По-настоящему - Болдинова Екатерина (серии книг читать бесплатно .TXT) 📗
Оля поправляется. Собирается прийти в школу на следующей неделе. Наташа вовсю занимается музыкой. Похоже, она намерена переубедить родителей и поступать в музыкальное училище. Или в театральное. О Петровском молчит. Пока, во всяком случае…
14 марта 2000 года
Дружок, я не знаю… Ничего не знаю. Куда поступать? Как? Родители видят меня юристом. Сказать больше – продолжательницей династии. Сначала я должна проработать лет десять следователем, потом стать судьёй. Всю свою жизнь я знала, что это правильно. Всю свою… как глупо звучит. Мне ведь ещё так мало лет! А теперь я не уверена, что хочу именно такого пути. Даже так – скорее нет, чем да. И дело совсем не в Стёпе, хотя и в нём тоже. То, что он хочет быть журналистом, не означает, что я должна идти за ним. Но… понимаешь, всегда было во мне что-то, что сопротивлялось маминым законам и папиным процессам. Да и вообще, я не хочу больше жить в атмосфере постоянной опасности, бояться за родителей, за Димку, а потом и за своих собственных детей.
Так что же? Это только говорят, будто профессию выбираем мы сами. Неправда. Мы выбираем то, что знаем. А знаем – от родителей.
Если я попытаюсь поступать на журфак, дома будет буря. «Журналист» – в нашей семье запрещённое слово. Папа их ненавидит и часто сравнивает эту профессию с проституцией. Ну да, в любой среде есть свои моральные уроды. Но ведь это не означает, что из-за пары десятков человек нужно вешать ярлык на несколько миллионов.
16 марта 2000 года
Дневничок, у меня до сих пор дрожат руки. Даже не знаю, стоит ли вообще что-то писать. Кулковского арестовали. Арестовали, когда он пытался меня похитить.
Это было ужасно. Я шла домой одна: именно сегодня Стёпе пришлось остаться после уроков – у него возникли проблемы с контрольной по истории. Возле дома стояла синяя машина. Из неё выглянул человек и позвал меня. Сказал, что он приехал по поручению отца – отвезти меня к нему на работу. Я не поверила. Лицо показалось мне смутно знакомым, но я никак не могла вспомнить, где его видела.
– А что случилось? Почему папа просит меня приехать? – спросила я.
– Ну уж это вы сами разберётесь. У него к тебе какое-то дело.
– Подождите минутку, я только вещи дома оставлю. – Это было единственное, что я могла придумать. Почему-то мне показалось, что надо позвонить отцу.
– Не страшно, возьмёшь их с собой, – бросил Кулковский, выходя из машины. Я ещё не понимала, что это на самом деле он. Тёмные очки и кепка делали его почти неузнаваемым, а ведь я видела его только на фотографии, которую показывали родители. И всё-таки у меня возникло ощущение опасности. Не знаю, почему я бросилась бежать к подъезду. Кулковский помчался за мной. Каким-то чудом мне удалось захлопнуть дверь подъезда перед самым его носом, но в панике я никак не могла найти ключи от квартиры. Я начала звонить соседям, кричать, стучать, но никто не открывал. Кулковский вышиб плечом дверь внизу. Я помчалась наверх, он – за мной. Лестница, лестница, лестница – и ни одной живой души… Я уже готова была лезть на чердак, когда из самой последней квартиры на девятом этаже вышел высокий мужчина с огромной овчаркой.
– Помогите! За мной гонится бандит! – прошептала я. Кричать не могла – пропал голос. Такое бывает в беспорядочных ночных кошмарах – хочешь закричать, а получается только жалкий хрип.
Мужчина сориентировался моментально. Отпустил собаку. Овчарка с громким лаем кинулась на Кулковского. Тот бросился было бежать, но тщетно…
Наверное, у меня был шок, потому что я не сразу поняла, как оказалась у себя дома в окружении большого количества людей. Кулковского отвезли куда следует, и мама, примчавшись с работы, пыталась отпаивать меня чаем с травками, а папа в стотысячный раз повторял мне правила безопасности дома, на улице и в подъезде. Я не могла его слушать, но сил, чтобы встать и уйти с кухни в свою комнату, просто не было.
