Битва за Россию - Платонов Олег Анатольевич (книги регистрация онлайн .TXT) 📗
— Так что же теперь — наша цель вернуться к дореволюционному состоянию? Возможно ли это вообще? Ведь известно, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку?
— Речь, безусловно, идет не о механическом возвращении к каким-то старым, ушедшим в прошлое формам жизни. Речь о том, чтобы учитывать различные психологические моменты, которые определяют мотивы поведения многих наших соотечественников и служат их жизненными ориентирами. Если, скажем, в душе большинства наших людей живет идея нестяжательства, о которой я еще скажу, то, безусловно, навязывание нам способов мотивации к труду, основанных только на материальном интересе, в полной мере себя никогда не оправдывает.
— А вы считаете, что у нас, у большинства, именно принцип нестяжательства главный? Честно говоря, видя безумные очереди и яростную борьбу за привилегии, и прочее, в это трудно поверить...
— Вы знаете, любой народ можно поставить в условия беспредела. Но в исконно русских территориях, где жило русское население, довольно отчетливо прослеживалось такое, непонятное, может быть, для западного человека, чувство. Его закрепили и донесли до нас народные пословицы: «Лишнее не бери, карман не дери, души не губи», «Богатства не копи», «Душу не мори», «Лишние деньги — лишние заботы», «Деньги и забота — мешок тягота», «Без денег сон крепче», «Напитай, Господи, малым вкусом».
Русский человек твердо знал, что «от трудов своих сыт будешь, а богат не будешь». И также то, что «от трудов праведных не наживешь палат каменных». Нажива для такого человека не главное. «Деньги, что каменья — тяжело на душу ложатся». «Деньги — прах», «Деньгами души не выкупишь». И совершенно не зря, конечно, Федор Михайлович Достоевский считал, что русский народ оказался, может быть, единственным европейским великим народом, который устоял перед натиском золотого тельца, властью денежного мешка. Кстати, писатель выразил и свое отношение к богатству, сказав, что деньги — самый легкий способ поставить ничтожество в первый ряд.
Нет, совершенно определенно: деньги для русского трудового человека никогда не были фетишем.
Собственность для русского человека — это право труда, а не капитала. Народное сознание всегда считало, что единственным справедливым источником приобретения имущественных прав может быть только труд.
— Невольно вспоминаю высказывание академика Абалкина, который обвинил наш народ российский в том, что он не умеет работать. Как наши радикалы падки на фальсификации, как плохо знают собственную историю...
— Да, это продолжение взглядов, традиций леворадикальной интеллигенции. Кстати, такого же мнения придерживался В.И. Ленин, многие деятели 1920-х, 1930-х годов. Этот живучий предрассудок продолжает существовать. А между тем трудолюбие как добродетель было частью общей системы нравственности русского человека. Отказ от многих ценностей произошел у нас оттого, что человек был поставлен в условия, не позволявшие проявить себя именно так, как это было в течение многих столетий и даже тысячелетий.
Отсюда и процесс, который я называю отчуждением труда: человек не чувствовал себя органично в той трудовой среде, в которую его вовлекали. Этот процесс продолжается и сегодня. Рассматривая проблему труда, необходимо помнить о самобытной модели хозяйствования в России. В отличие от Запада, где стимулом производства служит, прежде всего, конкуренция и индивидуализм, русская модель хозяйства базировалась на традиционных ценностях крестьянской общины, трудовой демократии, на артельных формах труда. Добросовестный труд стимулировался преимущественно моральными мотивами, а не только материальным интересом. Напомню, эта модель давала очень хорошие результаты. В начале ХХ века экономика России, ее хозяйство развивались значительно быстрее, чем в США и других странах. Россия выходила на передовые рубежи техники и технологии, крупная промышленность создавала продукцию на уровне лучших мировых образцов. Оплата труда в промышленности была одной из самых высоких в мире, я уж не говорю о том, что не было проблемы валюты — русский рубль в начале ХХ века был одной из самых твердых и стабильных валют в мире. По производству главнейших культур Россия стояла на первом месте, выращивая больше половины мирового производства ржи, около четверти пшеницы, овса и картофеля, была главным экспортером сельскохозяйственной продукции, самой мощной житницей Европы.
— Да, об этом сейчас много говорят и пишут. Но как это согласуется с утверждениями о том, что русское сознание — глубоко рабское, что демократизм чужд русскому народу?
— Все это фальшь, прежде всего, миф. Один из тех многочисленных мифов, которые возникли в оценке России и ее цивилизации. У России была своя самобытная модель демократии. Она как раз основывалась на той общине, о которой мы говорили, на русской идее соборности. Полное равноправие было у всех членов общины, внутри нее. Если, скажем, англичанин мог сказать, характеризуя свою модель демократии: «Мой дом — моя крепость», то русский человек выразился бы иначе: «Моя община — моя крепость». Реализация прав и свобод личности на Западе шла преимущественно декретами государства, чаще всего в интересах богатых и сильных. В России же — снизу, основываясь на вековых традициях и обычаях, посягнуть на которые до определенного времени боялись и государство, и феодалы...
— Так откуда же этот миф о рабской натуре?
— Во-первых, от стремления оценить нашу цивилизацию по западноевропейской шкале ценностей, в основе которой — личные индивидуальные права. В России, повторю, демократия носила коллективный характер.
— Это, наверное, и есть соборность?
— Да, другими словами это можно назвать соборностью, хотя понятие соборности шире, сложнее.
Общинная демократия в России сопоставима с демократией, скажем, Древней Греции. На это обращал внимание еще Радищев. В Афинах каждый гражданин по достижении совершеннолетия имел право принимать активное участие в обсуждении всех общественных дел, каждый мог быть избран на любую общественную должность, суд производился всенародный. И вместе с тем в Древней Греции была очень велика власть государства над личностью и собственностью граждан. Так же, как у нас в России.
А.Н. Радищев писал: «Кто бы мог помыслить, что в России совершается то, чего искали в древности наилучшие законодатели, о чем новейшие и не помышляют». И делал из этого анализа вывод о необходимости хранить крестьянскую общину как совершенный демократичный институт.
У нас много мифов в области понимания и демократии, и власти. Русская власть избегала резкой социально-экономической ломки, считаясь с правилами, навыками, традициями населения тех территорий, которые входили в ее состав. Я не устаю повторять, в Царстве Польском сохранялся кодекс Наполеона. Литовский статут был сохранен в Полтавской и Черниговской губерниях. Магдебургское право господствовало в прибалтийском крае. Всевозможные местные законы и обычаи на Кавказе, в Сибири и в Средней Азии не отменялись. Это крайне важно: большое государство сохраняло обычаи и традиции, которые сложились на тех или иных территориях. Потому и существовавшая в мире Россия, которую леворадикальные публицисты считали тюрьмой народов, на самом деле сумела создать весьма гармоничную форму существования различных народов и народностей.
— Не здесь ли искать нам сегодня выход из национальной розни?
— Думаю, что именно на этих основах, за всеми народами должно быть сохранено право на свои национальные формы существования. Это совсем не противоречит их развитию и процветанию в составе общего федеративного государства.
— Похоже, что русские люди и здесь понесли самые ощутимые потери: у нас ведь почти разрушены самобытные национальные традиции?
