Игрушки дома Баллантайн - Семироль Анна (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗

— Я не поплыву, Фанни.

— Вот уж глупости! Придется тебя связать, завернуть в ковер и вручить моему дружку на корабле!

— Не смешно. Я должна вернуть Брендона.

Фанни вздыхает. Опять она за свое…

— Послушай, милая. Я вчера тебе это говорила, скажу и сегодня. Мальчик сделал все, чтобы ты выжила. И ему бы сейчас очень не понравился твой настрой. Успокойся же. Тут ничем не поможешь.

Элизабет встает, поправляет на себе длинную мешковатую рубаху. Смотрит на Фанни сверху вниз.

— Теперь послушай ты. Если за кем и спускаться в ад, так только за тем, кто однажды тебя оттуда вытащил.

— Какие громкие речи! — перебивает Фанни. — Девочка, тебя ветром снесет, куда ты собралась?

Элизабет медленно идет к окну. Долго смотрит в небо, возвращается обратно. Садится на койку, тяжело дыша, тянется к чашке с водой.

— Тошнит, — морщится она. — Ничего. Я себя пересилю. Фанни, я прошу у тебя помощи. Но если ты откажешь, я сделаю все сама. Я знаю, где Брендон, но он жив. Пока еще жив. И я без него не уеду.

Девушка вытаскивает из-под подушки ранец. Гладит его, будто живое существо, протягивает Фанни.

— Здесь деньги. Возьми столько, сколько нужно отдать на корабле за меня и… и еще столько же. Остальное пока спрячь. Оно мне понадобится очень скоро. Теперь слушай. Мне нужна одежда и обувь. Пышная, очень пышная длинная юбка. Как у леди. Блуза. Красивый короткий жакет. Мужские бриджи. И подвязки для чулок. Три пары.

— Дорогуша, а ты не лопнешь? — возмущается пампушка.

Элизабет бросает на нее испепеляющий взгляд и молчит.

— Юная леди, вам бы воспитание, соизмеримое с вашей наглостью! — нарочито кипятится Фанни, а потом не выдерживает и улыбается: — Сделаю, милая. Только ты обещай, что начнешь нормально есть.

— Обещаю, — вздыхает Элизабет.

— Вот и умничка! — Фанни нежно щиплет ее за щеку. — Пойду отвоевывать тебя у эскулапов.

Фанни кладет на одеяло бумажный пакет, из которого вкусно пахнет сдобой, и уходит, гордо лавируя между больными. Элизабет раскрывает пакет, отщипывает кусок булки и отправляет в рот. Морщится, борясь с тошнотой, но ест.

«Я должна набраться сил. Если я не буду сильна, я не дойду к тебе. Я обязана дойти», — думает она.

Правая рука ныряет под подушку и вынимает музыкальную шкатулку с корявой гравировкой на крышке. Элизабет доедает булку, прижимает шкатулку к груди двумя руками и бредет к выходу в общий коридор.

— Мисс, куда вы? — окликает ее сестра милосердия.

— Я посижу в саду. Если меня будут искать, я вон туда, на скамейку.

Босая, она идет через двор, устраивается на лавочке под раскидистой ивой. Вытягивает ноги так, чтобы на них падал солнечный свет. Ставит шкатулку на колени, обводит пальцем рисунок четырехлистного клевера и замирает. Снова и снова она возвращается к вчерашнему разговору с господином в дорогом пальто.

«Мисс Баллантайн, мне бы хотелось надеяться на наше сотрудничество».

«Отпустите Брендона. Он не такой, как все. Вы же видели, он меня спас».

«Его и сенатора Баллантайна будет судить трибунал. Из-за прибора, разработанного Брендоном, погибли тысячи людей. Элизабет, вы понимаете, что такое не прощают? — Выдержав паузу, Дорогое Пальто продолжает: — Вы нам нужны. Если я правильно понимаю, он вам полностью подчиняется. Я специально не тороплюсь отправлять его в столицу. Я хочу, чтоб вы с ним поговорили и убедили давать показания перед судом».

«Мистер, вы достаточно образованы, чтобы понимать латынь? — цедит Элизабет, криво ухмыляясь. — Так вот. Bibe semen meum et futue te ipsum [2]».

Дорогое Пальто ласково улыбается, склоняется к уху девушки и негромко говорит:

«Моя милая petite salope [3], история знает множество примеров, когда хорошенькие женщины страдали из-за своего острословия. Очень жаль, что вы отказываете нам в такой резкой форме. Но не беда. Наши мастера допроса заставят говорить даже камень. До встречи, мисс Баллантайн. Я уверен: мы еще увидимся».

