хранились все мои снимки со дня рождения и до самой последней школьной фотографии, на которой я получилась с полузакрытыми глазами (я как раз моргнула) и ужасно усталая, потому что перед этим долго выбирала мохеровый кремовый свитер специально для этого случая.

В пыльной коробке из-под обуви я нашла четыре крупных золотых слитка, упакованных плотно, как плитки шоколада.

— Эй, — окликнул меня дедушка. На пальце у него красовался криво наклеенный пластырь. — Туда залезать не стоит.

Не удержавшись, я достала один слиток из коробки. Он лежал у меня на ладони — холодный и тяжелый. Дедушка забрал его и вернул на место.

— Ну, коли уж ты сюда полезла, я тебе кое-что скажу, а ты запомни. — Он закрыл коробку и задвинул ее в угол. — Золото — самая надежная вещь на свете. Лучше долларов и банков.

Я заметила, что солнце наконец садится. Теперь в щель между шторами просачивались розоватые отблески заката. Темнота продержится как минимум до следующего вечера.

— Я сам сначала не мог поверить. Но это именно так, — продолжал дедушка.

В соседних домах сейчас наверняка вылетали пробки из бутылок, пенились бокалы, люди надевали праздничные колпаки. Я слышала, что Ханна с семьей Трейси поехала в Палм Спрингс. Еще я очень хотела узнать, чем занят в эту минуту Сет Морено.

— Всем наплевать. Вернули часы и думают, что решили проблему. И никто ни черта не готовится к тому, что нас ожидает…

Он тяжело вздохнул и поднялся со стула.

— Подумай о птицах. Испокон веков они — вестники. После потопа именно голубь принес ветвь оливы, чтобы сообщить Ною, что все закончилось и можно наконец покинуть ковчег. Вдумайся в это. Наши птицы не приносят оливковых ветвей. Они умирают.

Внезапно дедушка переключил внимание на охотничью винтовку, которая раньше всегда хранилась в чулане. Тыльной стороной ладони он смахнул с нее пыль. Дед не пользовался ей уже много лет.

— Когда приедешь в следующий раз, напомни, я покажу тебе, как стрелять.

— Стрелять?

— Я серьезно говорю, дела плохи. Я за нас всех переживаю.

Чуть позже я уселась смотреть по дедушкиному громоздкому телевизору первые трансляции салютов в Токио, Найроби и Лондоне. Новый год шагал по планете с запада на восток.

Затем начались дебаты на тему времени. С технической точки зрения мы жили с опережением на сутки благодаря неделям, прожитым без часов. Но большая часть крупных государств моментально придумала и утвердила решение проблемы: мы как бы перепрыгнули через тридцатое декабря, чтобы нагнать потерянное время.

В перерывах между фейерверками по телевизору передавали, что отдельные религиозные лидеры собрали свои паствы в храмах. В последний день года они то ли боялись конца света, то ли надеялись на него.

Я задремала в кресле, не дождавшись полуночи. Мне снились кровь, битое стекло и визг тормозов. Через несколько часов меня разбудил синий свет телеэкрана, и я не срезу сообразила, где нахожусь. Зубы выбивали чечетку. Шея затекла оттого, что я неудобно привалилась к подлокотнику. Солнце наконец село, дедушка ушел к себе. Пока я спала, старый год кончился и во мраке родился новый. В те дни возможным казалось все. Любое пророчество заслуживало доверия. И это вселяло в меня тревогу — я не понимала, чего ждать от наступившего года.

Утром родители забрали меня по дороге из больницы домой. О сбитом пешеходе им так никто ничего и не сказал.