Брежнев: правитель «золотого века» - Семанов Сергей Николаевич (книги бесплатно читать без .TXT) 📗
Поднялся всеобщий ропот… Одни стонали от того, что «пошли под хвост» плоды долгой и упорной работы по составлению народнохозяйственных планов и балансов. Других пугали «идеологические» аспекты грядущей государственной реформы. Третьи со страхом ждали обещанной «перетряски» кадров. Эта атмосфера недовольства, тревоги и неуверенности способствовала тому, что ряды «заговорщиков» стали быстро пополняться… А Никита Сергеевич тем временем разъезжал по стране, собирая материал для доклада, который он намеревался сделать на предстоящем Пленуме ЦК партии. Посетил Поволжье, Северный Кавказ, Казахстан и Киргизию. Едва вернулся в Москву, вынужден был срочно вылететь в Крым, чтобы навестить там внезапно заболевшего Генсека Итальянской компартии П. Тольятги. Но не успел: когда он, Косыгин и Подгорный примчались в пионерский лагерь «Артек», им сообщили, что Тольятти умер 40 минут назад. Когда провожали тело покойного в Симферополь, загорелась машина с гробом.
— Не к добру это, — качали головами старики.
Хрущев едет в Чехословакию, а вернувшись, посещает выставки, осматривает новые виды оружия и ракетной техники, встречается с иностранными премьер-министрами, президентами, парламентариями. Выступает на Всемирном форуме молодежи и студентов. Наведаться же в Центральный Комитет времени совсем нет. Да и зачем? Ведь там Брежнев и Подгорный вроде бы со всем справляются…
А последние между тем продолжали забрасывать свою сеть, извлекая из нее то большую рыбу, то маленькую. Им так удалось поссорить с «первым» Г.И. Воронова — человека очень принципиального и сугубо делового».
Бесспорно, что наиболее решительным сторонником снятия Хрущева был жесткий и последовательный (хоть и скрытный после XX съезда) Шелепин. Его правой рукой был давний соратник по комсомолу и доверенное лицо Семичастный, возглавлявший в ту пору КГБ. Как бы не потрепал Хрущев это ведомство, но охрана Кремля, ЦК, госдач и всех членов высшего руководства была по-прежнему возложена на эти органы. Как и правительственная связь. Ясно, что решение высшего партийного ареопага практически проводили люди с Лубянки.
Шелепин, уже давно бывший на пенсии, рассказал о последних перед Октябрьским пленумом ЦК переговорах среди членов Президиума: «Разговор пошел так: надо Никиту Сергеевича вызвать и поставить перед ним вопрос. Это было накануне. До его приезда мы же почти два дня заседали, все обсуждали, как Хрущева вызвать. Вопрос «снимать — не снимать» не стоял. Он возник только на самом Президиуме. Речь шла о том, чтобы пригласить его и поговорить. Вроде Подгорному и надо звонить. Но он накануне разговаривал с Хрущевым. И Подгорный отказывается: «Я не буду звонить, а то вызову сомнения, я с ним недавно разговаривал, ничего не было, а тут вдруг — вызываем». Решили, что позвонит Брежнев. И мы все присутствовали, когда Брежнев разговаривал с Хрущевым. Страшно это было. Брежнев дрожал, заикался, у него посинели губы: «Никита Сергеевич, тут вот мы просим приехать… по вашим вопросам, по вашей записке». А Хрущев ему что-то говорит, но мы не слышим что. Положил Брежнев трубку: «Никита Сергеевич сказал, что он… два дня, и вы уже там… обоср… вопросов решить не можете. Ну ладно, вы мне позже позвоните, тут Микоян, мы посоветуемся». В этот же вечер Брежнев снова позвонил. Тот сказал: «Хорошо, прилечу я». 12-го вечером собрались все члены, кандидаты в члены Президиума и секретари ЦК. <…> Долго уговаривали Брежнева позвонить по ВЧ — вызвать Хрущева из отпуска. Брежнев трусил. Боялся. Не брал трубку. Наконец его уговорили, и он, набрав номер, сообщил Хрущеву о готовящемся Пленуме.
Хрущев: «По какому вопросу?»
Брежнев: «По сельскому хозяйству и другим».
Хрущев: «Решайте без меня».
Брежнев: «Без Вас нельзя».
Хрущев: «Я подумаю».
