Весло невесты (СИ) - Дорош Лина (бесплатные серии книг TXT) 📗
Бывает дождь. Сам по себе дождь — не новость. Но бывает такой дождь, что его не видно и не слышно. Если не смотреть на лужи. Не то чтобы у капель сверхзвуковая скорость и нановеличина. Хотя величина, скорее всего, примерно такая и есть. В общем, если вглядываться в окно, в деревья — ничего не видно. Вслушиваться в звуки — тоже ничего, тишина. И только в лужах присутствует какое-то движение. Островки движения. Островки ряби. Будто насекомое по поверхности скользит и иногда за воду лапками зацепляется и передергивает поверхность лужи. Но никого на поверхности нет. А островки движения есть. Мерцают, в смысле, перемещаются. Моргнешь — и в той части, куда только что смотрел — островок ряби. Еще движение ресниц, взгляд в другую точку — движение смещается туда. Можно сойти с ума, потому что приходишь к выводу, что рябь на поверхности луж вызывают твои ресницы. Ни ветер. Ни дождь. Ни насекомое. Взмах ресниц. В это утро было пасмурно именно так: от взмаха моих ресниц возникала на лужах рябь. Больше знаменательных событий в день моей премьеры не случилось.
Не прошло и недели, как я продала первую книжку. Это был уже четвертый трудовой день. Работа больше напоминала службу в музее: стой и смотри по сторонам, изучай посетителей. Третий день подряд к нам приходила молодая девушка из странных и ничего не покупала. Она постоянно поправляла очки на носу и смущалась, когда ей предлагали помощь. Она сильно щурилась, чтобы рассмотреть надписи на корешках книг, задирала очки, но от помощи отказывалась. Только на третий день она решилась воспользоваться моими услугами:
— Да, пожалуйста, нет ли у вас «Войны и мира»? — она сняла очки и стала их усиленно протирать носовым платком.
— Вам нужен книжный вариант? — мне стало жалко ее глаз, потому что зрение от такого великого во всех смыслах произведения не улучшится как минимум.
— А есть еще какой-то другой? — она стала испуганно моргать сквозь очки, будто впервые в жизни их надела и ощущения были ей непривычны.
— Фильм, например, но у нас есть только книги.
— Мне книга и нужна! Понимаете, я учитель русского языка и литературы. Начинающий. А меня сразу на «Войну и мир» поставили.
— Поздравляю.
— Вы так считаете? А книгу я только в школе читала. В институте удалось проскочить. А тут… Решила, что надо перечитать, чтобы дети не оказались осведомлены лучше меня.
— Вы их переоцениваете. В лучшем случае они будут знать, сколько в «Войне и мире» томов и килограммов.
— Вы так считаете?
Протянула ей книги.
— Я продаю книги. Спасибо за покупку и приходите еще. У нас есть всё, что необходимо по школьной программе.
— Вы так считаете?
— До свидания, — всё, чем я могла ей помочь — это улыбка. Вот я и улыбалась.
Начинающая учительница вышла из магазина. Девочки кинулись меня поздравлять с дебютом. В голове крутилась мысль: «Значит ли это что-нибудь, когда первая книга, тобой проданная, называется «Война и мир»?». Девчонки на этот факт внимания не обратили. Они очень обрадовались появившемуся поводу для праздника. А праздник в книжном — это внеплановый чай и не с пирожками, а с тортом. Обмыть первую мою продажу собрался весь коллектив. Ирина Игоревна на правах руководителя решила толкнуть речь. Она сделала очень вдохновенное лицо и взяла паузу, во время которой должны были родиться проникновенные слова. Но на глазах у нее выступили слезы, и она сдавленным голосом смогла сказать только:
— Поздравляю!
Девочки активно захлопали в ладоши. Меня посетила догадка, что я пропустила что-то важное. Внезапно налетевшая эйфория также внезапно исчезла, и все стали просто есть торт. Потом Ирина Игоревна ушла в свой кабинет, а мы втроем остались. Зулька щебетала, а Ленка грустила.
— Что с настроением, Лен? — я долго сдерживалась, но чай с тортом всё-таки закончились, а любопытство мое осталось.
— Всё хорошо. И настроение хорошее, — прозвучало неубедительно.