Обняв себя за плечи и уткнувшись лбом в колени, Элизабет Баллантайн тихо плачет на скамейке.

«Я обязана быть сильной. Я должна стать скалой. Иначе я не сумею. Я не боюсь. Господи, я не прошу у тебя помощи. Только не мешай, умоляю. Я смогу».

На следующий день Фанни забирает Элизабет из госпиталя. Пока девушка одевается за ширмой, рыжеволосая пампушка голосит, театрально заламывая руки:

— Детка моя, ты ж прозрачная совсем! Ох, люди, ну что ж творится такое? Что за времена настали? Страшно на улицу выйти, конец времен близок, не иначе! Ах, отощала-то как!

Элизабет выглядывает из-за ширмы.

— Ну хватит уже, а? Помоги зашнуровать корсет.

Фанни умолкает и спешит к ней. Полные руки начинают порхать, сноровисто вдевая узкую шелковую ленту в отверстия.

— Милая, ты безумно хороша, — тихонько воркует Фанни. — Дома тебя ждет Эван. Он сказал, что готов помочь.

— А Майк? — шепотом спрашивает Элизабет, поправляя лиф платья.

— Майки погиб во вторую ночь резни. Убит в своем любимом баре.

— Ноа? Джейк? Тайлер? Сэмюель?

Фанни грустно качает головой.

— Никаких вестей. Милая… Слишком многих не стало. Город как после войны. Обувайся. Сейчас поедем, и ты все увидишь своими глазами.

В темно-сиреневом шанжановом платье Элизабет, поддерживаемая под руку Фанни, выходит из ворот госпиталя Святой Инесс. Женщины садятся в ожидающий автомобиль.

— Теодор, душа моя, — с жаром обращается Фанни к шоферу. — Ну, трогай же!

Водитель радостно гогочет и хватает пампушку за колено. Фанни ругается, шлепает его по руке. Машина отъезжает от госпиталя.

Элизабет берет газету, лежащую на сиденье. «Сенатор Баллантайн предстанет перед судом пятого сентября». «Дьявольская машина отключена. Чего ждать от кукол дальше?» «Фабрика Баллантайна полностью уничтожена пожаром». «Нью-Кройдон хоронит своих мертвых. Более семнадцати тысяч погибших». «Мэр обещает восстановить вторую линию монорельса через две недели». Девушка читает статьи, и слезы наворачиваются на ее глаза.

Семнадцать тысяч жизней. Дети. Старики. Женщины. Влюбленные пары. Ни в чем не повинные люди. Шестая часть городских перерожденных жила в семьях. Чистые, благополучные, любимые живыми. И вот в один момент…

«Брендон, вину за случившееся хотят повесить на тебя, — понимает Элизабет. — Никто, кроме меня, не думает о том, что куклы — это жертвы. Машины, запущенные Баллантайном. Никто не знает, что тебе пришлось преодолеть. Никто не хочет знать. Людям нужны виноватые. И чем больше, тем лучше…»

Она откладывает газету и смотрит в окно.

Дома скалятся разбитыми стеклами, стены закопчены, выщерблены выбоинами от пуль. Прохожих не видно, на улицах сплошные военные патрули. Витрины магазинов разгромлены, товар валяется на тротуарах. Из булочной вылетает серая птица, таща в клюве кусок хлеба. Сорванными вывесками наспех забиты окна. Вдалеке с монорельса свисают покореженные вагоны. Тела с улиц убрали, но кровь с мостовой и стен зданий никто не смыл.

На перекрестке Скайлайн-авеню и Харли-стрит машину останавливает полисмен.

— В объезд, — говорит он шоферу. — Главная площадь закрыта, туда сгоняют чертовых кукол.

— Зачем? — удивленно спрашивает Элизабет.

Полисмен смотрит на нее, как на сумасшедшую.

— Мисс, вы откуда? Завтра наша доблестная армия раскатает их всех танками.

Девушка откидывается на сиденье, обмахивается газетой. Ей хочется кричать от отчаяния.

— Спасибо, сэр, — улыбается Фанни. — Юная леди нездорова, прошу нас простить.

— Хорошего дня! — машет рукой полисмен, и автомобиль продолжает свой путь.

Фанни смотрит на Элизабет через зеркало заднего вида.

— Дорогуша, — говорит она строго. — Держи себя в руках. Я понимаю, что тебе тяжело, но в этом городе сейчас никто не сочувствует убийцам. Еще не хватало, чтобы в тебе заподозрили сообщницу сенатора.