Видимо, уже в Пицунде Хрущев догадался, что его ожидает по прибытии в столицу. Все прояснилось уже на аэродроме — главу партии и государства встречал лишь шеф КГБ да безвластный заместитель Хрущева по его должности «президента» Георгадзе. Все было ясно. Хрущева отвезли прямо на заседание Президиума, где все его ждали в полном составе. Хрущев не сопротивлялся. Об этом сохранилось выразительное свидетельство очевидца, тогда Первого секретаря компартии Украины П.Я. Шелеста. Был он человек простой и бесхитростный и на вопрос о тех событиях ответил искренне и даже душевно:
«Скажу… Самые тяжелые испытания я перенес. Самые тяжелые. Потом Никита Сергеевич говорит: «Ладно, дайте мне пару слов сказать на Пленуме». Тут Брежнев: нет; Суслов: нет, нет. И у Никиты Сергеевича полились слезы… Просто градом… слезы… «Ну раз так, что я заслужил, то я и получил… Хорошо. Напишите заявление, я его подпишу». Все. И заявление писал не он… Не помню кто, потому что тяжело было смотреть… Андрюша, я до сих пор вижу лицо Хрущева в слезах. До сих пор. Умирать буду, а это лицо вспомню».
Более сухо и с твердой политической оценкой высказался тогдашний Первый секретарь Москвы Николай Егорычев, деятель шелепинского типа, тоже молодой и очень способный (вскоре Брежнев не случайно освободился от их обоих!). Через четверть века после событий он так отвечал на вопросы газетного корреспондента:
«Дело вовсе не в «заговоре» против Хрущева, а в том, что он сам вел дело к своему освобождению, что ЦК, избранный на XXII съезде партии, нашел в себе силы освободить своего Первого секретаря, не дав возможности разрастись его ошибкам. Но, разумеется, пленум надо было готовить, а это дело непростое, в известной мере опасное. Однако большинство членов ЦК были внутренне готовы к такому обсуждению, в чем я лично убедился, когда беседовал накануне пленума с членами ЦК Келдышем, Елютиным, Кожевниковым, Костоусовым и некоторыми другими. Могу лишь добавить, что сам Брежнев в начале октября очень напугался, узнав о том, что Хрущев обладает какой-то информацией на этот счет, и никак не хотел возвращаться из ГДР, где находился во главе делегации Верховного Совета СССР.
— Вы помните, как это происходило?
— Конечно. Четырнадцатого октября прошел пленум, где Хрущева и освободили, как было сказано в постановлении, «в связи с преклонным возрастом и ухудшением состояния здоровья». Сам он на пленуме присутствовал, но не выступал. Просто было зачитано его заявление.
Суслов сделал доклад, и вопрос поставили на голосование…
— Кто-нибудь выступал еще?
— Нет, никто.
— Странно. Столько претензий накопилось к Хрущеву, и вдруг никто не захотел высказать их в открытую…
— Думаю, что такое желание было у многих. Я, например, был готов к выступлению. Но перед самым пленумом мне позвонил Брежнев, который был в то время на положении второго секретаря ЦК, и сказал: «Мы тут посоветовались и думаем, что прения открывать не следует. Хрущев заявление подал. Что же мы его будем добивать? Лучше потом, на очередных пленумах, обстоятельно обсудим все вопросы, а то, знаешь, сейчас первыми полезут на трибуну те, кого самих надо критиковать…»
— Леонид Ильич — лидер?
Он никогда не был лидером ни до, ни после октябрьского Пленума. Так уж сложилось, что, когда освобождали Хрущева, другой кандидатуры, достойной этого высокого поста, просто не оказалось. В узком кругу друзей я тогда говорил: Брежнев не потянет…»
Ход знаменитого на весь мир Октябрьского пленума ЦК КПСС долгое время был неведом для советских граждан, даже партийный актив о том не был поставлен в известность. Вот почему в народе ходило множество сплетен и пересудов. Теперь выяснилось, что ничего такого уж особенно драматического не происходило. Пожалуй, наиболее лаконично и точно рассказал о том популярнейший деятель хрущевских времен Алексей Иванович Аджубей. О нем стоит кратко напомнить.
Был он выходец из простой семьи, окончил в 1952 году МГУ факультет журналистики и тогда же стал мужем старшей дочери Хрущева Рады Никитичны. Сплетни о его еврейском происхождении, обильно распространенные в те годы, не подтверждаются. Он был баловнем судьбы, типичным советским плейбоем, человеком несомненно способным, но полным либералом и западником по мировоззрению. Он и подталкивал тестя, на которого имел влияние, в ту сторону. Сперва он был главным редактором «Комсомольской правды», проявив на том посту незаурядные способности журналиста-организатора, потом стал редактором «Известий», при нем, в нарушение всех партийных норм и традиций, именно эта газета стала главной в стране. На XXII съезде партии он сделался даже членом Центрального комитета. Зазнавшись, стал вести себя самоуверенно и даже развязно, что было слишком уж заметно.