— Заметно. Так на лице и написано.
— Да не выспалась просто, — Ленка посмотрела в окно и скривила лицо, — и погода тоску наводит.
— Погода зачудительная, — начала я ее «лечить», — потому как очень располагающая к распитию глинтвейнов у каминов.
— Вот — вот! — Ленка отвернулась от окошка. — Пойду кофе сварю. Хотя бы. В связи с временным отсутствием под рукой и глинтвейнов, и каминов. Вы не в курсе, когда нам рабочее место камином оборудуют? Кстати, у вас дома вода горячая есть?
— Не-а, вчера вечером отключили — опрессовка.
— Вот и у меня отключили, — Ленку как-то не порадовало, что мы с ней, пусть и поневоле, но оказались солидарны, — только у меня еще и холодную отключили! Сосед, ёшкин кот, ремонт затеял… Умылась утром стаканом воды. Еще выбирать пришлось: умыться или кофе выпить. А настроение у меня хорошее.
Ленка пошла заряжать кофеварку. На ее слова про воду никто не отреагировал. Громко не отреагировал. Мы не могли громко, потому что хохотали беззвучно. Это самый утомительный, самый трудный смех — когда истерика беззвучная. Это судороги и слезы. Со стороны — тупее пантомиму не придумаешь. Но тем, кто внутри ситуации, — полугодовая доза витаминов (их как-то умудряются считать ещё и через стаканы сметаны) обеспечена. А наши судороги потянули на все месяцев семь-восемь активной витаминизации.
Через неделю я могла безошибочно и с закрытыми глазами сказать: кто из наших зашел в магазин, кто чихнул или зевнул. Несмотря на большое количество времени, проводимого вместе, общего у нас не прибывало. Главным объединяющим началом в нас были халатики — серые с кармашками. Ирина Игоревна с моим появлением получила возможность почти всё время проводить у себя в кабинете, выходя к нам только на корпоративные чаепития и обеды. Она умудрялась есть и говорить одновременно, рассказывая нам какие-то истории, чаще занимательно-развивающие. Мы ее слушали как радио. Мы с Ленкой вообще больше слушали, потому что все паузы умудрялась заполнять Зуля.
Она категорически не терпела тишины. Но если Ирина Игоревна звучала как хороший лаунж, то Зуля — как «Пой, Вася!». У нее был очень высокий голос, таких называют «пискля». Но самое ужасное для двух флегм, меня и Ленки, было то, что Зуля говорила очень быстро. Когда была спокойна. А когда она волновалась, увлекалась рассказом или была напугана, то понять ее было просто невозможно. Включалось охранительное торможение. У окружающих, то есть у Ленки и меня. А Зуля ждала ответа и обижалась, что ее не слушают.
— Зуль, скорость моего восприятия катастрофически отстает от скорости твоего воспроизведения, — перед выходными я набралась смелости, чтобы начать этот непростой разговор.
Ленка одобрительно молчала. Зуля поняла, что одобряет Ленка именно мою реплику, а не предшествовавший Зулькин монолог.
— Не поняла, — Зуля впервые сказала два слова медленно.
— Катушечный магнитофон видела когда-нибудь? — руками я попыталась его изобразить.
— Нет, — третье медленно воспроизведенное слово.
Я побоялась акцентировать на этом Зулино внимание, а Ленка просто замерла в ожидании.
— Кассетный? — руки изображали эволюцию звуковоспроизведения.
— Кассетник, конечно, видела, — Зуля начала ускоряться.
Закралась мысль, что два и меньше слов — Зулька может говорить нормально, а с третьего автоматически включается ускорение.
— Вот представь: одно колесико спешит, а другое отстает. Что тогда будет? — я старалась навязывать ей свой темп.
— Будет жевать пленку, — подражательные способности у Зульки оказались неплохими.
— Повторяю: скорость моего восприятия катастрофически отстает от скорости твоего воспроизведения. Представь, что с моими и не только моими мозгами происходит.
Ленка кивала головой и дирижировала руками в такт моей речи.
— Жует? — Зуля выпучила глаза.
— В фарш.
— А что делать?
— Жалеть людей.
— Как?
— Говори простыми предложениями. Твой максимум — три слова. С четвертого ты разгоняешься, как болид.
— А минимум?