К вечеру всё улеглось. Я проспала полдня, потом села учить ненавистные уроки. В довершение всего я не очень вежливо разговаривала со Стёпой, когда он позвонил. Просто потому, что была на взводе, а назвать причины не могла. Ведь не рассказывать же ему, в какой обстановке мы живём…
17 марта 2000 года
Всё-таки я не удержалась и рассказала Стёпе о Кулковском. Точнее, он сам меня к этому вынудил. Вчера вечером мы поговорили по телефону так непонятно и неприятно, что сегодня Стёпа не мог не спросить меня о причинах такой «нелюбезности».
– Риша, я тебя чем-то обидел? – ласково спросил он по дороге в школу. Вот уже месяц, как Стёпа каждое утро ждёт меня у подъезда, чтобы дойти до школы вместе со мной.
– Почему ты так решил?
– Мы вчера с тобой очень плохо поговорили. И сегодня ты не ответила на мой поцелуй, – просто ответил он. Как всегда – ясно, логично. Иногда эта простота и логичность меня поражают – ведь мне самой нечего им противопоставить.
Я смутилась.
– Родители могли видеть нас в окно, – промямлила я.
– Нет, дело не в этом.
– Давай я тебе расскажу потом, после уроков, Стёп. Поверь, это никак с тобой не связано. Это правда наши семейные проблемы.
Стоит ли говорить, что, едва прозвенел звонок с последнего урока, Стёпа буквально подлетел ко мне, требуя немедленно собираться. До набережной мы шли молча. Стёпа обнимал меня, и от этого мне было так хорошо и уютно, что нарушать этот уют ненужными словами просто не хотелось. Видимо, Стёпа тоже это чувствовал и потому просто молча нёс мой пакет с книжками, свободной рукой продолжая крепко-крепко прижимать меня к себе.
Наконец мы пришли к нашему любимому месту – на смотровую площадку, с которой весь город, опоясанный набережной, виден как на ладони. В это время там никого не было – только несколько мам с колясками сидели на лавочках, укачивая своих карапузов.
– Риша, Ришенька, – прошептал Стёпа, зарываясь в мои волосы. По случаю необычного тепла я сняла с себя шапку и ослабила узел шарфа. – Ришка… Что случилось?
Он обнимал меня сзади, а я стояла к нему спиной, глядя на первые большие прогалины всё ещё скованной льдом реки. От неё пахло ледяной свежестью и весной. Чирикали птицы. Сияло солнце. В такой волшебный день совсем не хочется рассказывать о тёмных семейных историях.
Я повернулась к нему и обняла его за шею.
– Стёп, прости меня. Моё вчерашнее поведение никак не связано с какими-то обидами на тебя. Ты тут ни при чём.
– А кто при чём? – не унимался он.
– Зачем тебе об этом знать? Это проблема моей семьи, и она уже решена.
Я сама не верила в то, что говорила. Ага, конечно, решена. На ближайшие несколько недель. Пока из тюрьмы не выйдет какой-нибудь очередной «Кулковский».
– Мне нужно знать о тебе всё. Потому что я люблю тебя. Потому что мне больно видеть тебя такой – расстроенной, взвинченной, ощетинившейся, как маленький ёжик. Расскажи мне.
Я молчала.
– Пожалуйста!
Надо было видеть его глаза. Они умоляли. Я сдалась. И рассказала всё.
Наверное, даже больше, чем всё. Сначала о Кулковском, потом – о своей весёлой жизни, с постоянными приключениями и страшными телефонными звонками. Я говорила и говорила и никак не могла остановиться. Честное слово, дневничок, я ещё никогда никому не рассказывала столько о себе и своей семье. Даже мои Оля и Наташа не знают ничего о том, что я рассказала сегодня Стёпе. Он слушал меня внимательно, хмуря брови, обнимал, целовал мои губы, глаза и щёки…
– Прости, Риша, я и не знал, что у тебя ТАКАЯ жизнь, – серьёзно сказал он. – И я страшно зол на себя, ведь вчера я должен был быть рядом с тобой! Тогда тебе не пришлось бы спасаться бегством от этого бандита.
Я содрогнулась. Никто не знает, что мог бы сделать озверевший от жажды мести Кулковский со Стёпой.
– Не надо об этом, Стёп.
– Я не хочу тебе такой жизни, Риша.
– А чего ты хочешь?
– Я хочу, чтобы ты была спокойна и счастлива. И никогда не чувствовала страха. И я сделаю для этого всё.
